Злая корча. Книга 1. Невидимый огонь смерти - Денис Абсентис

Сопутствующие этому «невидимому огню» одержимость и безумие и есть тот дополнительный фактор, который вызвал слова Мишо об «изумлении потомков». О галлюциногенной составляющей отравления историк не знал, а фактор страха в причинах разыгравшегося психоза представлялся ему недостаточным для объяснения охватившего массы религиозного рвения:

Во все времена обычные люди следуют своим естественным склонностям и повинуются в первую очередь голосу собственной пользы. Но в дни, о которых идет речь, все обстояло иначе. Подготовленная паломничеством и религиозными испытаниями прежних столетий, набожная горячность становилась слепою страстью, и голос ее оказался сильнее всех остальных страстей. Вера словно бы запрещала защитникам своим видеть иную славу, иное блаженство, чем те, которые сама представляла распаленному их воображению[70].

Франки двинулись в поход массово. Как отмечает анонимный автор «Деяний франков» (Gesta Francorum), сам принимавший участие в первом крестовом походе, «то было великое движение по всему Галльскому краю»[71]. Характерно, что это движение франков вызывало поначалу только насмешки в тех частях Германии, в которых соответствующих предпосылок еще не было и доз спорыньи хватало только на легкие галлюцинации (если мы предположим, что многочисленные «чудесные видения» ими и были). Поэтому франки, идущие в крестовый поход, поначалу представлялись окружающим фактически сумасшедшими, о чем также упоминает Эккехард:

Отсюда вышло, что почти все немецкие народы, не зная в начале этого похода о его причине, издевались над проходившими через их землю столькими отрядами конных и пеших, столькими толпами крестьян, женщин и детей, говоря, что они охвачены неслыханной глупостью, ибо, ловя ненадежное вместо надежного, напрасно оставили землю своего рождения[72].

Аббат Эккехард ничего не знал о причинах мора и о психозах и галлюцинациях при отравлении спорыньей, но зато он слышал рассказы тех, кто видел необычное, и сам наблюдал явления, представляющиеся ему божественными чудесами, которые он посчитал необходимым подробно описать:

Чудесные явления самого разнообразного характера предшествуют уже началу крестового похода. Эккехард Аурский посвящает описанию фактов этого рода целую главу (десятую) в своем «Иерусалимце», заявляя притом, что полагает «полезнейшим делом» (duximus utilissimum) привести хотя бы некоторые известия об этих чудесах[73].

Перед походом появилось множество фанатически настроенных проповедников из монашеской братии и просто юродивых, звавших слушателей в бой за христианские святыни. Они вещали «о пророческих сновидениях, явлениях Христа, девы Марии, апостолов и святых, о небесных знамениях»[74]. «Чудеса и видения умножились; наблюдали даже тень Карла Великого, призывавшего христиан к битве с неверными»[75]. «Широкое распространение получили якобы падавшие с неба грамоты, посредством которых господь изъявлял намерение взять под защиту ратников Божьих. По уверению Эккехарда Аурского, он сам держал в своих руках копию такого небесного послания»[76]. Священники уже не удивлялись чудесам, видя воочию «как удивительной длины меч был унесен ввысь порывом ветра, поднявшимся неизвестно откуда»[77]. Далеко не все новоявленные пророки были агентами папы, многие из них действительно верили в то, что видели знамения, и явились индукторами распространения психоза.

Сейчас трудно сказать, что из «чудес» являлось церковной пропагандой, что галлюцинациями, а что просто вымыслом и фантазиями мистичного средневекового ума. В те времена и не было особого различия — любая галлюцинация так же реальна, как существование Христофора-песьеглавца или единорогов. Но описывалось чудес перед первым походом множество, что дало повод Чарльзу Маккею в его классическом труде о массовых маниях эти явления представить безумствами. Люди в то время начали видеть необычные вещи. То небо озарялось подобием северного сияния необычной яркости, и тысячи крестоносцев выходили смотреть на него, в благоговении падая ниц на землю. То воины бились в небе пылающими мечами, то мириады звезд низвергались с небес. Особенно обезумели женщины и призвали своих любимых и мужей отказаться от всего ради священной войны. Многие из них выжигали кресты у себя на груди и руках и подкрашивали раны красной краской. Другие выжигали кресты на своих младенцах[78].

Эккехард описывает, как он сам видел комету, «простирающую свой блеск в сторону подобно мечу», а другой священник наблюдал небесного всадника, убившего врага огромным крестом. «Некоторые, которые несли стражу на конских пастбищах, рассказывали, что видели в воздухе образ города, и видели также, как различные толпы спешат к нему из разных земель конные и пешие»[79].

Теперь видения уже не оставят Эккехарда, он и во время похода будет видеть прыгающую на небе звезду, кровавые облака, поднявшиеся как с запада, так и с востока, летящие навстречу друг другу и столкнувшиеся между собой в центре неба, огненные блики с севера и летающие по воздуху факелы, «что мы можем подтвердить при помощи многочисленных свидетелей»[80]. Взяли ли крестоносцы с собой соответствующий провиант, или это лишь разыгравшееся воображение мистически настроенного монаха? Вряд ли теперь мы это узнаем.

После «семи тощих лет» голода, непосредственно предшествовавших крестовым походам, когда соседи и родственники умирали и продолжают умирать в диких мучениях от страшной и непонятной «огневицы», любое видение будет являться лишним веским поводом бежать из гиблого места, чем дальше, тем лучше. Бежать в далекий сказочный Иерусалим, где молочные реки и кисельные берега, и куда зовет на священную битву не только папа, но и сам Христос или Дева Мария, лично появляясь на небесном экране. Все происходящее вокруг обретало пророческий смысл. Даже выкидыши у женщин — наиболее стандартный симптом отравления спорыньей — трактовались как знак небес:

Любые необычные явления в природе и в человеческой жизни вроде преждевременных родов у женщин интерпретировались как свидетельства приближения грозных событий[81].

Видения, как пишет Эккехард, еще больше подхлестнули людей к походу: «Кроме того, знак, который, как было написано выше, видели на солнце, и множество знамений, которые появились как в воздухе, так и на суше, побудили к такого рода действию немало прежде равнодушных людей… Точно так же другие, терзаемые внезапным изменением образа мыслей, или наставленные ночным видением, решали отречься от поместий и личного имущества и нашить на одежды знак умерщвления; среди всех этих народов, наперебой, более чем тому можно поверить, устремившихся в церкви, благословение священников по новому обычаю раздавало мечи вместе с посохами и сумками»[82].

Все это вместе и заставило народные массы стихийно броситься в кровавую мясорубку крестового похода. Они шли, сметая на своем пути все мелкие населенные пункты, грабя всех подряд, чтобы прокормить себя. Анна Комнин, дочь византийского императора Алексея, писала тогда:

До императора дошел слух о приближении бесчисленного войска франков. Он боялся их прихода… Однако действительность оказалась гораздо серьезней и страшней передаваемых слухов. Ибо весь Запад, все племена варваров, сколько их есть по ту сторону Адриатики вплоть до Геркулесовых столбов, все вместе стали переселяться в Азию, они двинулись в путь целыми семьями и прошли через всю Европу… Вместе с кельтскими воинами шла безоружная толпа женщин и детей, покинувших свои края; их было больше, чем песка на берегу и звезд в небе, и на плечах у них были красные кресты. Как реки, хлынувшие отовсюду, всем войском двинулись они на нас через Дакию[83].

Даже если послы императора Алексея действительно просили папу о помощи против «язычников» (но не о крестовом походе в Иерусалим) на соборе в Пьяченце (никакие из сохранившихся византийских источников этих послов не упоминают), то в любом случае что-то пошло не так, на такое движение в Византии никак не рассчитывали и испугались. Анна полагала, что за всем этим стоит лишь неистовая проповедь Петра Пустынника: «Петр как будто покорил все души божественным гласом». Согласен с ней и архиепископ Вильгельм Тирский: «Петр был чрезвычайно полезен своею проповедью папе… Он, как предтеча, приготовлял умы слушателей к повиновению папе, и последний, предпринимая свои увещания, достигал скорее цели и тем легче привлекал к себе сердца всех»[84]. Но если бы не было изначальных предпосылок, то проповеди Петра не нашли бы столь многочисленных последователей, тем более так быстро. Это даже Христу не удавалось.