Тайга (СИ) - Громов Виктор

Тайга

Глава 1

По лицу что-то ползло. В пузо что-то кололо. Жутко чесалась нога. А еще трещала голова и дико хотелось чихнуть. С этого я и начал. Звук получился звонкий. Он взорвался в недрах мозга, прострелил затылок, застучал в висках. Больно, черт возьми!

Я поморщился, приподнялся, приоткрыл один глаз и остолбенел на долгих пять минут. Первый вопрос, который пришел в голову после ступора, был вполне резонным:

— Где я?

Откровенно говоря, было с чего недоумевать — перед мордой маячил густой мох, под пузом расстилался ковер из опавшей хвои, над головой неопрятными клочьями висела паутина. Ее хозяин полз по моему плечу. Спокойно, деловито, не спеша, так, словно всю жизнь только и делал, что ползал по голым мужикам.

Пришлось скинуть его прицельным щелчком. Следом пришло осознание промелькнувшей мысли. Голый! Мать вашу! Я же там в спальне даже не успел раздеться? Или успел? Черт, ничего не помню. Тело мое приняло вертикальное положение. Я осмотрел себя и заорал в голос:

— Да вашу ж мать!

На мне были чужие трусы. Я таких отродясь не носил. Самые натуральные семейники. Длинные, почти до колена. Синие в белый горох. Помнится, иногда что-то похожее бабуля выдавала деду на даче. И он так рассекал по двору — принимал солнечные ванны. Но в моем гардеробе подобных нарядов точно не водилось. Поймаю того, кто это на меня напялил — прибью!

Видимо, с башкой у меня было совсем хреново. Трусы трусами, а остальное? Следующий этап прозрения поверг в долгий ступор. Из трусов выглядывали чужие ноги, мосластые, с босыми ступнями, одетыми в линялые носки, от паха до щиколоток покрытые густой кудрявой шерстью. На левом колене белел треугольный шрам. Я честно попробовал переварить происходящее, но вместо этого родил второй вопрос:

— Что здесь вообще происходит?

Руки поспешно ощупали тулово. Стало до жути обидно. Куда подевалась бицуха? А кубики? Где мои кубики? Я угрохал на них целый год! И что? Все коту под хвост? Да?

Я закрыл глаза, прислонил кончики пальцев к вискам, втянул живот и задержал дыхание в надежде, что наваждение рассосется само. Не рассосалось. Стало только хуже. Опять засвербело в носу, и я чихнул еще раз.

— Так, спокойно, Миха, спокойно. Все хорошо. Это просто глюки. Говорил я Натахе, нефиг по всей спальне распихивать эти идиотские свечи с благовониями. Романтику ей подавай! И что? Довонялась? Кто его знает, чего туда намешали? Интересно, а где она сама?

Я огляделся — лес как лес. Дикий, нехоженый. Это вам не привычный городской парк. Тут ни одной живой души вокруг. Наташки тоже не видать. Небось, бросила меня, а сама умотала. Ну ничего. Вынырну из этой дряни и пошлю ее ко всем чертям вместе со свечами. Пусть благовоняет в одиночестве идиотка. Только надо дождаться, когда дурман развеется. Я уселся на ковер, который активно прикидывался мхом и хвоей, подтянул колени к груди, обхватил их руками и принялся ждать.

Стоило замереть, как на ляжку приземлился комар. Прошелся туда-сюда, пытаясь сквозь волосню дотянуться до кровушки, бесповоротно запутался в кудрях. Его я припечатал ладонью. И удивился: «Надо же, какие натуральные глюки приключаются от Наташкиных свечей!» А еще с них башка трещит. Сил нет, как ломит.

Рука машинально потянулась к затылку, провела по волосам. Дернулась, пошарила туда-сюда, пытаясь обнаружить мой любимый «ежик». Но нет, волосы были густыми, давно нестриженными, мокрыми на макушке. Болело именно здесь. Я попытался определить причину, едва не взвыл, отдернул руку и вдруг увидел свои пальцы.

На пальцах была кровь. Натуральная такая, хоть и глючная. Ее я понюхал, потом лизнул и охренел окончательно — натуральной она была и на запах, и на вкус.

— Забористая дрянь, однако.

Я отер пальцы о траву и вдруг почувствовал, меж лопаток пристальный взгляд. Ощущение оказалось жуть каким неприятным и тревожным. Нервы у меня и так были не к черту. Тулово само взвилось вверх, повернулось на сто восемьдесят градусов и приняло боевую стойку.

За спиной стояла незнакомая девушка. Странная такая девушка, непонятная, одетая в шмотье времен СССР. На лице ее было написано безграничное удивление.

— Мишань, ты чего? — спросила она.

Смотрите-ка, еще и имя мое откуда-то знает. Я снова глянул на свои труселя, напрочь проигнорировал наличие чужих ног. Семейники прекрасно сочетались с прикидом моей новой знакомой. Были из той же эпохи. Меня осенило прозрение. Из груди вырвался облегченный вдох.

— Это розыгрыш? Да? — выпалил я. — Ну признайся, розыгрыш?

Незнакомка слегка попятилась. В глазах ее к удивлению примешалась тревога.

— Миш, какой розыгрыш? Ты о чем?

— О том!

Я сделал шаг вперед и схватил ее за запястье. Удивительно, но она даже не пыталась сопротивляться.

— Думала, я дурак? Думала, ничего не пойму? Не угадала. И трусы эти, и лес, и одежда твоя, и кровь бутафорская на затылке — это все розыгрыш. Ну же, колись, кто его заказал?

Я чуть крепче сдавил ее запястье, тряхнул девчонку и, похоже, перестарался.

— Миш, — испугалась она, — отпусти, мне больно.

Пришлось разжать пальцы. Папа с мамой слишком хорошо научили, что девочек обижать нельзя. Никогда. Хоть иногда так хочется.

Глава 2

Незнакомка потерла запястье, поморщилась. Пробурчала:

— Какая кровь? Какой розыгрыш? Ничего не понимаю. Ты о чем вообще?

— О чем? — я нагнул голову, демонстрируя затылок. — Вот об этом.

И не успел распрямиться. Девушка тихо охнула, пробежалась пальцами по моей шевелюре, выдохнула:

— Кто тебя так?

Я возмущенно засопел. Мне хотелось выпалить ей в лицо, все что я думаю об этой идиотской затее. Объяснить, где таким розыгрышам самое место. Сдержался с трудом. Ответил вопросом на вопрос:

— Это я хотел от тебя узнать. Кто?

— Я не знаю, — сказала она беспомощно. — У тебя там рана, Мишань, большая рана. Ты упал? Ударился? Где?

Я возмущенно вырвался из ее рук. Совсем оборзели. Вывезли в лес, раздели догола, натянули чужие трусы. Девку эту подсунули. Сволочи!

От возмущения опять заломило башку. Я потер затылок ладонью и вновь опешил — рана болела, как самая натуральная. Как они это делают, гады? Почему все так правдоподобно получается?

— Не три, — возмутилась незнакомка, — грязь занесешь!

Сыграно было на высшем уровне. Вон какие глазищи! И выражение на лице как раз под стать моменту, ни намека на улыбку. И сама так вполне… Надо будет к этой артисточке присмотреться повнимательнее. Потом, когда отсюда выберемся. Пока же я только фыркнул, сказал ехидно:

— Не притворяйся, что тебе меня жалко. То же мне, мать Тереза.

Она опять удивилась:

— Кто? Я не Тереза, я Наташа! Твоя Наташа!

Наташа? Вот еще. Что я свою Наташку не помню? Она совсем другая. И грудь, и задница, и… Я мысленно представил контуры моей Натахи. Нет, точно не она. Эта по сравнению с моей какая-то плоскодонка. Хотя тоже вполне себе аппетитная. Снять с нее эту дурацкую косынку, сапоги, зеленые штаны. Стянуть идиотскую куртейку. Приодеть в модные шмотки, подкрасить, причесать и будет не стыдно людям показать.

А пока…

— Мне надоело это шоу, — тон у меня вышел внушительный, не терпящий возражений. — Пора закругляться. Все, баста телепузики, игра окончена. Я хочу домой. Где моя одежда? Где вещи?

— Там, — девушка совсем растеряно махнула рукой. — Миш, ты не шутишь? Ты правда ничего не помнишь?

— Какие уж тут шутки. — Я даже не стал с ней спорить. Что толку? Ей сказали играть роль, вот она и старается. Деньги ей за это платят. Просто велел: — Веди.

И она повела.

Идти пришлось совсем недолго. За это время я раз десять успел наколоть непривычные ступни. Разгуливать по лесу в одних носках — тот еще квест. Но некстати проснувшееся упрямство не позволило просить принести кроссовки. А здешняя Наташа сама не предложила. Обувь не была предусмотрена ее сценарием.