Пути Звезднорожденных - Александр Зорич

– Какой красавчик!

– И глаза такие ясные-ясные!

– Синяки на лице – это ничего. Главное-то у мужчины пониже будет!

– Но кровищи-то сколько натекло!

– Этот здоровый – просто изверг, я не знаю! Эдак на Игрищах нам и выставить-то некого будет – загодя друг дружку перекалечат!

Дамы кокетливо охали, щекоча босые ноги Элая шелковыми подолами своих платьев. Девушки помоложе – молчали, пытливо всматриваясь в лицо страдальца.

Там, где только что отлупили Элая, теперь сцепилась другая пара. Похоже, судьба Элая никого, кроме дам, особенно не интересовала.

«Привыкшие, видать, к таким раскладам», – сообразил Элай.

Он поискал глазами Герфегеста. Но Герфегеста не увидел.

Зато Элай увидел нечто лучшее, в тысячу крат лучшее. Он увидел госпожу Харману. На глаза Элая навернулись немужественные слезы.

Хотя движения Харманы были легки и быстры, выглядела она встревоженной, если не озабоченной. Элай присмотрелся. Кажется, Хармана торопилась… к нему. Именно к нему!

Теперь на ней не было черной вуали. Волшебные серебристые волосы вольно развевались на ветру, как тогда, в зеркале. Хармана почти бежала, подобрав обеими руками юбки из тончайшего черно-синего шелка. Глаза Хозяйки Гамелинов показались Элаю грустными. Но даже ему, самонадеянному фантазеру, не хватило дерзости заподозрить, что это его позорный обморок вывел госпожу из душевного равновесия.

– В добром ли здравии сын Элиена и Гаэт? – поинтересовалась Хармана, участливо положив руку на лоб обезумевшего от счастья Элая.

Он прочистил горло. «Нужно что-то сказать. Нужно как-то намекнуть ей. Нужно… Сейчас или никогда.»

– М-м-м… умоляю… зовите меня Элаем, госпожа, ведь я так люблю вас… – брякнул Элай и, тут же испугавшись собственной смелости, добавил: – … Чистой любовью кровника…

– Элаем? Конечно! Конечно, я буду звать тебя Элаем. Ведь я тоже люблю тебя, – светозарно улыбнулась Хармана.

То, что она сделала потом, не укладывалось в тесные рамки приличий, вдолбленные в голову Элая наставником по Праву Народов и этикету.

Хармана изящно склонилась над распростертым Элаем, убрала потную прядь с его правильного лба молодого повесы и… поцеловала его потрескавшиеся, залепленные спекшейся кровью губы. Поцеловала вдумчиво и, как показалось Элаю, довольно бесстыдно. Она сделала это на глазах у всех, кто стоял рядом, но во взгляде Хозяйки Гамелинов не было смущения.

«Мамочки! Что со мной теперь будет? Что теперь будет с нами?» – спросил себя Элай, пьяный смертоносным вином, настоянным на страхе и желании, и закрыл глаза.

Элай был человеком Сармонтазары. Он не знал, что именно так – и никак иначе – выражают друг другу глубокое сочувствие близкие родственники под небом Синего Алустрала.

6

Занудливо гнусило над ухом комарье, Элаю не спалось.

Он думал о Хармане и о той поэме, которую посвятил бы ей, если б был способен увидеть разницу между амфибрахием и хореем. О позорно проигранном поединке, о сожранном рыбами Ваде. Об исполненном достоинства Герфегесте Конгетларе и о своем державном отце, похожем на Герфегеста с точностью до чувства юмора. О златокудрой соблазнительнице Ийен, самой ухватистой женщине без твердых моральных устоев из всех, кем ему довелось обладать.

«Может, и сейчас одна такая бойкая девчонка мне не помешала бы – для успокоения нервов? Где у них тут в Наг-Нараоне, интересно, водятся дорогие шлюхи?» – размышлял Элай, возбужденный волной приятных воспоминаний о Ийен. Впрочем, когда волна схлынула, он признался себе, что, пожалуй, не смог бы заняться сейчас любовью даже с госпожой Харманой – таким разбитым и никчемным он себя чувствовал.

Масляный светильник, выполненный в форме хрустального лебедя, щиплющего себя за хвост, чадил на ажурном столике у его низкого ложа.

Он не затушит его, нет. С тех пор, как заводь близ Порогов едва не стала ему могилой, Элай не любил темноту, если не сказать сильнее – он начал ее бояться. С того дня, как сын Элиена впервые заглянул в глаза мировой ночи, вынудившей его воззвать к Тайа-Ароан, он страшился, что опять произойдет нечто, чему будет по силам заставить его вспомнить о Великой Матери вновь.

Чтобы рассеять дурные мысли, Элай начал вспоминать женщин, которых любил. Он думал о курносых девочках с обгрызенными ногтями, дочках малоимущих отцов – эти были готовы слюбиться с Элаем за горсть конфет. О пышногрудых искусницах из гостевых покоев оринского дворца – эти обслуживали Элая бесплатно. Он вспоминал о чужих женах и сестрах. Лучшие часы последних двух лет он посвятил их осторожным телам. Наконец, он мечтал о том, что произойдет, если госпожа Хармана…

Скрипнула входная дверь.

Элай вздрогнул всем телом – ведь дверь он запирал собственноручно!

Да-да, он запер ее сразу после возвращения со скудного по гедонистическим оринским меркам ужина, где немногословные и до безобразия сдержанные алустральские вояки из клана Гамелинов обсуждали политическую обстановку, которая, де, накаляется. И витиевато, чтобы ненароком не задеть чью-то вечнозудящую честь, распекали друг друга за просчеты в организации того или иного из многочисленных увеселений, запланированных на Игрищах Альбатросов.

Дверь снова скрипнула. Наемный убийца?

Усталости как не бывало.

Элай вскочил с ложа и выхватил из ножен кинжал. Стараясь ступать бесшумно, он направился к двери. Притаившись за складчатой портьерой из тяжелого шелка, отделяющей опочивальню от гостиной, куда вела входная дверь, Элай прислушался. Вроде бы, тихие шлепки человеческих шагов. Или показалось?

Внезапно две холодные руки опустились сзади на его жилистые плечи. «Значит, их двое?» – промелькнуло в голове у Элая. Он несмело обернулся, предпринимая вялую попытку высвободиться.

– Тс-с, – сказала Хармана, со значением приложив палец к губам.

– Мы не одни здесь, моя госпожа! – прошептал Элай. – Только что я слышал шаги…

– Мы одни в целом мире, глупыш. Здесь нет никого. Только я и ты, – вкрадчиво сказала Хармана и ее уста надолго соединились с устами Элая.

Шнуровка, стягивающая лиф платья Хозяйки Гамелинов, расшитого черными лебедями, многообещающе затрещала под напором страстных ласк ошпаренного неожиданным счастьем Элая.

Первобытное, всеиспепеляющее желание, ливнем обрушившееся на него, лишило Элая остатков самообладания и хороших манер. К Хуммеру в пасть эти манеры вместе с мамой, папой, Ийен и Герфегестом! Он возьмет ее, не раздумывая и не медля. Думать, по мнению Элая, в подобных ситуациях было незачем.

«Ийен не солгала», – одними губами произнес Элай, когда его тело и тело Хозяйки Гамелинов стали одним.