Вольная Русь - Анатолий Спесивцев

Анатолий Фёдорович Спесивцев

Вольная Русь

(Азовская альтернатива — 6)

1 глава

Попытка разглядеть хвост змеи гиреевской армии, неудержимо накатывавшейся по приморской дороге, хорошо просматривавшейся из Созополя, естественно, не удалась. Вышли турки в поход не дожидаясь конца распутицы, как только пригрело солнышко, можно представить, каким неприятным сюрпризом для них стало возвращение зимних штормов. Правда, холодные дожди избавили вражеское войско от глотания пыли, однако вряд ли там кто этому радовался. Аркадий об этом прекрасно знал, как и о бессмысленности попытки высмотреть конец армии. Её тылы находились, наверное, ещё у Стамбула, если успели выйти из него, но всё же он пристально всматривался через подзорную трубу на юг, матеря про себя производителей оптического стекла. Если в пределах километра-двух резкость изображения вызывало лишь лёгкие нарекания, то на больших расстояниях приходилось догадываться, что видишь. Вроде бы чистое, прозрачное стекло давало сильные искажения, и когда его удастся производить не только в нужных количествах, но и требуемого качества, никто не знал. О цейсовском идеале, оставшемся в Азове, пока приходилось лишь мечтать, понукая мастеров к новым экспериментам.

С досадой сдвинув свой несовершенный оптический инструмент, Москаль-чародей бережно положил его в футляр. Это придурок Рожественский мог по любому поводу и совсем без оного бить свои бинокли — в семнадцатом веке, да в уже осаждённой крепости, такой поступок вызвал бы у окружающих крайнее удивление. Стоила подзорная труба пока очень дорого, и раскупались подобные устройства влёт, как пиво на следующий день после получки в рабочем квартале. Каждый атаман, черкесский князь, калмыцкий нойон, русский боярин или воевода желал иметь оптику и, может, кряхтя, но платил за неё большие деньги.

Бог его знает, что рассматривали Михаил Татарин и Дмитро Гуня, руководители обороны, но, похоже, проблемы с различением интересных им деталей наличествовали и у славных атаманов. Они морщились, то и дело меняли «настройки» — чуть раздвигая или сдвигая трубу, запорожец что-то бормотал себе под нос…

— От бисова труба! — уже громко выразил своё неудовольствие Гуня. — Аркаш, когда навчишся-таки робыты, щоб як у твоём бинокли видно було?

— Легко сказать, да трудно сделать. Не получается пока нужное стекло. Ты вспомни, какое поначалу было.

— Зелёное, как лягуха, — ухмыльнулся Татаринов. — Это, ясное дело, лучшей, но с биноклем всё ж не сравнишь… — в голосе предводителя донцов и коменданта крепости послышались сожаление и ностальгия, биноклем из будущего он пользовался не раз.

— Да будут нормальные подзорные трубы, и бинокли тоже сделаем, но не сразу же! Быстро только кошки родятся, а над сложной техникой приходится долго мучиться, пока до ума доведёшь.

— Да чего в этой трубе сложного?! — удивился Татарин.

— Чего сложного?.. — аж захлебнулся от возмущения Москаль-чародей. — Ты знаешь, сколько мы мучились, пока хоть такие стёкла смогли варить? Сколько раз пришлось состав сырья в печи менять, силу жара и время плавки… «Чего сложного»! Хочешь сразу и лучше — делай сам!

— Так я шо? Я ничего, так попросил… трудно рассмотреть ворогов, шо далеко идут. Как я могу сам эту колдовскую хрень сделать? Я ж не колдун, атаман, мы такому не обучены.

— Ну и не хрен мне нервы портить! Думаешь, нарочно плохие стёкла льём? Не получаются хорошие! Самого злость и досада берут.

— И что, никакого просвета?

— Ну, заметили стекловары, рассматривая бинокль, что там стёкла впереди и сзади разные.

— Так это ж и слепой заметит! — искренне изумился Михаил. — Впереди большие, сзади маленькие.

— «Большие», «маленькие»… по составу разные, из неодинакового стекла сделаны.

— Так у чём-то трудность? И они пусть из разного сделают!

— Какого «разного»? Чего в одно, а чего в другое добавлять?

— А в стёклышках из бинокля посмотреть нельзя?

— Можно. Вынуть из бинокля и расплавить, а потом пытаться определить, чего там намешано.

— Эээ… постой. Как «взять и расплавить»? А с биноклем чего будет?

— Конец ему будет. При этом большой вопрос, сможем ли мы найти отличия, не так-то это легко сделать.

— Не… тогда не надо. Жалко бинокль.

— Вот и мы так подумали. Пробуют ребята разные составы, но пока без толку. Когда-то найдут нужную примесь, а пока… Пошли пожалуй вниз, торчим здесь, как чиряки на носу, без толку.

В общем-то это рассматривание с высоченной деревянной вышки подходящего к Созополю гиреевского войска большого смысла не имело. Благодаря разведке командование крепости и так знало, кто на них движется. Пятьдесят тысяч янычар — две трети недавно набранные взрослые турки или родственники воинов оджака; пятнадцать тысяч суваллери, всадников оджака — также больше половины новички; с тысячу топчи, ещё несколько тысяч обозников корпуса воинов-рабов (не путать с райя!), пятнадцать тысяч сипахов-тимариотов, вооружённых заметно хуже обычного, тридцать — кочевых турок и бедуинов, тридцать тысяч азапов и секбанов, не новобранцев, уже поучаствовавших во внутренних разборках. И, естественно, с войском шло не меньше сотни тысяч работяг из Стамбула. Не янычарам же копать землю в осадных работах и тягать тяжести! После смерти Мурада IV (не к ночи будь помянут этот властелин, сумевший обуздать своеволие воинов оджака) янычары очень нервно реагировали на любые попытки принудить их к труду.

К удивлению казацкой старшины, крымских татар в этом войске не набралось бы и тысячи. Гирей предпочёл оставить одноплеменников в Анатолии, для окончательного усмирения и искоренения сторонников разбитого в прошлом году Лжемурада. Разбить-то его разбили, основные силы рассеяли, однако поймать не смогли. Он то ли погиб, то ли, сняв платок с морды, без которого его, почитай, никто и не видел, растворился среди местного населения, считавшего предводителя антиоджакского и антитатарского восстания ИСТИННЫМ Османом, божьим чудом выжившим при покушении.

И ранее сильно не любившие янычар жители Анатолии их теперь люто, больше любых врагов, ненавидели. Не помогло даже массовое зачисление в оджак анатолийцев, тем более что под видом турок туда попало немало янычарских родственников потурнаков — сербов, греков и албанцев. Да и вроде бы чистокровные турки отличались скорее толстым кошельком для дачи взяток, чем храбростью и воинскими умениями.

Немалая часть этого сильного чувства, ненависти, переносилась и на нового султана с одноплеменниками-татарами. Им султан Ислам выделил земли нескольких тюркских племён Восточной Анатолии, имевших несчастье активно поддержать лжесултана Ахмеда. Уцелевшие мужчины из этих племён сейчас шли в голове войска Гирея, который обещал за храбрость и заслуги одарить их новыми землями, здесь, в Румелии и бывших ногайских степях. Им также подробно рассказали, что будет не только с ними, но и с их семьями, если они не проявят храбрости. Семьи остались в Анатолии, обеспечивая верность их отцов и сыновей.

Подойдя к крепости где-то на километр или около того, всадники немного погарцевали перед смотрящими на них с валов и пяти бастионов защитниками Созополя, благоразумно не приближаясь к городу. О наличии у засевших там точного и дальнобойного оружия они были осведомлены, не представляя, впрочем, насколько оно мощное и на какое расстояние стреляет.

Покрасовавшись — кричать оскорбления на таком расстоянии не имело смысла, а подъезжать ближе опасались — начали разбивать палатки для отдыха, привезённые во вьюках. А вот с кострами для приготовления пищи у них в этот день не сложилось. На дневной переход от города дерева не было. Совсем не было. Его предусмотрительно вырубили и утащили казаки, два года готовившиеся к этой битве. Узнай зелёные о таком умышленном опустынивании — вырубили даже виноградные лозы — вандалов бы линчевали, но не водилось тогда таких зверей, зелёных.

Перекусив всухомятку — кочевников подобными лишениями не испугаешь — турки устроились в двух лагерях, выставив многочисленных часовых — о пластунах они также были наслышаны.

Невольно ёжась от сильного, сырого и холодного ветра с моря, атаманы, спустившись с вышки, пообщались с защитниками крепости. Гарнизон уступал надвигающемуся вражескому войску более чем на порядок. Впрочем, этих-то казаков, отобранных из добровольцев, застращать было вообще проблематично. У нескольких на груди блистали светло-серые крестики с красно-жёлтым всадником поражающим змия в середине, знаки ордена Георгия-победоносца, первой, железной ступени, конечно — Хмель, долго не решавшийся последовать совету Москаля-чародея, в прошлом году таки основал сразу несколько орденов. Георгия-победоносца — выдаваемого за храбрость, четырёх ступеней, железную, медную, серебряную и золотую. Выделялись они скупо, пока более двух никто не имел, даже совершенно безбашенный в бою Татаринов пока мог похвастаться только одним Георгием. Зато он, как и Гуня, имел высший орден Малой и Вольной Руси, Архистратига небесного воинства архангела Михаила. Такой же крест, золотой, с рубинами, на вычурной и массивной золотой цепи, отправили и в Мадрид, испанскому королю. На всякий случай, приказав послу разузнать, примет ли гордый Фердинанд его. Было в этом сомнение, а осложнения ещё и с Испанией казакам совсем не улыбались.