В самое сердце, или Любовь без правил - Анна Яфор

Понимаю, что мысли опять несут меня совсем не в ту сторону. Илюша ждет ответа, а я размышляю о вещах, которые при пятилетнем ребенке даже упоминать нельзя. И, стараясь переключиться, протягиваю руку через стол и накрываю маленькую ладошку.

— А и правда, пойдем в сад? Продолжим занятия там и заодно подышим воздухом.

— Так можно? — глаза мальчика зажигаются восторгом. — Хочу, хочу!

— Можно, конечно, — его искренняя радость передается и мне. Это на самом деле отличная идея, тем более что по программе, которую я показывала его отцу, действительно предусмотрены занятия на природе. Вот и воспользуемся случаем, чтобы сменить обстановку.

Мы спускаемся вниз, и я выдыхаю с облегчением, потому что на пути нам никто не встречается. Ни грозный хозяин дома, ни его более чем странная жена, ни преступно привлекательный старший сын. В саду пустынно и тихо, слышно лишь, как легкий ветерок шелестит в кустах и трогает сочные розовые бутоны.

— Пойдем к бассейну. Там можно посидеть, а еще не жарко, — Илья тянет меня за руку за дом, под большой навес, увитый роскошной глянцевой зеленью. По светло-бирюзовой водной глади проскальзывают солнечные блики.

Вот только, хоть мальчик и уверял меня, что здесь не жарко, почти мгновенно приходится убедиться в обратном. Я слышу счастливое восклицание «Егор!» и медленно оборачиваюсь, задыхаясь от окатившей меня волны жара. Потому что посреди бассейна ОН. Почему-то в рубашке, сделавшейся от воды почти прозрачной. Ткань облепила мощные плечи, бесстыдно демонстрируя все контуры рельефной фигуры, каждый изгиб мышц. В расстегнутом вороте я вижу густые влажные волосы на груди, и, хотя он вроде бы полностью одет, это будоражит еще сильнее. Так, словно мы наедине, где-то далеко от целого мира. И словно он для меня… такой.

Намокшие волосы кажутся еще чернее, они рассыпались небрежными прядями, и только несколько метров воды удерживает от того, чтобы протянуть руку и дотронуться до него. Хотя этого очень хочется. Стереть жемчужные струйки, стекающие по лицу. Коснуться скул и подбородка, покрытых легкой щетиной. Почувствовать, как от нее покалывает пальцы, а потом очертить контур губ, чтобы жесткость сменилась их теплой, влажной мягкостью.

Я чувствую себя так, словно нахожусь под палящим солнцем. Переминаюсь с ноги на ногу, не зная, как унять бешеные удары сердца. И какую найти причину, чтобы заставить себя отвести взгляд. Не могу. Не хочу. Смотрю и смотрю в самые невероятные в мире глаза.

— Егоо-о-р! — восторг в голосе Илюши сменяется изумлением. — А ты почему раздеться забыл?

Мальчик смотрит на старшего брата с таким недоумением, что мне становится смешно. Правда, ненадолго: ровно до того мгновенья, как этот Ихтиандр выбирается из бассейна и оказывается прямо перед нами.

— Я не забыл, Иль, — Егор отряхивает мокрую руку и треплет волосы брата. — Это случайно вышло. Оступился и свалился в воду.

Илюша заливисто смеется: такое объяснение его вполне устраивает и, кажется, даже нравится. Но только я не верю ни единому слову. Случайно, как же! И зачем только придумал такую глупость?

Сейчас он кажется еще выше, чем накануне вечером, — я даже до плеча его едва достаю. Ткань рубашки от воды кажется совсем тонкой, а смотреть ниже, на то, как облепляют промокшие джинсы крепкие бедра, и вовсе не решаюсь. Задираю голову к его лицу, хотя это не меньшее испытание: его глаза обладают какой-то магнетической силой. И с этим надо немедленно что-то делать, пока я сама не растеклась лужицей у его ног.

Делаю глубокий вход и изо всех сил стараюсь принять независимый вид. Что бы я ни чувствовала, он об этом не узнает!

— В дом входим через окна, купаемся в одежде… Любитель эпатажа? Нравится шокировать окружающих своими выходками?

Егор улыбается уголками губ и тут же прячет улыбку.

— Прости, шокировать я точно не хотел. Больше не буду, — он снова переходит на «ты», а я снова смущаюсь, как девчонка. Оглядываюсь по сторонам в тщетной попытке обнаружить где-то рядом полотенце и бормочу:

— Тебе переодеться надо. Или вытереться хотя бы. А то еще простудишься…

Теперь Егор улыбается уже открыто.

— Так приятно слышать, что о тебе кто-то беспокоится. Спасибо, Юля. Конечно, я переоденусь и постараюсь больше никого не шокировать.

После его слов я тоже не могу сдержать улыбки.

— Роль послушного мальчика тебе не идет.

— Вот как? — он приподнимает бровь, усмехаясь. — А какая идет? — наши взгляды встречаются, и я снова вязну в волнующем дурмане. Возникающие в голове сцены и ассоциации нельзя описывать вслух. Особенно ему. Хотя и себе самой вряд ли осмелюсь их озвучить.

— Нам надо заниматься, а тебе — переодеться в сухое, — сжимаю ладошку Ильи и тяну его за собой, подальше от бассейна. Мы собирались в сад, вот туда и пойдем. Я найду, чем занять и мальчика, и себя.

Останавливаемся у небольшой беседки в тени деревьев. Здесь тихо и прохладно, удобная скамья и небольшой столик, за которым малыш сможет писать. И вокруг — ни души, идеальное место. Но Илюша вдруг виновато поднимает на меня глаза.

— Я тетрадку забыл… На скамье у бассейна. Можно сбегаю?

Смотрит почти испуганно, и я снова не могу не укорить в душе его отца: как же он запугал ребенка своими требованиями безукоризненного порядка и подчинения! Даже из-за такой ерунды, как забытая тетрадь, мальчик готов разрыдаться.

— Посиди здесь, я сама схожу, — ободряюще сжимаю детское плечико. — Подумай пока, что мы с тобой нарисуем.

Не знаю, что именно заставило принять такое решение. Наверняка Илюша прекрасно знает сад и мог бы сбегать обратно быстрее меня. Но уже несколько минут спустя убеждаюсь, что поступила правильно, стоит только подойти к павильону, в котором располагается бассейн.

— Ну и что ты кому доказал? — узнать голос матери Ильи не составляет труда, да и вряд ли в доме есть другая женщина, которая могла бы говорить таким тоном: капризным и требовательным. И даже не видя ее собеседника, я как-то сразу понимаю, кто это.

Подслушивать нельзя. Некрасиво, неправильно — эта истина известна мне с юных лет. Вот только я застываю на месте и понимаю, что уйти не могу. То, что услышу, — отвратительно, ведь мне придется убедиться в своих самых неприятных подозрениях. Но правду все равно знать лучше, какой бы ужасной она ни была. Прижимаюсь лбом к прохладной кирпичной кладке и закрываю глаза, вникая в объяснение двух людей, уверенных, что их никто не слышит.

— Ты не от меня бегаешь, Егор. От себя. Думаешь, я не понимаю, что ты чувствуешь? Это же очевидно! И как бы ты