Субэдэй. Всадник, покорявший вселенную - В. Злыгостев

Пройдет несколько лет, и мы увидим Монгольскую империю, бьющуюся на фронтах, отдаленных друг от друга на многие тысячи километров. Например, в 40-е годы XIII века тот же Субэдэй громил хваленое рыцарство Западной Европы, Чормаган «дожимал» Закавказье, ну а китайско-корейский фронт на многие десятилетия, начиная с 1211 года, был постоянной точкой единоборства корейцев и китайских государств с «северными варварами». «К концу XIII века монгольские армии сражались в столь отдаленных друг от друга странах, что тевтонские рыцари и японские самураи, даже не подозревавшие о существовании друг друга, бились с одним противником» [21, с. 3]. Такого разброса боевых действий мировая история не знала до колониальных войн.

И главное — монголы побеждали!

И этому масса причин. Во-первых, железная, даже жесточайшая, дисциплина для всех без исключения — будь ты простой воин или чингисид. Во-вторых, строжайшая субординация (каан — темник — тысячник — сотник — десятник). В-третьих, скорость мобилизации. В-четвертых, «оперативное управление в бою» [6, с. 164] и «контроль за выполнением приказа, как сверху со стороны начальника, так и снизу со стороны сослуживцев, так как все были сведены в систему круговой поруки» [6, с. 165]. В-пятых, скорость, с которой передвигалось монгольское войско, была просто фантастической — 50 — 60-120 км в день не предел. И в этих условиях войска оставались абсолютно боеспособны, по крайней мере, могли выдвинуться в любом направлении. В-шестых, идеально поставленная тактическая и стратегическая разведка. И наконец, практика параллельного («за царевича») командования (и жизнеописание Субэдэя это подтверждает), когда в течение одной кампании он был то во главе небольшого отряда, то ему поручается ваном (царевичем) «большое войско» или указывается на то, что он «назначен во главе 10 000» [6, с. 177]. Ярчайшим примером этого является «блицкриг» 1216 года, когда Субэдэй за несколько месяцев прошел от Балхаша до Джаиха[11]. начав великий кипчакский поход.

Весной 1204 года Чингисхан и его «ближние» уже прекрасно знали, что предстоит биться с найманами, чтобы победить, чтобы влить остатки их конницы в свои ряды. Они уже представляли, кем должны стать, но впереди еще столько событий и столько проблем, без разрешения которых планы Чингисхана попросту рухнут; однако планы есть, и их необходимо реализовать. Между тем грозное войско найманов уже недалеко, приближался час восхождения новых звезд и ниспровержения старых.

Глава восьмая. Победа над найманами

В истории Монгольской империи вряд ли найдется сравнение с той битвой, битвой с грозным племенем найманов, которая произошла летним месяцем 1204 года. Главное — задачи перед сражением у оппонентов были разные. Самое поразительное, 410 Чингисхан выступал в данном случае как защитник единых монгольских земель. От действий его войска зависело само существование и развитие монгольского государства. Зависело, сумеет ли он сохранить ядро зарождающейся монгольской нации или монголы — кияты, тайджуиты, кераиты и прочие — уйдут вслед за татарами, оставив после себя лишь гордое имя да предание в истории, как «неуспевшие», «неудачники», «недоделанные»… А примеры были. Что же, тогда история Великой Степи пошла бы другим путем, и могло ли через века, в далекой перспективе, спустя столетия родиться другое великое государство, объединившее народы и дороги, их соединяющие от океана до океана? Ясно одно, выступая против полчищ найманов, Чингисхан действовал (может, единственный раз!) как истинный защитник своей Родины. Высокопарно звучит, но это так. И простые монгольские нукеры, и их полководцы знали свою судьбу. Если воина-кочевника можно было «перекрестить», ведь истории известны примеры — киммерийцы становились скифами, скифы — сарматами и т. д., то хана и его приближенных ждала страшная смерть. Костры под котлами Джамухи уже разгорались. Слишком много ненависти и неразрешимых противоречий накопилось друг к другу у владык степных просторов. Слишком много пролилось крови и было кровников. Нельзя не согласиться с тем, что таких военачальников Чингисхана, как Джэлмэ, Боорчу или Субэдэй, на противоположной стороне ожидали сотни, повторюсь, сотни кровников, которые за гибель их родичей желали бы вышеназванным багатурам смерти в кипящей воде котла в качестве наиболее легкой. Полководцы Чингисхана это знали и готовы были либо победить, либо погибнуть.

Центральную Азию ожидал бы кровавый угар и деградация населения, ибо победители вырезали бы всех детей, которые доросли до оси колеса, меркиты свой шанс не упустили бы. И тогда с севера пришли бы на запустелые земли новые народы, которым потребовались бы многие десятки, а может, и сотни лет, чтобы достичь уровня хозяйствования бывших владык этих территорий. А южные, а восточные соседи? Разве они отказались бы от потока новых рабов и наложниц? А найманское племя? Добившись победы в кровопролитнейшей битве, кем стали бы они? В лучшем случае их ожидала бы судьба онгутов или прочих племен, охранявших Великую Стену. От кого? Но главное, в случае победы найманов мир потерял бы не идеальную (далеко не идеальную!), но одну из моделей своего устройства, модель, несомненно, построенную на насилии, но отвечающую в тот момент чаяниям простых аратов.

А что Чингисхан? Он был решителен, как никогда. Армия после реорганизации, новых установок и предварительных маневров была готова исполнить волю своего повелителя.

Итак, два страшных и беспощадных зверя приближались друг к другу, готовые к последнему броску. Чингис оказался в менее выгодной позиции. Перед битвой ему пришлось проделать путь в несколько сот километров, т. е. от верховьев Онона до Хангая, где Таян-хан со всеми своими ратями ожидал врага. «Поначалу найманы чувствовали себя уверенно. Изловленная ими монгольская лошадь находилась в жалком состоянии, да и седло на ней было плохое, из чего сделали вывод, будто вся конница противника доведена до изнеможения. В этом предположении имелась доля истины: переход от Монголии, с Халхи на Хангай, действительно представлял из себя испытание не из легких» [3, с. 120]. Но все-таки можно предположить, что командиры авангарда монголов Джэбэ и Хубилай просто подсунули эту захудалую конягу найманам. Вообще, Таян-хан был личностью, не отличающейся особой решительностью, у него даже появились мысли потянуть время и еще подкормить коней. Но час пробил! Коалиция, которую собрал Таян-хан, рвалась разделаться с Чингисханом.

В лагере вместе с найманами «был глава обока ойрат Кутука-беки… Таян-хан соединился с обоками дорбенов, татар, катакинов, салджиутов, так что мощь (их) войска стала чрезвычайно большой» [18, с. 145]. Ну и конечно же, Джамуха — гур-хан Степи, вождь меркитов Тохтоа-беки со своими дружинниками прибыли поддержать врагов Чингисхана. Кроме того, Таян-хан надеялся, что к нему подойдет владетель обока белых татар[12] Алахуш и отправил посла «…сказать так: „Я узнал, что в восточной стороне некто, кто объявил себя государем. На небе нет двух солнц — неужели народ имеет двух владык?! Вы можете содействовать моему правому крылу — я собираюсь отнять его [Тэмучжина] лук и стрелы“» [12, с. 144]. Однако Алахуш сообразил, где истинная сила, и тут же передал Чингисхану все, что предлагал ему Таян-хан, а сам поднял своих онгутов и перешел на сторону Чингиса. И все же силы были далеко не равны. Против 40–45 тысяч Чингисхана войск у найманской коалиции было тысяч на 10–15 больше. Правда, перед самой битвой, в ночь, монголы разожгли большое количество костров, чем ввели в заблуждение военачальников найманов. Но их привел в чувство сын Таяна Кучлук, обозвав «бабами и трусами». Главным образом досталось самому Таян-хану.

В шатре Чингиса в день перед битвой тоже состоялся военный совет и также звучало несколько мнений. На том совете братья хана высказали такие суждения, которыми гордились бы герои любой эпохи. «Августейший младший брат [Тэмугэ]-Отчигин сказал так: „Что следует сделать [с найманами], так это порешить их как можно быстрее“… Бельгутай тоже высказался так: „Найманы хотят отобрать у нас лук и стрелы. Таким образом они считают нас ниже [себя]. Лучше умереть сообща, если мы обладаем честью [чем терпеть презрение найманов]"» [12, с. 144–145].

Судьба Центральной Азии решилась в битве у восточных отрогов Хангайского хребта 16 июня 1204 года. Еще ночью «найманы снялись… и двинулись в направлении реки Тамир; по пути переправились через реку Орхон; близ местечка Цахир Могод[13] их, заметили дозорные Чингисхана» [14, с. 152]. Чингисхан отдал команду «трубить общий сбор и отдал распоряжения, необходимые для начала боевых действий. До нас дошли некоторые монгольские тактические термины: на марше войска должны быть „густой травой“, перед началом боя „озером“, в бою „шилом“» [3, с. 122]. Но здесь Чингисхан лично возглавил авангард, действовал порядком «перекати поле». Центром всей монгольской армии командовал брат Хасар, резерв был в подчинении Тэмугэ-отчигина. Непосредственно командуя передовым отрядом, Чингисхан плечом к плечу сражался вместе со своими боевыми соратниками Хубилаем, Джэбэ, Джэлмэ и Субэдэем. Хан был уверен, что лишь эти командиры смогут реализовать его план и малыми силами заставить врага паниковать. В передовом отряде насчитывалось шесть тысяч бойцов, но бойцов отменных, и рубак, и стрелков под стать командирам. «Тэмуджин приказал небольшими арбанами рассредоточиться и, незаметно приблизившись к противнику в предрассветной тьме, нападать с разных сторон. Такая тактика не позволяла врагу ни оценивать число нападавших, ни дать им организованный отпор с какой-то одной стороны лагеря. Нанеся молниеносный удар и сколь возможно серьезный урон противнику, арбаны так же быстро отступали в разные стороны, не давая врагу времени опомниться или организовать погоню» [16, с. 146].