Белые камни - Николай Вагнер

Лиза молчала.

— И еще! Сегодня я в твоем присутствии в дым разругался с исполнителями и режиссером театра телевизионных миниатюр. Вам, видите ли, удобнее строить передачи так, как вы к этому привыкли! А за этим «удобнее» кроется нежелание тратить время на дополнительные репетиции и разучивание новых текстов. Плюс робость перед острыми миниатюрами. Это хлопотнее, чем теперешняя голубиная воркотня.

— По-моему, Женечка, ты часто бываешь несдержан. Каждый способен причинить неприятности другому, но, когда удается не делать этого, потом не наступит душевный дискомфорт, и ты останешься довольным самим собой. Тебя, конечно, любят, но, учти, не все.

— Я не красная девица, чтобы вздыхать о безответной любви. Притом можно не любить, но не причинять зла. Его и без этого полно на каждом шагу. Ну, а что ты скажешь еще? О моей несдержанности я знаю сам. Учу других самообладанию и вообще жить проще, легче, веселее, но — увы!.. Не все от меня зависит, хотя повторяю: убежден, что радость — скорее мудрость, но не глупость.

— Вот-вот, а что касается Фани, я не думаю о серьезности ее намерений. Впрочем, я могла бы с ней поговорить. У нас вполне приятельские отношения…

— Нет уж, пожалуйста, без адвокатов! Лучше поговори с Горшковичем, для его же пользы. У тебя, по-моему, и с ним приятельские отношения. Пусть имеет в виду, что при подобном хамстве и ноги моей не будет на студии! Я веду речь о другой любви, любви к делу. Им нужны тишь, гладь да божья благодать и для зрителя и для себя. А я хочу, чтобы зритель думал, радовался и страдал точно так, как радуются и страдают мои герои. У меня хватит сил противостоять нивелировке и благодушию.

Леонидов резко поднялся и, снимая на ходу халат, ушел в ванную. Вскоре он вернулся в строгом сером костюме, сразу скрывшем все недостатки его грузной фигуры. Покрой пиджака был столь удачен, что Леонидов выглядел теперь вполне стройным и далее молодым.

— Может, поедешь со мной? — спросил он, раскладывая по карманам записную книжку, документы, ключи, носовой платок. — Только учти, это на краю света, в клубе металлистов.

Расстояние Лизу не пугало. Ей хотелось побыть с Леонидовым подольше, все равно где. Она тоже начала собираться, посмотрелась в зеркало, припудрила лицо и подкрасила губы. Когда они вышли на улицу и сели в машину, стало уже совсем темно.

— Что бы я делал без моей «коломбины»? — сказал Леонидов, выруливая по дворовым дорожкам на магистраль. — Другим это забава или престижная цель, а для меня — жизненная необходимость. Не будь у меня машины, я бы никуда не успел. — Он взглянул на мягко очерченный профиль Лизы, на ее красивые губы, большие, карие, всегда блестящие глаза и сказал: — Как заметила одна дама, ты все-таки чертовски хороша!

Про себя он подумал: насколько уже привык видеть Лизу рядом с собой, на правом сиденье машины.

— Я предпочла бы услышать подобное мнение от тебя.

— От меня и слышишь. Я вполне солидарен с этой дамой.

Они мчались в разноцветье автомобильных огней и реклам. Обычно разговорчивая, Лиза за все это время не произнесла ни одного слова.

— О чем ты думаешь? — спросил он как бы между прочим, одновременно усердно выжимая газ и перестраиваясь в левый ряд.

— Думаю, сколько же существует на свете дам, с которыми ты солидарен. Так сказать обо мне могла какая-нибудь Шурочка из ельниковского ресторана.

— Лиза, — добродушно ответил Леонидов, — мне бы управиться с работой. И не путай меня с беспечным Семеоном. Это у него вся жизнь — скачки с препятствиями. Он при случае увивается и за тобой, несмотря на то, что ты не входишь в круг женщин избранного им возраста. Но ты у нас молодец! Для тебя понятие возраста вообще не существует. Бог тебе дал все.

— Кроме твоего внимания ко мне. Между прочим, ты уж извини за прямоту, вот эта твоя солидарность с женщинами, или, как ты иногда ее называешь, дружба, и не устраивает Фаню больше всего. Иринка ей, конечно же, рассказала об этой Шурочке.

— Ее не устраивает. А судьи кто? Да я и не припомню, чтоб ее могло что-либо устроить…

— Ну, почему же? Она, например, очень хорошо относится ко мне, притом знает о моем добром отношении к Иринке и ее взаимной привязанности. Я уверена, утрясись у нас все с тобой, подобных звонков от Фани бы не поступало.

— Как я понял, ты делаешь мне предложение? А мне кажется, не надо торопить события.

Магда возвращалась из училища в необыкновенно приподнятом настроении. В этот день она впервые сама демонстрировала учебные фильмы. Новейшей конструкции киноаппарат, который до тех пор бездействовал, наконец, подчинился. Уроки, как ей показалось, прошли интересно, а главное — ребята лучше обычного усвоили материал. Магда в который раз подумала, что она могла бы преподавать только в институте и только высшую математику. Но с тех пор как ее после университета направили преподавателем физики в хореографическое училище, она все больше проникалась красотой и выразительностью балетного искусства. Магда бывала на уроках по хореографии, на спектаклях, в которых были заняты ее ученики, а если в расписании возникали «окна», непременно заглядывала в балетный класс, чаще всего к талантливой и энергичной Людмиле Стаховой. Магде нравилось, как она вела уроки. Возможно, им обеим в одинаковой мере были присущи трудолюбие и требовательность к себе. Так или иначе, по хореографии, как и по физике, ученики Магды и Людмилы Стаховой были лучшими. Магде было приятно, когда мальчики и девочки успевали и в том, и в другом, хотя зрителю, очарованному танцем, и в голову не приходило, насколько прочны и обширны знания танцовщиков в области математики или литературы. Магда была убеждена, что каждый из ее учеников, став актером, никогда не достигнет больших высот, если не будет всесторонне образован и воспитан.

Да разве дело только в знаниях! Прежде всего хотелось, чтобы из этих ребятишек выросли хорошие люди. Магда не всегда знала, как это сделать, как помочь им стать хорошими, настоящими. Она сама порой, и довольно часто, чувствовала себя в душе ребенком. Кто же ей дал право влиять на мальчиков и девочек, которые потом станут взрослыми людьми и будут хозяевами жизни? Право преподавателя, диплом?.. Не слишком ли это мало?

Магда вернулась домой раньше всех. Вскоре на конфорках уже тушились овощи, разогревались котлеты, закипал чай. Александр пришел, как всегда, поначалу озабоченный, углубленный в себя. Затем, обогревшись в домашнем уюте, он становился внимательным, ласковым. Магда положила на его столик газеты и два письма. Одно было с завода, о котором недавно закончил свою книжку Александр, другое, по всей вероятности, от Леонидова. Во всяком случае, так подумала Магда, прочитав в обратном адресе инициалы Е. С. Л. И ей, конечно, не терпелось поскорее узнать, что было в этом большом конверте из серой плотной бумаги.

Александр, как нарочно, не спешил. Вначале он перелистал газеты, затем повертел в руках конверты и вдруг с неожиданным удивлением сказал:

— Так ведь это, кажется, от Леонидова! И такое тяжелое. Если в нем не глава из его романа, то наверняка фотографии.

В следующее мгновение на столе оказалась пачка фотографий, ярко поблескивающих в свете настольной лампы. Магда встала за спиной Александра, склонилась к его плечу, всматриваясь в фотографии.

— Это же фильм-детектив! — сказала она. — Вот Алешка с Ириной делят свою добычу, вот я — потерпевшая, вот Валя, загадочная дама в черных очках, а это Слава. Он действительно выглядит сторонним наблюдателем. А тут не пойму. — Магда вертела в руках затемненные, почти черные фотографии, силясь разобраться, что запечатлено на них. — Это же наш вечер при свечах! Ты видишь силуэты Вали и Владислава? А это ты рядом с Сеней и Шурочка… Какой молодец все же Евгений Семенович, не забыл обещанное, прислал!

Фотографии сопровождались запиской Леонидова, которую Магда и Александр заметили не сразу. Он писал крупным размашистым почерком: «Дорогие мне люди, Магда и дважды Александр Македонский! Во-первых, посылаю фотографии. Не обессудьте за „мастерство“. Во-вторых, высылаю (для вас, Александр) главы романа. Представьте, получилось так, что никому не могу показать их, кроме вас. Роман подвигается неожиданно быстро. Печатаю в двух экземплярах. Один из них предназначается вам, Александр. Да не в обиду это нашей милой Магде. Оберегаю ее от лишней траты времени. Она человек серьезный, не то, что мы с вами. Вспоминаю по-доброму и часто. Вместе с Ириной. Она кланяется вам и передает привет Алеше. Ваш Е. Леонидов».

Александр в этот же вечер ответил на письмо Леонидова. Алешка и Магда уже спали, а он сидел в своем привычном уголке и писал. Теперь, когда было покончено с делами, он чувствовал себя свободно и раскованно. Возможно, это состояние и определило его отношение к роману Леонидова.

Александр прочел несколько страниц, перелистал следующие и с неосознанным пока, но явно досадливым чувством отложил рукопись. Он не мог не увидеть пристрастного отношения Леонидова к образу главной героини, прототипом которой, конечно же, была Магда. Александру сделалось неприятно. Он не был ревнив, но и не мог переносить, когда кто-либо с такой же силой чувства, как он сам, относился к Магде.