Хаос (ЛП) - Шоу Джейми

— Я не принимаю твоих извинений. А теперь убирайся к черту с моего джипа.

Когда он не двигается с места, я поворачиваюсь на своем сиденье, откидываюсь назад и крепко прижимаю ботинок к его раздражающе плоской груди. Быстро толкаю придурка, намереваясь опрокинуть на задницу, но Шон пытается удержать равновесие, как только начинает падать. Его длинные пальцы крепко обхватывают мою икру — вокруг едва заметных леггинсов с принтом черепа и внезапно обжигающе горячей кожи под ними.

И вот я сижу, откинувшись на спинку водительского сиденья, и моя дрожащая нога оказывается в руках Шона Скарлетта. Его зеленые глаза медленно ползут вверх по моему бедру, плоскому животу, изгибу шеи.

— И что мне теперь делать? — спрашивает он, его глаза полны огня, который наводит меня на очень плохие мысли.

Каждая часть моего тела умоляет его опустить ногу, которую он держит, на свое плечо, а затем взять другую и сделать то же самое. И когда он скользит по моей лодыжке, кажется, что его рука читает мои мысли.

Пальцы моих ног скручиваются в ботинках. Легкие перестают работать.

— Ты должен свалить на хрен с моего джипа, — ухитряюсь прорычать я, пугая его сильным пинком, который окончательно сбивает его с ног.

В бешенстве усаживаюсь на место, и даже не знаю, что меня злит больше: то, что он ведет себя как придурок, или то, что он не бросился на меня сверху вместо того, чтобы упасть с моего джипа. Прошло шесть гребаных лет, и потребовалось только одно его прикосновение — один взгляд, одно крошечное прикосновение его пальцев, — чтобы заставить все мое тело почувствовать, будто оно готово растаять по его команде.

Я поворачиваю ключ в замке зажигания, гул мотора заглушает стук сердца, отдающийся в ушах. Но спасаться бегством уже поздно, потому что Шон обегает мой джип и запрыгивает на пассажирское сиденье.

— Убирайся! — рычу я, когда он смещается на потертой коже сидения, поворачиваясь лицом ко мне.

— Ты можешь просто выслушать меня?

— По-моему, я уже достаточно наслушалась там. — Я киваю в сторону гаража Майка и крепче сжимаю руль. За весь гребаный день он не сказал ни одной приличной вещи.

Кит, ты не попала в ритм. Кит, ты вообще слушаешь? Кит, не удивительно, что я не звонил тебе после того, как лишил тебя девственности, потому что ты ни черта не можешь сделать правильно.

Ладно… на самом деле он не говорил последнюю фразу. Но ему и не нужно было этого делать, потому что я слышала это каждый раз, когда он смотрел на меня так, словно я какая-то самонадеянная самозванка, которая никогда в жизни не играла на гитаре.

— Ты чертовски ясно дал мне понять, что считаешь мою игру ужасной, — огрызаюсь я, и Шон открывает рот, чтобы ответить, но я еще не закончила: — Вообще-то нет, знаешь что? Ты с самого первого дня чертовски ясно дал понять, что не хочешь видеть меня в этой группе. Так что, как бы там ни было, твое гребаное желание исполнилось. Мне это дерьмо не нужно. Я ухожу. Ты…

— Ты потрясающе играешь, — выпаливает Шон, и каждое слово, которое я собиралась ему сказать, застревает у меня в горле. Взгляд его зеленых глаз искренен, когда он говорит: — Ты потрясающая, ясно?

Шесть лет назад я могла бы растаять от такой простой фразы. Сейчас? Я поворачиваюсь к нему, чтобы показать, насколько я равнодушна.

— Тогда почему ты продолжал наседать на меня?

Он выглядит более чем немного смущенным, когда почесывает волосы на затылке.

— Не знаю…

Он не знает? Не знает?

Все забытые оскорбления возвращаются в такой спешке, что я не знаю, на чем остановиться в первую очередь. Отвали? Иди на хрен? Поцелуй меня в задницу?

— Я не доверял тебе, — добавляет Шон, и мои брови сходятся вместе.

— Ты мне не доверял?

— Я думал… — Он качает головой и смотрит вниз на консоль между нами. — Я и сам не знаю, что думал.

Я так зла, что волосы у меня на руках встают дыбом.

— Это потому, что я девушка?

Ди подумала, что я фанатка, когда открыла дверь Mayhem перед моим прослушиванием, и возможно, Шон тоже так думал. И почему? Потому, что я секси? Потому, что у меня есть сиськи и гребаная вагина? Его глаза снова вспыхивают и смотрят на меня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Что? — Он отрицательно качает головой, складка между бровями становится все глубже и глубже. — Нет!

— Тогда почему, Шон?

Он долго смотрит на меня, но мой взгляд такой же твердый, как и его мягкий. Наконец он кивает и говорит:

— Ладно… Это потому, что ты девушка, да… но я же извинился.

— Самое время, — бормочу я себе под нос.

— Что?

— Ничего. — Мои зубы снова сжимаются, когда я рычу на него, как злобный питбуль.

— Почему ты все еще здесь?

Адам высовывает голову из гаража, бросает взгляд на нас с Шоном, сидящих в моем джипе, и исчезает внутри. Холодный апрельский воздух обволакивает меня, посылая мурашки вверх по моей шее, но даже при том, что у меня сзади есть толстовка, я скорее замерзну до смерти, чем возьму ее. Шон должен знать, я неуязвима. Непроницаема. Даже холод не трогает меня.

— Послушай, — говорит он, невосприимчивый к холоду в своей черной футболке и джинсах, — я же сказал, что мне очень жаль, и это правда. Сегодня ты была не в своей тарелке, но и я вел себя как придурок.

Я крепко скрещиваю руки на груди.

— Я сбивалась из-за Джоэля.

— Джоэля только что бросила его подружка, — перебивает Шон. — И последние полторы недели он провел в аду, потому что не знает, как справиться с разбитым сердцем.

Объяснение звучит так до боли знакомо, что я сразу же чувствую себя сукой за то, что набросилась на Джоэля в гараже. Этот парень выглядит как развалина, потому что он, вероятно, и есть развалина. Но, по крайней мере, он уже встал, оделся и пытается действовать, а это больше, чем я могла сделать шесть лет назад…

— Я не знала…

— Все в порядке, — настаивает Шон, и на его лице отражается такое же сожаление, как и на моем. — Мы должны были предупредить тебя заранее. Теперь ты одна из нас.

Еще один пахнущий травой ветерок убирает мои волосы с проколотого правого уха, и я провожу рукой по шее, чтобы согреть холодный металл.

— Одна из вас?

Взгляд Шона скользит по моей руке, а затем медленно возвращается, чтобы встретиться со мной взглядом.

— Если только ты все еще не хочешь уйти…

— Вы поцеловались и помирились? — дразнится Адам, как только мы возвращаемся в теплый гараж Майка.

Все его шесть футов три дюйма3 растянулись на пыльном полу гаража, как будто он буквально умер бы от скуки, если бы мы задержались еще хотя бы на две секунды, прежде чем вернуться внутрь.

Шон помогает ему подняться, а затем с силой толкает его так, что он отступает на шаг назад. И это хорошо, учитывая, что я слишком занята тем, что краснею, как пожарная машина, чтобы выдать язвительный ответ.

— Заткнись к чертовой матери, — ругается Шон, а Адам смеется и потирает руку. Майк посмеивается над ними, а я поворачиваюсь к Джоэлю.

— Эй… Мне очень жаль, что я такая стерва.

Он слегка качает головой, и его грустные голубые глаза заставляют меня чувствовать себя еще хуже, чем раньше.

— Не стоит.

Я хмуро смотрю на него, но он просто отвечает слабой улыбкой и бросает мне мой гитарный медиатор. Я ловлю его и, зная, что он не хочет говорить об этом, поворачиваюсь к Адаму и Майку.

— Простите, что вела себя как девчонка.

— Ты? — спрашивает Адам, продолжая растирать ушибленную руку. — Это Шон скулил все утро.

Он улыбается и отскакивает, видя взгляд Шона, а Майк прерывает надвигающееся насилие, спрашивая, можем ли мы продолжить.

Шон уже пристегивает гитару к своей шее, но я не собираюсь следовать его примеру. Вместо этого отрицательно качаю головой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я так не научусь. Я могу писать песни, но не могу выучить их, не увидев сначала, как они записаны. Полагаю, никто из вас не может записывать музыку…

— Я могу, — предлагает Адам, выходя в открытую дверь гаража и закуривая сигарету.