Журнал «Вокруг Света» №01 за 1984 год - Вокруг Света

— Все повторяется.— Я сушу весла и всматриваюсь в запененное пространство лимана.— Снова усиливается «южак», и берег некстати заворачивает к западу...

— Будем идти под прикрытием островов. Длиннее, но надежнее.— Смургис принимает вахту и делает первые гребки.

Я всматриваюсь в карту и мысленно сличаю картину погоды в проливе с той, которую наблюдал Невельской. «Южные ветры, мгновенно свежея, разводили в водах лимана толчею и сулой, которыми заливало наши шлюпки настолько сильно, что часто приходилось выбрасываться на ближайший берег». Это как раз об этих местах, где поворачивали назад шлюпки Крузенштерна и Гаврилова. В ветровой «тени» Частых островов и по окаймляющим их мелям, где волна поменьше, упрямо продвигаемся вперед. Наконец берег склоняется к востоку, и вот уже виден заветный обруб истый мыс, за которым темнеет ровная полоса Сахалина.

Так 3 августа мы увидели пролив Невельского. «22 июля (3 августа по новому стилю.— В. Г.) 1849 года достигли того места, где материковый берег сближается с противоположным ему сахалинским. Здесь-то, между скалистыми мысами на материке, названными мной в честь Лазарева и Муравьева, и низменным мысом Погоби на Сахалине, вместо найденного Крузенштерном, Лаперузом, Броутоном и в 1846 году Гавриловым низменного перешейка, мы открыли пролив шириною в 4 мили». Только и успел прочитать эту запись из книги Невельского «Подвиги русских морских офицеров...». Надвигалась ночь. Блики огней ночного порта Лазарев и судов, стоящих на внешнем рейде, метались по мутному пластику нашей крыши. Шуршала в метре под нами галька...

На следующий день транзитом через порт Лазарев, мимо дремавших на рейде японских лесовозов мы спешили дальше. Смотрели на седловину между мысами, где уютно расположился поселок, а потом следили, как неумолимо приближалась песчаная осыпь легендарного острова Сахалин...

— Начнем первое ночное плавание,— неуверенно объявил Евгений, когда мы покинули остров.

Я зябко поежился, ощущая прикосновение влажной одежды, но ничего не сказал. Что было говорить... Ущербная луна, да и то за облаками, появится после часу ночи, к тому же прогноз, взятый в порту Лазарев: «южак» до 17 метров в секунду с дождем и туманом,— не вдохновлял. Я прислушивался к вою ветра, сразу обретшего силу, едва лодка вышла на траверз мыса Екатерины — груды обрывистых бесформенных скал. В сгущающейся мгле на наветренном берегу не было никакого укрытия. Лишь черные силуэты кекуров угадывались по бурунам прибоя. За ними на ощупь Евгений бросил якорь. Стоя на вахте, я оберегал короткий сон основного гребца и вслушивался в грохот наката за кормой...

Весь следующий день от рассвета прошел так же. Разыгравшийся к полудню ветер загнал нас на отстой в уютную бухточку, и уже в темноте подошли мы за прогнозом к стоящему на якоре сельделову «Дубовцы». Мелководье бухты гасило зыбь, но все же вдоль черного борта судна чередой прокатывались водяные бугры, хлюпая в шпигатах.

— Южный, юго-западный, 6—7 баллов, дождь, туман,— прочитал с мостика прогноз на завтра вахтенный помощник.

— Поищем спокойное место под берегом.— Евгений по ветру отгребает в глубь бухты Сущева.

Натянув тент, я достал выписки из книги Невельского. «Достигнув 24 июля (5 августа, значит, сегодня! — В. Г.) широты 51°40", то есть той, до которой доходили Лаперуз и Броутон, мы возвратились обратно». Так, пройдя с севера на юг вдоль материкового берега, Невельской убедился в судоходности пролива. Оставалось промерить глубины вдоль острова, и шлюпки направились к сахалинскому мысу Тык. Я успел подумать о границе Охотского и Японского морей, которая тянулась именно от этого мыса. Может, рубеж, достигнутый Невельским, и побудил последующие поколения гидрографов разделить моря именно в этом месте?

Сюркум — мыс туманов

Мы с Евгением ничего не понимаем, ломаем голову, теряемся в догадках, отчего так рушатся наши планы. Кончается девятый день плавания, а среднесуточный пробег никак не выходит за пределы полусотни километров. Пройдена лишь четверть пути до Владивостока, а ведь впереди нас ожидает как минимум два среднестатистических тайфуна с неминуемой потерей двух-трех дней. Ночное, вернее, круглосуточное плавание никак не получается...

Мы усиленно гребем до полной темноты, используя прибрежные отмели, проходы между рифами, и, невзирая на противные ветры, упорно продвигаемся вперед. Ночью же идти у самого берега среди кекуров и отмелей, когда в отлив оголяются подводные камни, да еще в тумане, просто опасно, и мы уходим мористее, прочь от неумолчного грохота прибоя, и сражаемся со встречной волной, едва продвигаясь вперед. Татарский пролив в этом месте — это как бы узкое ущелье длиной миль двести и шириной около шестидесяти, протянувшееся между гористыми берегами материка и Сахалина. Южный встречный ветер, несущийся словно в гигантской трубе, задерживал наше продвижение, и мы понимали: только после Советской Гавани, когда пролив начнет расширяться, нас может утешить штиль или даже попутный ветер. И все это означает одно: надо спешить. Поэтому мы странно себя чувствовали, когда нас спрашивали потом об отдыхе на берегу. Если нет глубокого устья реки или закрытой бухты, высадка в прибойной зоне вообще невозможна. В лучшем случае, на берег с кормы высаживался я один. В темноте искал плавник для костра, варил чай, реже суп (всего пять раз за весь поход). Евгений же становился на якорь за пределами прибойной полосы и, готовясь к ночной работе, отдыхал. Потом он подходил к берегу кормой, мы грузились и, находясь в дрейфе подальше от берега, ужинали, а потом гребли до тех пор, пока нас или заливало на волне, или мы выбивались из сил. Где-нибудь под прикрытием мыса или гряды рифов ставили лодку на якорь. Развернувшись носом к волне, лодка плавно раскачивалась на зыби, и мы в полусне дожидались рассвета. Зато днем, гребя поочередно, мы как-то набирались сил и к вечеру снова строили грандиозные планы безостановочного плавания и с надеждой ждали лунных ночей...

Длинным языком мыс Сюркум врезается в пролив. Ветер, почти достигший силы шторма, проносится где-то над нами, но под прикрытием берега мы быстро продвигаемся вперед.

— Что же будет за мысом? Не тайфун ли это?

— Признак тайфуна в этом районе,— отвечаю я Смургису,— это усиление ветра северных румбов, поскольку сама тайфунная депрессия появляется где-то далеко на юге.

Но от этих умозаключений не легче. Белая пашня штормового моря все ближе. По дороге, ведущей к закрытому туманом маяку, ползет трактор. Мы обреченно приближаемся к мысу — нельзя отступить, надо самим убедиться, что обогнуть мыс невозможно. Но через полчаса лодка удаляется от бурунов на оконечности. Не сдерживаемая отмелями волна вырастает и начинает угрожать нам. Терпеливо принимаюсь отливать воду, придерживаясь рукой за планширь. Считаю, что капитану самому следует принимать решение отступить. Но как прекрасно ведет себя лодка! Думал ли ее создатель где-то на севере Пермской области, что выдержит она натиск двух-трехметровых волн! Выбрав момент, Евгений поворачивает все-таки на обратный курс. В укрытой среди скал бухточке Евгений высаживает меня, и я поднимаюсь по крутой тропе к маяку, удерживаясь за протянутый рядом капроновый трос. На маяке Сюркум, основанном в 1934 году, обширное хозяйство. Три семьи обеспечивают работу мощной светосигнальной установки с дальностью видимости 20 миль, радиомаяка, звуковых туманных излучателей. Техник маяка Надежда Григорьевна Карпова провожает меня к обрыву, где стоит навес с колоколом — здешней достопримечательностью. Внизу беснуются волны, здесь в антеннах радиомаяка свистит ветер, и натужно, на низких нотах колокол тихо гудит от его порывов. Я фотографирую бронзового великана, читаю старинную вязь: «Вылит сей колокол в Москве в заводе П. Н. Финляндского. Вес 58 пудов 32 фунта».

— Колоколу больше ста лет,— поясняет Надежда Григорьевна. Я трогаю массивный язык за привод, ведущий в небольшое укрытие под навесом, и слушаю рассказ о маячном житье-бытье, о ветрах и туманах, о визитах медведей и о море, вечно и неумолкаемо кипящем у скал, о басовитом реве колокола — почти тысячекилограммовой глыбе металла...

Уже в темноте мы ставим лодку на подветренном берегу с расчетом оказаться в отлив на галечной отмели. Знакомимся с Геннадием Сальтевским — он с участка связи.

— Так вы из Звенигорода? — удивляется Геннадий.— А у нас земляк ваш работает. Вот сюрприз для него будет...

Вопреки обыкновению ветер не стихал всю ночь и к полудню, когда мы делаем новую попытку выйти за мыс, даже усиливается.

Наверху в домике связистов знакомимся с Василием Солдатенковым. Высокий, стройный, совсем как юноша,

Василий вспоминает свой недавний отпуск, Подмосковье, жену, маленькую дочь и не может прийти в себя от необычной встречи.