100 великих узников - Надежда Ионина

Ибн-Сина сочинял свои труды не в кабинетной тиши, не в условиях обеспеченной и спокойной жизни, а в бесконечных скитаниях, тревогах и смуте феодальных междоусобиц. Он испытал все крайности переменчивой судьбы: был видным государственным деятелем и советником крупнейших правителей, а порой кормился только врачеванием… Преследуемый до конца жизни врагами и завистниками, Ибн-Сина то пешком, то верхом скитался по различным городам Средней Азии и Ирака. Он не знал ни покоя, ни семьи, и с подорванным здоровьем нашел смерть в пути — в возрасте 57 лет.

Мануха — царь монов

В самом центре Бирмы, на берегу реки Иравади, стоит чудесный город Паган. Бирманские хронисты относят основание его к середине IX века, когда сюда пришли первые племена бирманцев. Тогда князь Пьин «обнес Паган стеной», а в 1000 году князь Сорахан построил в городе буддийскую молельню, хотя буддизм еще не был господствующей религией бирманцев. Сам князь склонялся к культу змея Нага и даже поставил его изображение в своем саду. Один из приближенных князя — Чаунпью — лишил его власти, а двоих его сыновей воспитал в своем доме. Когда молодые князья выросли, они построили в лесу монастырь и пригласили туда Чаунпью. Там они силой заставили его постричься в монахи, а сами заняли престол в Пагане. Через несколько лет один из братьев умер, а другой — Соккате — остался править государством. Тем временем подрос Анируда, сын заточенного в монастыре Чаунпью; он вызвал Соккате на поединок и, убив его, возвратил паганский трон своему роду. Это случилось в 1044 году, и Паган стал столицей объединившего всю Бирму государства, которое именовалось тогда Паганским царством.

В 1057 году при дворе Анируды появился буддийский монах по имени Шин Арахан из царства монов, который и склонил царя к переходу в буддизм толка Теравада — так называемый «чистый буддизм». До этого в Паганском царстве процветали ари — проповедники жестокого культа, которые, как повествуют бирманские хроники, угнетали народ, пьянствовали и развратничали. Склоненный к «чистому буддизму», царь Анируда «исполнился благочестия и мудрости, отверг ересь ари и последовал по стопам Шин Арахана». Он решил призвать из Татона (царства монов) и других монахов, с помощью которых и изгнал нечестивых ари из своего государства. А потом Анируда, по совету все того же Шин Арахана, обратился к Манухе — царю Татона — с просьбой передать ему часть имевшихся у него священных буддийских текстов. Царь монов отказал Анируде, причем сделал это в очень резкой и грубой форме. И тогда оскорбленный правитель Паганского царства собрал огромную армию и отправился в поход против царя монов. Со своими славными воинами он захватил Та-тон, покорил другие города монов, обратил часть покоренного населения в рабов, взял в плен царя Мануху и вернулся в Паган. С собой Анируда привел также несколько тысяч пленных и богатые трофеи: в их числе были 23 слона, которые несли на своих бивнях драгоценные рукописи.

Так повествует бирманская «Большая великая государева хроника Стеклянного дворца», хотя современные ученые считают, что версии рассказанных в ней событий не всегда соответствуют действительности. Например, другие хроники рассказывают, что перед Анирудой стояла задача захватить важнейшие торговые пути — реку Иравади и южное побережье Бирмы, где тогда соперничали города Татон и Пегу. Таким образом, в поход правитель Паганского царства отправился не за рукописями, а захватить их ему помог случай.

Захват Татона и покорение монских южных городов позволили Анируде начать в своем царстве широкое строительство. Со всех концов государства он привез в Паган искусных мастеров — строителей, художников и ученых, которые работали над тем, чтобы его столица красотой превзошла все другие города. В царствование Анируды были написаны первые фрески, появляется бирманская письменность, складывается единый бирманский язык и зарождается национальная литература. Искусные мастера сооружают первые пагоды, остатки которых и по сей день поражают воображение всех, кто их видел.

После правления Анируды каждый новый царь старался возвеличить свое имя и строил большой храм и несколько малых. От царей старались не отставать вельможи, министры, полководцы и просто богатые люди, и со временем Паган стал одним из крупнейших культурных центров Азии. По берегам Иравади раскинулось множество пагод, считается, что в городе их было 5000. Тридцать километров пагод! Бирманцы утверждают, что некогда их было 30 000, но климат, землетрясения и частые набеги иноземцев разрушили многие из них.

Наиболее известными из культовых сооружений Пагана являются пагода Швезигон и храм Ананда, возведенный в конце XI века. А на другом конце города стоит храм Манухи. Захваченному в плен царю монов Анируда оставил его придворных и часть сокровищ, и Мануха стал хоть почетным, но все-таки узником, лишенным трона, родины, свободы и будущего. Хроники повествуют, что плененный царь монов продал свой царский рубин и на вырученные деньги построил храм. И другого такого храма в Пагане нет! Здание храма Манухи лишено каких-либо украшений, да строитель и не задавался целью сделать его красивым. Оно представляет собой три куба: побольше — в центре, поменьше — с боков. Когда входишь в него через небольшую дверь, ожидаешь оказаться в квадратном помещении, соответствующем очертанию его стен. Но вашим глазам предстает зрелище необыкновенное, почти невероятное…

Зал храма действительно квадратный, но все его пространство занимает статуя сидящего Будды: голова его упирается в потолок, локти и колени — в стены… Десятиметровому широкоплечему Будде очень тесно в этом зале, его давят стены, и кажется, он вот-вот не выдержит и, чуть двинув плечами, разрушит свою страшную тюрьму. Пройти в соседний зал можно, лишь с трудом протиснувшись в щель между стеной и пальцами руки Будды, лежащей на колене. Плененный царь Мануха, наверное, специально построил такой храм, чтобы в стиснутом со всех сторон Будде видели его — царя-узника. Реальное ощущение неволи, неудобства и мучений, которое охватывает посетителей при взгляде на задавленного стенами и потолком великана, сразу вызывает в памяти образ потерявшего свободу царя.

В боковых залах храма — то же самое. В них тоже стоят статуи, и им тоже тесно, так как стены плотно прижались к их спинам, локтям и коленям — никогда не выпрямить им ног и рук. А когда посетитель обходит весь храм, его ожидает еще одна встреча. Вдоль всех трех залов тянется четвертый — длинный и низкий. Будда, заточенный в нем, лежит — он достиг нирваны (блаженного покоя). Но слова «блаженство» и «покой» звучат в этом случае как-то иронично, ведь Будда лежит в тесном гробу, и крышка гроба находится всего в нескольких сантиметрах от его головы…

Через 250 лет, в конце XIII века, под ударами монгольских войск Паганское царство распалось, и жители покинули город. Сгнили и рассыпались его деревянные дворцы, густой травой и кактусами заросли улицы, высохли пруды и водоемы. Только храмы и пагоды, число которых достигает в Пагане нескольких тысяч, стоят до сих пор…

Удивления достойный

Многое в судьбе английского философа, монаха-францисканца Роджера Бэкона таинственно и загадочно Неизвестны в точности даже годы его рождения и смерти, и достоверные сведения о нем ученые черпают лишь из того, что он сам написал о себе. Однако точно известно, что с детства он отличался незаурядными способностями, усердно занимался богословием, ни в чем предосудительном не был замечен, считался знатоком церковных вероучений и богословских писаний. Орден францисканцев отправил его в Парижский университет — шумный и многолюдный, куда съезжались учиться со всего света. Гордостью университета был богословский факультет, на который и поступил Р. Бэкон. Впереди был долгий и трудный путь к истине, но он был твердо убежден в пользе для богословия и естественных наук, ведь математику и астрономию в совершенстве знали и пророки, и святые, и древние мудрецы.

В университете Р. Бэкон не пропускал ни одной лекции, посещал все ученые диспуты, в свободное время изучал труды древних философов и современных теологов. Однако вскоре генералу Ордена францисканцев стали доносить и о том, что порой брат Роджер произносит такие речи, которые можно услышать только из уст самых дерзких еретиков и вольнодумцев. Диспуты ученых богословов он, например, не раз называл словоблудием и ложным мудрствованием, речи духовных отцов — словесной шелухой, в которой нет никакого смысла. За столь дерзкие речи ослушника следовало бы призвать к ответу, но пока генерал Д. Ф. Бонавентура не стал прибегать к крайним мерам, надеясь, что вольные взгляды монаха с годами выветрятся из его головы.

А если нет — наказать его можно будет всегда…