Убийство на 45 оборотах - Буало-Нарсежак

Лепра положил руку ей на плечо.

— Мы поступили неправильно?

— Не знаю, — прошептала Ева. — Иногда мне кажется, что мы должны были все рассказать.

— Мы растерялись.

— Мы, может, и сейчас еще не пришли в себя.

Они удалялись от освещенных улиц, медленно погружаясь во мрак стволов и ветвей. Ева правильно выбрала место — здесь они были вдалеке от Фожера, от Мелио и так близко друг к другу, что и думали об одном и том же. Лепра внезапно понял, почему Ева так неожиданно придумывала эти вылазки, всегда застигавшие его врасплох. Чтобы заставить его высказаться, открыться, рассказать все, что у него на душе, освободиться от душивших его сомнений. И он заговорил:

— Я убил его ради тебя. Сколько можно жить втроем? Это было унизительно для нас всех. Теперь мы с тобой должны защищаться. Возникают новые проблемы. Но мне кажется, я стал тебе ближе… Ева, пойми, пожалуйста, я хочу только одного: жить с тобой. Я буду делать все, что ты захочешь. Давать концерты, если ты так настаиваешь. Пожалуйста, ради тебя я запасусь честолюбием. Но подумай немножко и обо мне.

— Я только о тебе и думаю, Жанчик.

— Не так, как я бы хотел. Не вполне… как бы это сказать… не безраздельно… я обладаю твоим телом, да, но твои мысли… Понимаешь?

— В общем, ты хочешь нездешней страсти и страданий.

— Не смейся, я серьезно.

— Можно смеяться и быть серьезным, — сказала Ева, обняв его за талию. — Вот вам, пожалуйста, предел мечтаний всех влюбленных — держать в плену любимую женщину. А? Ты бы хотел меня породить заново. Чтобы я была твоей плотью, кровью и духом. Чтобы я восхищалась тобой. Уважала тебя. Чтобы я была живой похвалой тебе. Ты мой маленький. В молодости я тоже предавалась таким нелепым грезам.

— Это не так уж нелепо.

Они замолчали, потому что заметили вдруг парочку, почти невидимую на фоне деревьев. Ева обернулась и прыснула.

— Знаешь, в общем-то любовь — глуповатая штука. Особенно когда она становится обыденностью. Видишь, я не сержусь, что мне пришлось за тебя сражаться. У нас трудное будущее, но тем лучше.

— Ну-ну, — воспротивился Лепра, — это я за тебя сражаюсь.

— Давай разберемся, — не соглашалась Ева. — Разумеется, я отказала Мелио, чтобы ему досадить, это прежде всего. Но, кроме всего прочего, я просто не в состоянии петь его песню. Но есть и другое — я отказалась, думая о тебе. Я подумала, что мне представляется удобный случай сделать некоторую передышку и посвятить себя твоему успеху. Сам по себе он не приходит. Тут дело не столько в таланте, сколько в поддержке, в рекламе… И в то же время, если я уйду со сцены, я выбью из колеи всех этих Мелио, Брунштейнов и Маскере. Они же злятся, считают меня ничтожной певичкой. Это лучший способ защитить тебя.

— Я не смотрел на вещи с этой точки зрения, — признался Лепра.

Они перешли широкую улицу, уходившую куда-то далеко, в ночь… Мимо проехали два велосипедиста.

— Помнишь слова на пластинке? — спросил Лепра. — Тебе не кажется, что в них угроза? «Берегись…» — это тебе. Предположим, Мелио получил такую же пластинку. Если ты откажешься петь, попадешь под подозрение. Тебе придется исполнить эту песню, милая. Займешься мной попозже. Время есть. Я даже не уверен, что мечтаю о карьере виртуоза. Сначала ты.

Они оба пытались завладеть друг другом под предлогом нежной заботы и понимали это. Но никогда раньше они так не любили друг друга.

— Поцелуй меня, — прошептала Ева.

Они стояли в самом центре небольшой поляны, но вызывающе долго не размыкали объятий.

— Черт с ними, а? — предложила Ева. — Черт с ними со всеми.

— К черту! — повторил Лепра.

Они рассмеялись уже искренне и пошли, держась за руки, словно деревенские молодожены. Теперь их игра состояла в том, чтобы, не дай Бог, не обнаружить своих тайных мыслей. Они вышли на улицу, к сверкающей огнями станции метро.

— Это последний отель с левой стороны, — сказала Ева. — Предупреждаю тебя, репутация у него не безупречная. Но зато чисто.

Странная женщина — для нее чистота была символом морали.

Лепра щедро дал на чай, чтобы не указывать на карточке фамилию своей спутницы, и они сели в кафе поужинать. Ева сквозь темные очки рассматривала людей за столиками. Большинство резалось в карты, утопая в дыму «Голуаз».

— И что тебя сюда тянет? — сказал Лепра. — Никак не пойму.

— Я тоже не понимаю, — сказала Ева. — Это очень сложно. Мой муж тоже не понимал. Извини. Я заговорила о нем только потому, что, может быть, он как никто другой способен был ощутить это. Но я часто думаю, может, просто-напросто мужчины недостаточно умны?

Усатый лысый официант наконец подошел к ним.

— И все-таки, — сказал Лепра. — Я думаю, что не так уж это все таинственно. Тут движение, жизнь, шум…

— Не в этом дело…

— Обстановка соответствующая, можно расслабиться.

— Нет, тут другое… Эти люди играют в карты, пытаются обрести свое маленькое счастье… Я чувствую, чего им не хватает, ради чего они собираются вместе. И мне кажется, что я могу дать им это. Они как заблудшие дети.

— Значит, я прав, что хочу писать песни?

— Этого недостаточно.

Ева почти не ела, только пила божоле, и все время курила. Ее взгляд перебегал от денежных автоматов к играющим в белот.

— Нет, этого недостаточно, — продолжала она. — Спеть для них — это уже что-то. Надо бы сделать нечто большее… не знаю, что. Принести жертву, но не печальную жертву…

К ним подошел клошар, продающий орешки. Ева купила два пакетика и принялась грызть.

— В общем, — тревожно подытожил Лепра, — мужчины тебе недостаточно.

Они снова увязли в этом бесплодном споре, длившемся уже более полугода. Но Лепра не забывал, что убил Фожера, может быть, потому, что Ева никогда не отвечала толком на его вопросы. Он упрямо настаивал:

— Ты бы хотела любить всех мужчин в одном, и чтобы этот человек был бесконечно изменчив. Тебе надо выйти замуж за такого.

Она сняла очки и посмотрела на Лепра почти с материнской нежностью.

— Мне не хочется причинять тебе боль, Жанчик. Что ты себя терзаешь? Мы ведь счастливы с тобой. Так в чем дело?

Они встали из-за стола и поднялись в номер. Ева открыла окно. Где-то вдалеке играла музыка. Они узнали мелодию Фожера. Лепра затворил ставни. Но мелодия проникала сквозь стены. Они слушали, не произнося ни слова.

— Скоро это будет шлягер!

— Замолчи!

Аккордеон звучал все мягче, поэтичнее, и казалось, что это поет чей-то далекий голос. Они уже не думали о своем решении послать все к чертям, забыть. Они слушали Фожера. Лепра сел на кровать.

— Договорись лучше с Мелио. Тебе нельзя уходить со сцены. Вспомни, что ты мне только что сказала: тебе нужна публика.

— Это ничего не изменит, — заметила Ева. — Кто-то подозревает правду. Может быть, и Мелио.

Аккордеонист томно выводил «Наш дом». Ева скинула платье.

— Слишком уж они обрадуются, если им удастся уничтожить меня.

— Но если ты откажешься, сама же будешь на меня сердиться.

Она погасила верхний свет. Теперь от них остались только тени, сплетающиеся в темноте. Они скользнули в постель, нашли друг друга и застыли. Фожер продолжал жить там, в ночи, где время от времени проносились редкие машины.

— Кто были самыми близкими друзьями твоего мужа?

— У него было не так много друзей. В основном, приятели, знакомые.

— Мелио, Брунштейн, Блеш. Еще кто?

— Вроде все. Еще у него есть брат в Лионе. Гамар, продюсер. Впрочем, я уверена, что он был с ним не так уж близок. Знаменитости не нуждаются в друзьях.

Аккордеон смолк. За ним последовала другая пластинка, и Ева узнала свой голос. Она пела «Ты без меня».

— Жалко будет, если ты все бросишь, — сказал Лепра.

Ева задумалась.

— Ты правда так считаешь?

— Прошу тебя.

— Я позвоню завтра Мелио.

Лепра обнял ее. Они уже не слушали музыку.

Утром они взяли такси и вернулись в город. Ева попросила Лепра подняться вместе с ней. Она хотела позвонить в его присутствии. Лепра взял отводную трубку. На том конце провода тут же раздался голос Мелио.

— Я подумала, — сказала Ева. — Мне кажется, вы были правы, господин Мелио. Я согласна исполнить песню своего мужа.

Мелио молчал.

— Алло, вы слышите? Я согласна…

Мелио кашлянул.

— Я очень сожалею, — начал он. — Я пытался вам дозвониться вчера вечером, но вас не было… Я уже подписал контракт.

— С кем?

— С Флоранс Брунштейн.

Ева повесила трубку.

— Кто-то хочет нас погубить, — сказала она.

V

Лепра смотрел на свои пальцы, скользящие по клавишам. Его считали талантливым. Ева удивлялась его легкости. Но настоящий талант заключается не в руках! Талант!.. Лепра остановился, взял сигарету из пачки, лежавшей на рояле рядом с блокнотом и карандашом, которыми он никогда не пользовался. Он вспомнил, как импровизировал Фожер: он наугад нажимал пальцем на клавишу и долго вслушивался в замирающий дрожащий звук… Склонив голову набок, прищурив левый глаз из-за сигаретного дыма, он ждал… Лепра дотронулся до клавиши, помедлил. Ничего… Когда он так уходил в свои мечты, им сразу завладевала Ева.