Дама на асфальте. Мужчина на газоне - Светлана Далматова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сколько? – поинтересовалась я.
– Мало.
– У меня всегда низкое.
– Придется лечь в больницу, на день-два, посмотрим, – не совсем уверенно сказал он.
– Не хочу, – еле слышно пролепетала я, совсем ослабев от огорчения.
Определили меня в палату на четвертом этаже, поднялась я на лифте. Палата оказалась трехместной. Огляделась: две девушки полулежа читали книжки. Потолок высоченный, окно громадное, начало весны, солнце шпарит, а я … , а собственно, что я тут делаю?
– Располагайтесь, – кивнула кудрявой белокурой головкой одна из девушек в сторону свободной койки. – Двадцать дней не простоите.
– Какие двадцать? – подскочила я. – Дня на два, максимум!
– Здесь двадцать один, двадцать два дня – минимальный срок. Чтобы выписали, должно быть два хороших анализа, каждый – через десять дней.
Я кинулась обратно к лифту, даже не попрощавшись.
Лифты на спуск не работали! Клиника-то инфекционная: всех впускают, никого не выпускают. Все, каюк! Апрель месяц, отчетный период, приехали! Да меня на работе … , смертную казнь тогда еще не отменили.
От ужаса предстоящего длительного заточения давление у меня подскочило до нормы: чувствую, что здорова, но демоны перекрыли все пути к отступлению. Как загнанный в ловушку зверь я заметалась по палате.
Лечащий врач отнеслась ко мне с безразличием, явно считая симулянткой, но на мои просьбы о выписке не отреагировала, как потом поняла – из-за презрения ко мне.
Отлежать двадцать дней в больнице, будучи молодой и здоровой, когда на улице господствует весна, это пытка. Мне катастрофически не хватало движения и свободы. Каждое утро я начинала день с генеральной уборки палаты, так как уборщица к нам захаживала только за мусором. После помывки пола делала гимнастику, затем принимала солнечные ванны: открывала огромное двустворчатое окно, и, полулежа на подоконнике, загорала. Довольно близко от нашего здания находился другой корпус больницы. И медсестры из соседнего здания, наблюдая за мной, млеющей под весенним солнышком на подоконнике в чем мать родила, звонили нашим дежурным. Дежурные, совсем молоденькие девчонки, младше меня лет на десять, бежали согнать меня с подоконника: было стыдно, но ведь весенняя тоска – хоть вой.
– Выпишите! – настаивала я.
– Выпишем, но без больничного листа.
Пришлось менять дислокацию: я придвинула к окну кровать: на ней меня, загорающую, с окон соседнего дома, видно не было.
Соседки по палате, не в пример мне, были милыми и законопослушными. Кудрявую блондинку я приучила делать со мной зарядку. Ее мать, санитарный врач, так закормила свою дочку лекарствами от жизни, что полностью нарушила флору ее кишечника. Теперь здоровье девочки пытались восстановить врачи «Боткинских бараков». Меня же лечили только фуразолидоном – противомикробными маленькими желтенькие таблетками, от которых постоянно мутило, стоили они в аптеке тогда три копейки. Но основным лечением была диета. Ради соблюдения диеты, собственно, меня и держали в больнице.
Но, несмотря на все усилия больничного пищеблока заморить нас голодом, мы не сдавались. На жидком пюре и котлетах из булки двадцать два дня не протянешь, даже если лечь и уговорить себя, что ты безтелесена.
Повторю, что наше, женское, отделение располагалось на четвертом этаже, высота потолков в этих сталинских постройках – метров пять с половиной. Передачи были запрещены. Но ведь народ – то у нас сообразительный, иначе пропадешь. Каждого вновь поступившего в палату ждал приятный сюрприз – очень длинная, толстая веревка с корзинкой, которую опускали в окно с четвертого этажа для запрещенных передач.
Соседка Минка пришла меня навещать уже на следующий день. Стояла внизу, под окном, и очень громко нецензурно ругалась.
– Ты что, совсем … , ну, понос, он был у нас всех, большое тебе за это спасибо. Каждый п… получил от меня по таблетке, и все, забыли. А ты собралась о нем думать двадцать дней?
Минка принесла мне маленький телевизор, чай, кофе, сахар, пряники, сушки.
Я быстро адаптировалась и уже не скучала.
Каждое утро, только проснувшись, кудрявая блондинка с васильковыми глазами, потягиваясь, подходила к окну и грустно взирала на прогуливающихся под окнами мужчин. Мужчинам, надо сказать, всегда и везде поблажки! Их палаты находились на первом этаже, и они спокойно, перелезая через окно, гуляли по парку. Их, гуляющими, как и меня, загорающей, конечно, видели медсестры из окон соседнего корпуса больницы, но ничего не предпринимали. Так вот, именно к этим небритым мужчинам, в стоптанных потрепанных тапках, каждое утро были обращены слова кудрявой куклы. Построение фраз слегка менялось, но смысл оставался тем же.
– Вот так выйдешь замуж, пройдет лет десять, пятнадцать, глянешь в окно, а этот, в вылинявшей майке и тренингах с пузырями на коленях, – твой муж. Уууужас!
Я полностью отлежала свой срок. Бактерии у меня все-таки нашли – сальмонеллы. Чтоб не рисковать, второй анализ я сдала чужой – заведомо хороший.
На работу я вернулась отдохнувшей, загоревшей, выглядела лучше, чем после отпуска. Диета для хорошего цвета лица – первое дело. Замученная непосильным трудом за двоих, начальница взирала на меня с ненавистью. А что завидовать, всего и делов – то: сходи в магазин, купи рыбу с сальмонеллой.
Возможна встреча с дельфинами
Я устала от этого праздника жизни! Устала вставать до шести часов утра, когда воздух у моря слишком свеж, само море еще не проснулось и не приобрело тот, завораживающий бирюзовый цвет, что так манит нас, обещая блаженство.
В шесть утра небо еще серое, море холодное и солнце только готовится царственно выплыть на набережную. Я расстилаю не просохшую за ночь подстилку на давно остывшие камни и мысленно готовлю свое бренное тело к погружению в море. «Там тепло, там нежный шелк водной субстанции, там отдохновение для души и тела, – уговариваю я себя и, быстро передвигаясь одним касанием пальцев холодных камней, достигаю воды.
У входа в море крупные камни, их я миную не дыша, без прикосновений, и, как можно мягче, без брызг, ложусь на водную гладь и плыву, плыву, энергично выбрасывая вперед руки.
Прошло не менее десяти дней, пока мои ноги, наконец, научились ходить по камням. Но я устала от такого скопления народа, согнанного сюда, на этот морской берег, неутомимой жаждой получить заслуженный кусок тяжелого отдыха.
– Поперло! – кричит зычным голосом торговец трубочками, лавируя между разбросанными на его пути телами.
– Кому еще горячий чебурек!? – вторит ему следующий продавец.
– Покупайте раков, варим живыми! – раздается голос поблизости, и перед моими глазами появляются красные раки с выпученными глазами, пытающиеся выползти из котелка.
– Смотри, – говорит дед своему крохотному внуку и бросает в воду камень.
Малыш не смотрит в его сторону, и дед повторяет вновь и вновь свой фокус.
Наконец кроха увидел, оценил урок деда, и сам стал бросать в воду камни, выбирая
