Наша фантастика № 2, 2001 - Джордж Локхард

Оба с удивлением сделали по шагу назад и опустили оружие. Что еще? Все живы-целы. А, вот оно! Смешно. Деревянная щепка, отлетев от щита, оцарапала Жеребцу щеку. Тоненькая струйка дотянулась до подбородка, заметил ее исполнитель. Все, проиграл оппонент: в Российской Федерации бьются до первой крови. Удачно все получилось. Жеребец пошел в раздевалку, чертыхаясь, врачу сказал что-то такое, отчего тот покраснел и живо свой бинтик в корзину выкинул.

Медведь получил причитающийся гонорар и отправился домой. Странно вел себя сегодня Жеребец. Так за процент не дерутся. Если б тот первый колющий удар пошел чуть левее, зарубка бы за оппонентом осталась. Может, мошенничает, старина? Заставил ожидать легкой разминки, а занялся делом всерьез… Надо будет в Гильдии поговорить, разобраться, не салага, уважение проявлять надо. Но прежде порасспросить Светлану: как они там уговаривались, черт!

Светлана должна была прийти в восемь. Не пришла. Не позвонила. Телефон ее был отключен.

В «Судебнике» Ивана Грозного ясно говорилось: «…а похочет небоец с бойцом на поле битись, ино им на поле битись» (статья 14). Кто такой «небоец» — понятно: представитель тяжущейся стороны, которому в наши дни государство обязано дать дарового поединщика. Ему строго-настрого запрещено самому выходить на квадрат, даже если он трижды какой-нибудь спецназовец. Сейчас не средневековье все-таки. Забота о нравственности. Пусть он останется нравственным, он — небоец. Он не имеет права защищать себя в поле, с оружием в руках. Он обязан довериться судьбе и государству. Если ему хватает денег нанять настоящего ветерана, он, конечно, все равно небоец, но уже почти боец — заказчик. Боец — руки, ноги и меч заказчика. Даже и говорят-то не «нанял», а «надел» поединщика. Как перчатку.

А вот что такое «боец»? Если бы кто-нибудь задал Меньшову этот вопрос, ответить оказалось бы непросто. В России бойцами считались те, кто официально входил в Гильдию судебных поединщиков и числился в полевом реестре. На Медведевой памяти раз десять разнообразные группки пытались покончить с этой монополией, получить для себя особые лицензии. Тщетно. Гильдия давила внереестровых энтузиастов, как тараканов. В Штатах же, в Канаде и Латинской Америке всяческих гильдий, цехов, орденов — видимо-невидимо. По дюжине на страну. На Кубе — двадцать, в Мексике — тридцать… А еще «персоналы», которые работают исключительно на себя. Три десятка стран выдают индивидуальные лицензии. Но и это еще семечки. Кое-где любой гражданин имеет право биться за свои интересы. В том числе женщины. Однажды Медведь выбил коленную чашечку югославу, который вышел на квадрат, предъявив только паспорт. У них так заведено. Скучная вышла зарубка, сорок секунд…

Гильдийские ветераны поговаривали иначе. Дали тебе право мечом махать, что с того? Не в праве дело. Бойцы, они… ну, трудно это объяснить постороннему человеку. Короче, надо, чтобы бойца «открыло». Кому-то с детства дано. Кто-то побьется с полсотни раз и почувствует это в себе… А некоторым и жизни мало. Словом, боец — это тот, кто сатанеет, не теряя головы. Как берсерки у викингов. Злоба — не такой уж плохой помощник, как пишут писаки. Злоба даже очень хороший помощник. В тот раз, когда Меньшова впервые «открыло», у него до самого конца была всего одна мысль: сокрушить головоногую козявку, чего она перед ним прыгает! Он о бое не думал, тело само работало, как шестеренки в будильнике. Гневом, конечно, уметь надо наливаться. Но если умеешь, он тебе таких сил придает!

…На следующий день после Жеребца Медведю предстояло выйти госпоединщиком против какого-то привозного канадца, Альберта Морриси. «Персонал», кстати, с такими бывают неожиданности. Своих-то Медведь знал как облупленных. Надел канадца какой-то министр против небогатой радиостанции. Как водится, клевета и бесчестие… В зале сидело больше народу, чем обычно. Министерские пролезли полюбоваться мимо общих правил. О! Радость какая, тут и Светлана, гильдейским дают иногда разрешение на вход: профессиональная практика. Давненько она меньшовские бои не смотрела, даже обидно. Медведь помахал ей, улыбнулся. Канадцу руку подал, пожелал легкой раны, тот пробормотал что-то по-своему в ответ, везде так принято.

Экипировка у Морриси экзотичная. Редкая, прямо скажем, экипировка. Ноги голые, шлема нет, корпус прикрывает гибкий нагрудник — стоимостью в новый «мерседес». Ставка у него, у канадца, на легкость, на прыгучесть. Ну-ну. Оружие соответствующее: нунчаки и легкий топорик у пояса. Несолидно как-то, даже нагло чуть-чуть. Усомнился Меньшов насчет его эффективности.

Сошлись. Канадец вяжет своим инструментом восьмерки, Медведь едва успевает отводить удары. Уж очень быстро движется оппонент. Вот Меньшову по плечу досталось. Еще. Ничего, наручи держат. Ого! Морриси захватил его меч и дернул на себя. Меньшов не устоял, хватанул земли ладонью. Клинок, однако, удержал. Коронный, видно, прием канадца, лихо так обезоруживать. А! По каске досталось. Но держит Медведь равновесие, больше не дает себя сбить. Сделал ложный выпад, а сам кулаком ударил. Попробовал на прочность грудь канадского производства. Отлетел Морриси, но тоже на ногах удержался. Меньшов попробовал еще разок то же самое. Совершенно напрасно, не стоило повторяться, потому что оппонент хорош. Вместо канадца сомкнутая фаланга меньшовских пальцев встретила очень болезненный удар нунчаков. Хорошо — перчатка, иначе разбил бы все в кровь.

Взвыл Медведь. И сразу же, моментом, открылась в нем боевая ярость. Уничтожить оппонента. Располовинить. С землей сровнять. Руки сами вертят клинком, у самого носа Морриси свищут круги. Ноги сами позицию выбирают. И все тело как добротная машина, как умная заводная игрушка — функционирует без помощи сознания. Медведь рычит, злоба в нем клокочет. Оппонент понемногу отступает перед таким вертолетом. Но хорошо, ловко уходит. Вот он опять попытался вырвать Медведев меч. А не помочь ли ему? Сам ведь доказал: не стоит быть однообразным…

Медведь сделал вид, что отдал свой клинок, отпустил его, совсем не сопротивляясь. Канадец потянул, его должно было развернуть, и тут другая рука противника обязана была напороться на выхваченный Меньшовым стилет. Отделался бы импортный боец шрамом на руке, да и все. Хороший конец для такого боя. Сгубила его собственная опытность. Он тоже свой инструмент отпустил. Разворота никакого не произошло, оппонент в прыжке ударил ногой. Медведь получил в скулу, и во рту сейчас же хрустнуло, возник привкус крови. Качается Меньшов, коренной зуб треснул, очень больно. Добить бы его сейчас оппоненту, да ему не до того. Медведева рука сама выбрала новый путь, в корпус, и теперь канадец корчится на земле, пытаясь вырвать стилет из-под ребер. Хлещет кровь из длинной узкой раны. Светлана, слышно, вскрикнула. Больше хладнокровия, девочка, такая у нас с тобой работа.

Бой засчитали за Меньшовым. Четыреста рублей, ха. Оппонента унесли с квадрата на носилках. И тут Светлана вскочила со своего места и к этим носилкам бросилась. Склонилась над Морриси, ласковые слова ему говорит, успокаивает. Мол, все будет хорошо, выздоровеешь. Люблю тебя. Люблю. И он ей с кровавым хрипом тоже отвечает: «Льюблю…» Здесь только Медведя опалило. Ясно, за кого она болеть пришла. Гадина! Гадина какая!

Оттащили носилки к дежурной машине, Светлана рыдает в коридорчике у раздевалок. Он ей:

— Вот, значит, как…

Она кричит:

— Да! Так!

— И давно ты с ним?

— Какое тебе дело, мясник проклятый! Груда свинины! Ты убил его, убил, убил, убил! Лучше б сам там валялся без башки!

Медведь поплыл. Скрутить ее и сломать. Переломать ей все кости. Но пока он одно только сказал:

— Я доволен. Конец ему. И карьере его конец.

— Гад! Гад!

— Гадина!

Он покалечил бы Светлану, даже движение какое-то микроскопическое успел сделать в ее сторону. Но на них прикрикнул милиционер:

— Прекратить! — Бывалый седой дядька, затвором клац! И этот беспощадный механический звук отрезвил обоих. Молча разошлись.

Меньшов дотерпел до дома. Даже сумел дозвониться в Гильдию и отменить два следующих боя. А потом сел пить. Но поначалу не брал его хмель, и довольно долго. Тело уже обмякло, а в голове все еще стоял тревожный звон. Все еще пробивало водочную блокаду то гневом, то досадой, то подлым сквозящим чувством, которому нет названия: больше ее не будет, больше им не бывать вместе. Может, ему полегчало бы, исчезни она совсем с этого света. А то ведь станет где-то там, далеко от него, жить. Не важно с кем, не важно где, важно, что отдельно от него. Продолжит свою жизнь, а ему никогда больше принадлежать не будет. Зачем оно все так получилось, чем он провинился? Чем он плох? Разве можно так мучить человека? За что? Не убивать же ее на самом деле… Но в конце концов Медведю немного полегчало. Мозг отяжелел, мысли в нем надолго уже не задерживались.