На заре и ясным днем - Петр Скобелкин

«Письмо вождю нашей социалистической федеративной рассейской республики Ленину.

Товарищ, я в точности хочу знать что такая комуна и что такое ортели или кликтив так что устава мы бедняки просим нам не дают знакомиться. И ораторы или организаторы не приезжают а кулаки ходков росейских говорят нам, что если запишитесь в артели то вас сейчас мобилизуют и отправят на позиции а семейство останется не причем и инвентарь вы не получите. Хотя и получите то работать некому будет на нем. Так я поэтому прошу вас выслать нам устав. Еще клевещут кулаки, что этот хлеб (речь идет о хлебе, собранном по продразверстке. — Ред.), якобы не попадет в Расею. Когда вы мне вышлите все подробно то я буду каждому кулаку и прочим втирать нос. Извиняюсь товарищ Ленин можа моя здесь ошибка так как я самовучка и мала грамотный прошу ошибку простить. Стараюсь за совецкую власть.

М. Гуторов».

Письмо было опубликовано в газете «Советская Сибирь» от 7 октября 1920 года со всеми орфографическими погрешностями.

А вот что ему ответила газета:

«Что побудило крестьянина к написанию этого письма? Как видно из письма и как следовало предполагать, враги трудового люда работают по закоулкам деревни вовсю, запугивают несознательных, ложью и клеветой стараются замарать трудовую власть. Хотели кулаки и враги трудовой власти разными небылицами прибрать к своим рукам Гуторова да не тут-то было: чутье подсказало крестьянину, что кулачье враг и лучше будет, если разобраться в их брехне. И вот теперь Гуторов, получив от Сибземотдела подробный ответ на свои вопросы, знает, что артели и коммуны — это путь к братскому труду на общую пользу…»

И понятно, потребовалось ломать веками сложившуюся собственническую психологию крестьянина, а вот времени на это нам отпускалось немного… Стране нужен был хлеб. Много хлеба. И мы давали его. А сами получали по карточкам 500 граммов — рабочий, 200 — иждивенец. О себе беспокоились меньше всего — мы думали об обеспечении хлебом рабочего класса, о скорейшем построении бесклассового общества и завершении мировой революции. И это было искренне.

Иногда молодые люди говорят нам, что тогда было все проще.

Куда уж проще!

Мы получили технику — американские тракторы «Харпер» («Оливер») и поначалу не знали, с какого конца к ним подступиться. Но скоро освоили все американские премудрости этих машин, хотя нам было по 16–20 лет. Мы прорывались через ночное бездорожье на маломощных АМО, у которых вместо фар стояли карбидные фонари, загибались от повальной эпидемии тифа и недоедания в неурожайные годы. Но наперекор всему выжили, и 27 августа 1935 года «Большевик» мог доложить обкому партии: годовой план хлебосдачи перевыполнен.

Кое-кто упрекает нас в том, что мы были строги, а иногда даже жестоки. Да, мы были строги. Против нас действовал враг, классовый враг, и не бумажный, а из крови и плоти.

Конечно, может, в чем-то мы были слишком строги… Вот я прочитал свой приказ о выселении из совхоза в 24 часа заведующей личным столом Корсунской за нарушение распорядка дня в конторе. И жалко мне ее стало — ведь совсем еще, помню, девчушка была. Как подумаю о ней, вина сжимает сердце… Если б можно было вернуться в те годы! И все-таки подобных приказов было немного. Больше было других приказов, поднимающих труд и честь ударников.

Ударнику давали денежную премию, строили персональный шалаш на полевом стане, кормили ударными обедами, награждали сатиновой рубахой. Потому что он заслужил этого. И больше этого. Но мы были не так богаты, чтоб воздать ему сторицей.

Я и сейчас не забыл этих железных парней: Ваню Саламатова, который 50 часов без перерыва отработал на своем «Катерпиллере» (это двое с половиной суток в сплошном грохоте и пыли!), Алексея Михайлова, не покинувшего кабину, несмотря на ранение, трагически погибшего комсомольца Колю Костромитина…

Возможно, многое из нашей той жизни может показаться странным или даже забавным. В приказах вы встречали и такие слова, как «арматурный список», «список № 1», «спецпрозодежда», «ударный обед». Любопытные для современного человека слова. А для меня это была острая забота. Выбить и выдать трактористам прозодежду: летом плащ и сапоги, а зимой «дежурный тулуп» (один на двоих). И выдать не просто так, а строго по арматурному списку, который представлял собою своего рода ведомость современного армейского старшины-каптенармуса. И «список № 1» блюсти так, чтобы не попал туда никто, кроме инженерно-технических работников, а продукты и промтовары выдавались строго по установленным нормам…

Но если бы сейчас вдруг с помощью машины времени удалось вернуть тех парней такими же молодыми и стожильными, какими они были, и поставить бы рядом с их ровесниками, а мне бы сказали: «Надо идти на прорыв, выбирай, с кем пойдешь» (не судите меня поспешно), — я бы выбрал своих сверстников, тех, в лаптях и сатиновых рубахах. Нет, и не потому, что меньше верю нынешним парням, а потому, что на одних с ними плечах подняли мы тот груз, который, если бы мы смалодушничали, пришлось поднимать сейчас вам, потому что мы обязаны друг другу своим утверждением на земле, а еще потому, возможно, что я их лучше понимаю.

Ведь это так важно — уметь понимать друг друга…

Однако я ни в коей мере не хочу сказать, что нынешняя молодежь менее способна, даже физически, и мне непонятны, например, сетования некоторых моих ровесников на современную молодежь, что вот, мол, раньше была молодежь так молодежь…

Это обывательские рассуждения. Уверен, что окажись нынешние парни и девчата в таких же условиях, они бы сделали не хуже нашего… А может, и лучше. Примеров тому предостаточно: целина и Сургут, Набережные Челны и БАМ.

Но, повторяю, те парни мне ближе и дороже потому, что с ними моя юность…

А юность не забывается.

В ГРОЗУ…

«Приказ № 169 (163) от 25 июня 1941 г.

В связи с выбытием в Красную Армию по мобилизации считать от работы в совхозе освобожденными следующих товарищей:

— 1. Сапогов И. И. — тракторист

— 2. Бельков П. Н. — тракторист

— 3. Кожевин М. М. — тракторист

— 4. Морозов П. В. — тракторист

— 5. Сотников В. И. — тракторист

— 6. Киршин А. М. — тракторист

— 7. Кашутин А. Л. — тракторист

— 8. Шаламов А. А. — тракторист

+ 9. Булдашев Д. И. — тракторист

+ 10. Шаров Д. И. — тракторист

— 11. Шаламов Г. А. — тракторист

— 12. Селинов И. И. — тракторист

— 13. Каряпин М. П. — тракторист

— 14. Непогодин А. М. — шофер

— 15. Кичаев С. Е. — шофер

— 16. Жалетин А. П. — шофер

+ 17. Югов С. Т. — шофер

+ 18. Дьячков И. Н. — шофер

— 19. Вяткин И. И. — шофер

— 20. Новоселов В. Я. — шофер

— 21. Иванов Я. Е. — помкомбайнера

— 22. Буньков А. Я. — лесоруб

— 23. Шкрябин А. Д. — токарь

— 24. Банников А. Е. — зав. радиоузлом

— 25. Больтнев А. В. — тракторист

Со всеми указанными товарищами произвести полный расчет с выплатой выходного пособия и за неиспользование отпуска [10]».

Четвертый день войны…

Приказ по совхозу об освобождении от работы по случаю мобилизации в Красную Армию. Точнее, на фронт. 25 человек освобождены от работы в совхозе. 21 из них, как оказалось позднее, были освобождены от работы в поле, отлучены от поля навечно. Таков суровый закон войны. 21 хлебороб из 25 ушедших в тот день уже не вернется к пашне. Кто они, эти оставшиеся навечно на поле военном? Посмотрите еще раз внимательно на список: трактористы, комбайнеры — пахари, хлеборобы.

Как это было? Как вошел «Большевик» в первый день войны?

Приказы этот день обошли. Но люди его запомнили, сохранили в памяти на всю жизнь.

Рассказывает Марфа Васильевна Сапогова, рабочая совхоза с 1935 года. (Марфа Васильевна награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».)

— Как началась война-то?.. А было это что-то больно уж рано утром. Вот все и побежали. Все бегут, значит, и кричат: «Война, война!» А куда? И я выскочила на улицу и бегу со всеми и тоже кричу: «Война!» А сама тоже не знаю, куда и зачем. Потом встали. И где встали, куда прибежали? А к Ленину. У нас Ленин прямо посреди деревни. И никто не кликал нас сюда. А вот такое горе вдруг свалилось, и все, не сговариваясь, у Ленина и собрались.

Стояли все и ждали, будто вот сейчас он поднимет руку — чуда ждали — и скажет такое слово… и войны не будет.

Мужики все курили, курили, а бабы потихоньку ревели. А Саша, мой старший, все уговаривал меня: «Ма, не надо…»

Потом у памятника, там заступочек такой был, встал Сергей Михайлович, директор наш Соломенник, и начал говорить…

А через четыре дня провожали всей деревней сразу двадцать пять солдат. И ведь кто ушел! Из двадцати-то пяти человек только двое были не трактористы, не комбайнеры — все механизаторы. Вон они все в приказе и записаны. А вернулось их всего-то…