Завтра как обычно - Дина Рубина

— Спасибо… До свидания.

— Постойте! — сказал я, — когда я вас увижу… в смысле… результатов анализа…

— Вам завтра Валентина Дмитриевна скажет. До свидания.

— Постойте! — безнадежно выкрикнул я. — Я провожу вас!

— Нет-нет, ни в коем случае! — отрезала она. Мы чинно пожали друг другу руки, и она ушла. Я не выскочил на балкон смотреть сверху, как она переходит через дорогу, хоть почему-то мне хотелось это сделать, а зашел в детскую. Маргарита лежала на диване зареванная, изнемогшая от пережитой своей маленькой драмы.

— Саша, — тихо и озабоченно спросила она, — врачуха взяла синий рубль? Я наклонился и потрогал губами ее вспотевший лоб.

— Саша, — также тихо и грустно проговорила Маргарита. — Давай так играть, как будто ты был моя собака, а я была твой человек…

Едва я открыл ключом дверь, в прихожую вылетела клокочущая баба и выпалила:

— Старый дурак! — потом вгляделась в меня в темноте прихожей и сказала жалобно: — А, это ты, Санечка… Я принялся расшнуровывать туфли.

— Баба, единственно, чем могу тебя утешить, что лет через тридцать я вполне сгожусь под это определение.

— Ты знаешь, что он сделал? — возмущенно воскликнула баба, — он повел больного ребенка в кино, на какой-то двухсерийный фильм. Вот, оставил записку. Я только на партсобрание сбегала, представляешь? Я их только на два часа каких-то оставила! Прихожу — никого нет. Вот, полюбуйся, он даже ей шапку не надел, в берете повел. Ей уши продует, а она только после гриппа!

— Ну, не переживай. Может, обойдется… Сегодня я мотался два раза в тюрьму, пообедать не успел, устал, как пес, но не в этом было дело. А дело было в том, что на моего веселого Сорокина, которому я уже подписал обвинительное заключение и собирался передать дело в суд, пришел сегодня запрос из транспортной милиции.

— Вот, пожалуйста, — сказал мне утром хмурый Гришка Шуст, — я тебя предупреждал. Я не злорадствую, но, может, хоть это чему-нибудь научит тебя, сердобольного.

— А что случилось? — спросил я, уже по выражению Гришиного лица понимая, что ничего приятного ждать не стоит. Григорий молча подал мне бумагу и стоял рядом, ждал, пока я прочту.

— Ну, — спросил он, когда я опустил листок. — Приятный сюрприз?

— Гришка, — тихо сказал я, — это ведь он потому такой веселый был… В запросе сообщалось, что на таком-то километре такой-то железной дороги убит обходчик такой-то. По некоторым данным, есть основания полагать, что преступление совершено рецидивистом Сорокиным Ю. А., в настоящее время находящимся под следствием в таком-то отделении милиции… ну и так далее…

— Еще бы, — усмехнулся Гришка. — Есть разница — вышка или отсидка на малый срок. Ты созвонись с транспортниками, они его заберут для расследования. Интересно, из-за чего он обходчика пришил. Из-за документов, наверное… Я вспомнил, как позавчера прощался с Сорокиным.

— Так помни, Юра, я помогу с работой. Запиши мой домашний телефон. Он аккуратно, четкими круглыми цифрами записал мой телефон и адрес.

— Спасибо, Саша, — и потряс мою руку. — Ты человек, знаешь… Впервые такого встретил. Я вышел, и дверь камеры глухо и мертво стукнула — наглухо, намертво, и вот тогда мне стало тяжело, в тот момент, когда он там оставался, а я уходил по коридору.

— Не может быть, — сказал я Гришке, — это ошибка. Ну, украл, ну, угнал когда-то автофургон… Но человека убить! Я даже как-то привязался к нему, обещал с работой помочь.

— На прощание не поцеловались? — спросил Гришка хмуро. Он сел за стол, подвинул к себе какое-то «дело» и стал его листать, время от времени трогая то правый, то левый ус крупными холеными пальцами.

— Ты с Лизой помирился? — спросил я.

— Я с обеими помирился, — угрюмо буркнул Гришка, не поднимая глаз от «дела». — Я прекрасен и благополучен. Лиза вяжет мне свитер, а Галя купила у спекулянтов отрез вельвета и джинсы шьет. С фирменной этикеткой на заду. Я отвернулся к окну, достал сигарету, размял ее, но не закурил, сунул обратно в пачку.

— Григорий, — спросил я, — а вот как быть, когда хочешь увидеть женщину, а повода для встречи нет? Он молчал. Я обернулся и увидел изумленно вздернутые брови и горькую усмешку на его лице.

— Ну, спасибо, хрыч. Ты, я вижу, совсем уже меня за матерого донжуана держишь. Даже советуешься, — он хмыкнул и закрутил своей великолепной рыжей башкой: — Да я за всю свою жизнь с двумя бабами никак разобраться не могу. Ну, где ты видел нормального мужика, который бы страдал от того, что… Он не договорил, потому что к нему на допрос привезли из тюрьмы подследственного. Огненно-красный, с горящими глазами, тот сидел в наручниках и страстно повторял:

— Я ву-ур, началник, я ву-ур! Ты смотри на меня, началник, ты другой такой вур, как я, за всю жизнь не встретишь! Гришка быстро и мелко заполнял лист в «деле». Он даже не поднимал на страстного подследственного глаз. А тот неистовствовал, вздымал руки, бил себя в грудь, звякал наручниками, цокал языком:

— Эх, началник, первый раз в браслетах сижу. Потому что того козла упустил. Я козлов не люблю, началник, я их пачками режу. Никто доказать не может… Пока урка в отчаянном азарте брал на себя все преступления мира, я собрался, сложил бумаги в портфель и взглянул на низко склоненную Гришкину голову, на его повинную голову с прекрасной шевелюрой.

— Не убивайся так, — сказал он, не поднимая головы. — Я позвоню транспортникам, выясню, у меня там дружки есть.

…Баба просто не находила себе места. Она то выскакивала на балкон, посмотреть не идет ли «старый дурак с больным ребенком», то носилась по квартире, как фурия.

— Ну, погоди, ты только заявись! — бормотала она. — Я тебе покажу кино! В пяти сериях! Саша, ты должен меня поддержать! Мы должны выступить единым фронтом! Это больше не должно повториться!

— Все на сбор металлолома! — устало сказал я. — Дадим дружный отпор отстающим, позорящим класс! Поднимем успеваемость на должную высоту!

— Отстань, — отмахнулась баба. Зазвонил телефон.

— Это Света, — сказала баба, — она уже звонила. И пока я шел к телефону, скороговоркой напомнила мне, какая славная девочка Света, и как прекрасно ко мне относится, и какая хорошая у них семья.

— Алло, — сказал я. Это действительно была Светка, моя одноклассница. Мы перезванивались до сих пор, вернее, Светка иногда позванивала, приглашала на какие-то концерты, выставки. Баба очень переживала, что я под разными предлогами уклонялся от культурных мероприятий. Баба не понимала, что совершенно невозможно появиться на концерте с девушкой, которая переросла тебя на две головы.

— Сашка, а я в отпуск уезжаю! — похвасталась Светка.

— Молодец…

— Ничего себе — молодец! Мои-то все разъехались. Что с квартирой делать?

— В каком смысле? — спросил я.

— Ну, так я ж ее оставляю!

— А что, возможен другой вариант?

— Ой, Сашка, ну ты хохмач! Посоветуй, что против воров сделать, ты ж у нас мент! Что у вас там делают — подключают к сигнализации? Я вздохнул и сказал в трубку:

— Слушай, вот новый гениальный способ. Ты уезжаешь и оставляешь на месяц в дверях записку: «Пупсик, жди, я мигом вернусь».

— Какой пупсик? — обалдело спросила она.

— Ну, Мусик, или Лапусик… Светка с отчаянным стуком брякнула трубку.

— Ну, что, — сурово спросила баба, — обхамил девочку? Доволен, следователь придурошный?

— Начални-ик! — страстно и тягуче промычал я и постучал себя кулаком в грудь, как сегодняшний урка. — Эх, начални-ик…

— Совсем с ума сошел, — вздохнула баба. Я набрал в грудь побольше воздуха и шумно выдохнул его.

— Баба, — решительно спросил я, — что делать, когда хочешь увидеть женщину, а повода для встречи нет? Я думал, что баба сейчас прицепится и начнет все вызнавать и вынимать душу, но она вдруг спокойно сказала:

— Что значит — нет? Придумай повод. Ты ж не дурачок какой-нибудь.

— А вот дед… Он как тебя… обхаживал?

— Кто? — весело воскликнула баба, — он обхаживал? Да я за него со страху вышла. Он же бил морды всем моим хахалям. Он никого к моей калитке не подпускал. Его все парни боялись, пигалицу эту. А я как его боялась, господи, боже мой! Иду по переулку нашему, и как заслышу за спиной его шаги, чуть не падаю со страху, Я его рожу усатую видеть не могла! Так со страху и вышла, боялась, как бы дом наш не подпалил. В момент этого трогательного воспоминания явились, наконец, Маргарита с дедом, и я в который раз убедился, что со времен ухаживания деда за бабой роли круто переменились. Такого скандалища я не помнил со времен Иркиного жития в нашем доме. Баба потрясала Маргаритиной шапкой и совала ее деду под усы. Вообще, мне наши семейные стычки напоминают органные фуги Баха. Сумятица голосов, восклицания баса: «Дуся! Дуся!» и над всем этим солирующий бабин голос.