Стрекоза для покойника (СИ) - Лесса Каури

Стрекоза для покойника

Каури Лесса

Часть первая: Правда для Луки

Ну что это за имя такое — Лукерья? Это же цыпапокалипсис, а не имя! Даже Василиса звучит лучше. Васька — это ассоциация с котом, причём, весёлая ассоциация. А Луша — с чем ассоциируется? С курицей-несушкой! Фу…

Одеяло сбилось в ногах, и Лука, сердито зашипев, сбросила его на пол. Ей всегда было жарко, когда она злилась или сильно переживала. Будто внутри кто-то разжигал костёр и — добренький! — подкидывал дровишек, следя, чтобы огонь не потух.

Размышления о несчастливой природе собственного имени посещали девушку в минуты крайнего душевного неравновесия. Нынче вечером младшему брату Тёмке делали операцию, собирая сломанную в автокатастрофе ногу буквально по кусочкам и нанизывая их на какие-то спицы. Операция прошла успешно — измученная слезами и ожиданием мать вернулась домой, отец остался дежурить в больнице до утра. Сестра в больницу не поехала…

Мучительно сжав веки, Лука попыталась уснуть, однако от жары даже дышать было тяжело. Выругавшись, девушка вскочила, нашарила в рюкзаке, валявшемся на полу, пачку сигарет и зажигалку, и, подойдя к окну, открыла его настежь. Прохлада приятно коснулась разгорячённой кожи — Лука всегда спала обнажённой. На горизонте собирались тучи и огненными лисами играли зарницы. Несмотря на октябрь, духота стояла, как перед майской грозой.

Она затянулась без особого наслаждения. Курила редко. Однажды заметила, какой релаксирующий эффект оказывает на неё обычный табак, но, поскольку терпеть не могла от чего-либо зависеть, на него не подсела, пользуя лишь в крайних случаях. Ощущение того, что сигарета зависит от неё, а не она от сигареты, казалось ей восхитительным. Также как и воспоминания, которые она бережно хранила в сердце. Обычная рутина — детский сад, школа — забывались, а эти отчего-то представлялись ей разноцветными гладкими камушками, которые так приятно было перебирать, подкидывать, катать. Да что там! Просто смотреть на них было удовольствием! Первый, окрашенный в нежно-голубой, гладкий и чуть вытянутый голыш — маленькая Лука, с удовольствием плещущая ладошками по воде, тревожа жёлтые берёзовые листья на поверхности, заводя волшебные водоворотики, в которых отражалось небо. ‘Детка, ты опять возишься в холодной воде! Простудишься! Ну что за наказание!’ — это мамин голос. Мама никак не хочет понять, какой это восторг, играть с водой, ведь она вовсе не холодная, а ласковая, как мамины ладони, и живая, как соседский хомяк Фродо. И Лукерья снова и снова лезет в лужу, пока не заливает сапожок и не получает за это по попе.

Камень второй — шероховатый, коричневый, с маслянистым блеском. Луке пять. Вместе с другими ребятами она возится на берегу канавы на даче, вычерпывая столовой ложкой глину из-под берега и пытаясь слепить кого-нибудь. Рядом с Валеркой Лебедевым уже лежат черепашка и заяц, а у неё ничего не получается.

— Ты головастика слепи! — снисходительно советует дружок. Ему шесть, и он ощущает себя старше и умнее. — У него только голова и хвост!

И Лука старательно лепит головастика, мнёт скользкую глину, злится на хвост — не получается тонким, а с какой-то бахромой! Ей жарко, пот заливает глаза, а головастик вдруг вздрагивает в её ладонях, оживает и прыгает в воду. Она испуганно оглядывается, не видел ли кто? Но мальчишкам уже надоело возиться в грязи, и они, отойдя чуть в сторону, на песчаный спуск, плещутся вовсю на мелководье, прогретом ласковым летним солнцем. Толстый головастик выписывает круги под поверхностью воды и покачивается, как большая подводная лодка, солидно и жизнеутверждающе! А в душе растёт, ширится восторг, от которого хочется кричать!

Третий камень красивый, но пугающий. Он похож на осколок янтаря, внутри которого дрожит пламя. Такие же плясали на почерневших брёвнах в дачной печке лисьи хвосты огня, к которому десятилетняя Лукерья протянула ладони — приятно было тепло, с которым они ластились к коже, щекоча пальцы маленькими белыми язычками. ‘Тём, это не больно! — говорит она. — Видишь? Совсем!’ Пятилетний брат доверяет ей — потому протягивает руку прямо в огонь, но тут же отдёргивает и заливается плачем. Его пальцы красные, кожа сморщилась…

Лука затянулась до боли в лёгких. Тогда она не поняла, что случилось. А вот вчера… Между сестрой, замкнувшейся в себе, и братом в ‘дурацком’ возрасте ссоры — обычное дело. Он обозвал её дурой, она его — имбецилом. Он её — сукой, она его — уродцем. Он её — ведьмой, она его… ‘Чтоб тебя приподняло и шлёпнуло!’ — прошипела она в ответ, направив на него скрюченные пальцы. Коротко стриженые ноготки с чёрным маникюром выглядели угрожающе. ‘Кошка бешеная!’ — констатировал брат и позорно бежал к друзьям, прихватив мотороллер.

Как произошла авария, родителям сообщили свидетели. Налетел неожиданный ураганный порыв ветра, сбивший мотороллер и буквально кинувший его, вместе с седоком, на капот проезжающей мимо иномарки. Хорошо хоть, на, а не под!

Вспомнив лицо матери, прижавшей к уху мобильник, Лука яростно смяла сигарету и выкинула в окно. Сползла под подоконник, обхватив голову руками. Гроза приближалась. Гроза, всегда доставлявшая ей удовольствие большее, чем редкий случайный секс, сейчас не дарила радость раскатами и мощью. По подоконнику застучало. Холодные капли залетали в комнату, падали на обнажённую узкую спину девушки.

В коридоре зажегся свет.

— Луша!

Она не успела нырнуть в кровать, когда открылась дверь. Так и застыла посредине комнаты — голая, в отсветах небесного пламени.

— Что-то потянуло… У тебя окно… — начала мать с порога и замолчала, увидев голую Луку с ненормально огромными зрачками.

Рванулась к дочери, схватила за руки, стала поворачивать к неверному свету.

— Мама… мама? Мам, ты чего? — заорала испуганная дочь. Лицо у матери было заплаканное и застывшее, как студень.

— Господи, за что мне ещё дочь наркоманка? — кричала Валентина Игоревна, таща упирающуюся девушку в коридор, где горел свет. — Руки покажи, покажи руки!

— Да ты чего, мам, вообще? — рявкнула Лука, вырываясь. Прошлёпала в коридор, сунула матери под нос нетронутые вены на сгибе локтя. — На, смотри! Совсем спятила!..

Удар по щеке заставил её замолчать.

— Твой брат едва не погиб! — свистящим шёпотом сказала Валентина. — Прояви хоть каплю уважения к матери!

Луку захлестнула жара. Душная, тропическая, яростная.

— А ты ко мне уважение проявила? — закричала она, с ужасом понимая, что её несёт, но остановиться она не может. — Ты бы хоть постучалась! Мало ли, чем я занимаюсь в СВОЕЙ комнате!