Гарри Поттер и Принц-полукровка - Роулинг Джоан Кэтлин

– Отдай ему какой-нибудь приказ, – предложил Думбльдор. – Если Шкверчок теперь твой, он будет вынужден повиноваться. А если нет, нам придется найти способ не пустить его к законной хозяйке.

– Не пойдет, не пойдет, не пойдет, НЕ ПОЙДЕТ!

Крики перешли в завывания, и Гарри не придумал ничего лучше, кроме как цыкнуть:

– Шкверчок, заткнись!

Тот словно подавился. Он выпучил глаза и, не переставая разевать рот, схватился за горло. Несколько секунд эльф судорожно пытался сглотнуть, а потом бросился лицом на ковер (тетя Петуния горестно заскулила) и в отчаянной, хоть и абсолютно безмолвной истерике заколотил по полу руками и ногами.

– Что ж, это все упрощает, – обрадовался Думбльдор. – Сириус знал, что делает. Гарри, ты – законный владелец дома номер двенадцать по площади Мракэнтлен и Шкверчка.

– А обязательно… чтобы он жил со мной? – Гарри в ужасе посмотрел на эльфа, извивающе-гося у него под ногами.

– Нет, раз ты этого не хочешь, – ответил Думбльдор. – Если не возражаешь, предлагаю отправить его в «Хогварц», на кухню. Там он будет под присмотром у наших эльфов.

– Да, – с облегчением согласился Гарри, – так и сделаем. Эмм… Шкверчок! Хочу, чтобы ты отправился в «Хогварц» и работал на кухне вместе с другими эльфами.

Шкверчок – он теперь лежал на спине и сосредоточенно сучил сразу всеми конечностями – окинул Гарри взором, полным невыразимого омерзения, и с громким хлопком исчез.

– Прекрасно, – сказал Думбльдор. – Но есть еще гиппогриф, Конькур. После смерти Сириуса за ним приглядывал Огрид, но теперь Конькур твой, и если у тебя есть иные соображения…

– Нет, – сразу ответил Гарри, – пусть остается с Огридом. По-моему, самому Конькуру тоже так лучше.

– Огрид будет в восторге, – улыбнулся Думбльдор. – Он так радовался встрече. Кстати, в интересах безопасности мы решили временно переименовать Конькура в Курокрыла, хотя вряд ли в министерстве догадаются, что это тот самый гиппогриф, которому они когда-то вынесли смертный приговор. Ну-с, Гарри, ты упаковал вещи?

– Э-э-э…

– Сомневался, что я появлюсь? – усмехнулся проницательный Думбльдор.

– Я сейчас… мигом… закончу, – выпалил Гарри, хватая с пола телескоп и кроссовки.

На сборы ушло чуть больше десяти минут. Наконец Гарри выудил из-под кровати плащ-невидимку, завинтил пузырек с разноцветными чернилами, сунул их в сундук, водрузил поверх котел и с трудом закрыл крышку. После чего, одной рукой волоча сундук, а в другой держа клетку с Хедвигой, спустился на первый этаж.

Он огорчился, не обнаружив в холле Думбльдора, – придется еще раз заходить в гостиную.

Там все молчали. Думбльдор тихонько напевал и явно чувствовал себя вполне комфортно, но в целом атмосфера густотой напоминала застывший заварной крем. Гарри, не осмеливаясь взглянуть на родственников, сказал:

– Профессор, я готов.

– Прекрасно, – отозвался Думбльдор. – Остается последнее. – Он повернулся к Дурслеям: – Вам, без сомнения, известно, что через год Гарри станет совершеннолетним…

– Нет, – возразила тетя Петуния. Это было первое, что она произнесла за все время.

– Простите? – вежливо переспросил Думбльдор.

– Не достигнет. Он на месяц младше Дудлика, а тому восемнадцать только через два года.

– Вот как, – любезно проговорил Думбльдор. – Но колдуны достигают совершеннолетия в семнадцать.

Дядя Вернон пробормотал «вот придурки», но Думбльдор проигнорировал это замечание.

– Далее. Вы знаете, что в страну вернулся пресловутый лорд Вольдеморт. В колдовском сообществе идет война. Гарри, которого лорд Вольдеморт неоднократно пытался убить, грозит опасность – куда большая, чем пятнадцать лет назад, когда я оставил его на вашем пороге с письмом, где рассказывалось о гибели его родителей. Помнится, я выразил надежду, что вы будете заботиться о мальчике как о собственном сыне.

Думбльдор помолчал. Он говорил размеренно и спокойно, без гнева, но сейчас от него ощутимо повеяло холодом, и Гарри заметил, что Дурслеи теснее прижались друг к другу.

– Вы не выполнили мою просьбу; никогда не считали Гарри своим. Он не видел от вас ничего, кроме пренебрежения, а зачастую и жестокости. Тем не менее хорошо уже то, что вы не сумели навредить ему столь же страшно, как несчастному мальчику, который сидит между вами.

Тетя Петуния и дядя Вернон инстинктивно повернули головы к Дудли, точно между ними мог оказаться не он, а кто-то другой.

– Мы – Дудлику?! Да что вы такое?.. – гневно начал дядя Вернон, но Думбльдор поднял палец, призывая к молчанию, и дядю Вернона словно поразила немота.

– Волшебная защита, которую я создал пятнадцать лет назад, обеспечивает безопасность Гарри до тех пор, пока он может называть ваш дом своим. Он был здесь несчастен, не нужен, обижен, но вы, пусть и скрепя сердце, давали ему кров. Защита перестанет действовать в тот миг, когда Гарри исполнится семнадцать; другими словами, как только он станет мужчиной. Я прошу об одном: разрешить Гарри вернуться к вам еще один раз, чтобы защитить его хотя бы до семнадцатилетия.

Дурслеи молчали. Дудли хмурился, точно пытался понять, когда и как ему навредили. У дяди Вернона будто кусок застрял в горле, а тетя Петуния странно раскраснелась.

– Что же, Гарри… нам пора. – Думбльдор встал и расправил длинный плащ. – До встречи, – сказал он Дурслеям, которые, похоже, горячо пожелали, чтобы встреча никогда не состоялась, затем надел шляпу и вышел из комнаты.

– До свидания, – торопливо бросил Гарри и поспешил за Думбльдором. Тот задержался у сундука, на котором стояла клетка с Хедвигой.

– Это нам будет мешать. – Он опять достал волшебную палочку. – Я отошлю твои вещи в «Гнездо». Впрочем, плащ-невидимку лучше захватить… на всякий случай.

Гарри не без труда извлек из сундука плащ, постаравшись, чтобы Думбльдор не заметил беспорядка внутри. Потом спрятал плащ во внутренний карман куртки, и Думбльдор взмахнул палочкой. Сундук и клетка исчезли. Думбльдор повел палочкой еще раз. Дверь распахнулась. За ней чернела холодная туманная мгла.

– Ну-с, Гарри, вперед, в ночь, за этой ветреной искусительницей – авантюрой.

Глава четвертая

Гораций Дивангард

Последние несколько дней Гарри только и делал, что ждал встречи с Думбльдором, но теперь, когда они оказались вдвоем, очень смутился. Раньше они общались только в школе, и обычно их разделял письменный стол. А воспоминание о последней встрече лишь добавляло неловкости: в тот раз Гарри много кричал и вдобавок расколотил немало ценных для Думбльдора вещей.

Однако Думбльдора это, по всей видимости, не заботило.

– Держи палочку наготове, Гарри, – жизнерадостно приказал он.

– Мне же нельзя колдовать вне школы…

– Если на нас нападут, – сказал Думбльдор, – разрешаю тебе воспользоваться любым контрзаклятием или контрпорчей, какие придут в голову. Впрочем, сегодня тебе вряд ли стоит опасаться.

– Почему, сэр?

– Потому что ты со мной, – просто ответил Думбльдор. – Этого достаточно.

Он остановился на углу Бирючинной улицы и спросил:

– Ты еще не сдавал на аппарирование?

– Нет, – помотал головой Гарри, – это же только с семнадцати.

– Верно, – отозвался Думбльдор. – Тогда просто крепко держись за мою руку. Левую, если не возражаешь; ты, вероятно, заметил, что правая у меня слегка не в порядке.

Гарри ухватился за его руку.

– Замечательно, – произнес Думбльдор, – поехали.

Гарри почувствовал, что рука Думбльдора вырывается из пальцев, и усилил хватку. В следующий миг все вокруг почернело; Гарри сжало со всех сторон. Он не мог дышать, ребра стянуло железным обручем; глаза и уши словно вдавливало внутрь черепа, а потом…

Он несколько раз судорожно глотнул холодный ночной воздух и открыл слезящиеся глаза. Его как будто пропихнули через очень узкую резиновую трубу, и он не сразу осознал, что Бирючинной улицы больше нет. Они с Думбльдором очутились на пустынной деревенской площади с военным мемориалом и парой скамеек. Как только мозги встали на место, Гарри понял, что ему впервые в жизни довелось аппарировать.