Последний защитник Брестской крепости - Юрий Стукалин

Юрий Стукалин, Михаил Парфенов.

Последний защитник Брестской крепости

Пролог

Гости рассаживались за накрытые столы. Они уже побывали в Брестской крепости, возложили цветы к Вечному огню, осмотрели музей и порядком утомились. Годы берут свое вопреки желаниям, и большинство стариков были рады оказаться в прохладном помещении после духоты знойного летнего дня.

Распорядители встречи не ожидали, что соберутся практически все, кому высылали приглашения. Однако дата была слишком значимая — 50 лет с того дня, когда Брестская крепость приняла на себя первый удар фашистских захватчиков, а потому приехали почти все оставшиеся ветераны-защитники с разных концов СССР. Лишь несколько человек не смогли присутствовать из-за серьезных проблем со здоровьем.

Устроители расстарались на славу, пытаясь поразить гостей. Был подготовлен банкет в большом просторном зале, повара трудились над яствами с раннего утра. Все вокруг утопало в цветах, в букетах заметно выделялись стройные красные гвоздики.

Необычность встречи заключалась в присутствии небольшой делегации немецких ветеранов вермахта, изъявивших желание поближе познакомиться с героическими защитниками крепости и отдать дань павшим бойцам обеих противоборствующих сторон. Прежде такие встречи здесь не проводились, но перестройка сделала их возможными.

Дабы избежать вероятных конфликтов и недопонимания, с советскими ветеранами под патронажем компартии была проведена разъяснительная работа. Старикам втолковали, что мир изменился и давно нет вражды между немецким и советским народами, что наше правительство и страны Запада теперь связывает крепкая дружба. Для отдельных стариков-бузотеров партийные деятели находили иные слова, внушая им, что солдатам армии победителя следует проявить снисхождение к солдатам побежденной армии, да еще и желающим покаяться — ведь день 22 июня 1941 года навсегда остался в памяти и наших солдат, и немецких. Старики молча кивали, соглашаясь. Для них самих такая встреча была в диковинку, и многим хотелось посмотреть на бывших врагов.

Теперь они должны были усесться за одним праздничным столом друг напротив друга. Предстояла небольшая торжественная часть, банкет и концерт народных исполнителей. Свет от многочисленных люстр отражался в хрустальных бокалах, оставляя причудливые узоры на белоснежной скатерти. Неизменный салат оливье тихо плавился, застывая в груду, а на ломтиках сырокопченой колбасы и сыра, разложенных по кругу на больших тарелках, появлялись капельки влаги. Помидоры и огурцы подсыхали на этой жаре, водка «Столичная» безнадежно нагревалась, а минералка в открытых бутылках медленно издыхала, источаясь пузырьками.

Автобус с немецкими ветеранами запоздал из-за поломки, и они прибыли всего несколько минут назад. Их было пятеро. Они прошли в зал в сопровождении русской переводчицы и высокой светловолосой немки лет сорока, одетой в строгий, подчеркивающий стройную фигуру синий брючный костюм. В поведении гостей чувствовалась некоторая неловкость, они явно были смущены таким роскошным приемом. Защелкали вспышки фотоаппаратов многочисленных журналистов. Представитель комитета партии, отвечающий за проведение встречи, кинулся к гостям, радушно пожимая каждому руку.

В отличие от советских ветеранов, на чьих потускневших от времени пиджаках поблескивали многочисленные ордена и медали, немецкая делегация обошлась без наград. Зато гостей отличала добротная одежда в типичном европейском стиле: легкие хлопчатобумажные рубашки, джинсы или вельветовые брюки, мягкие мокасины либо кроссовки. Почти у каждого заграничного гостя на шее болтался дорогой «Кэнон» или «Полароид» с массивным объективом. Моложавые, холеные, с благородной сединой и легкими сеточками морщин вокруг глаз, немцы по сравнению с советскими ветеранами казались жителями другой планеты. Да и осанка, доступная лишь участникам танцевальных конкурсов, не менее заметно выделяла их среди присутствующих на банкете. .

Гости расселись напротив советских ветеранов, вокруг них засуетились официантки.

Ведущий встречи вышел к установленному на трибуне микрофону, черный перекрученный шнур которого тянулся куда-то вглубь за кулисы. Вежливо, но настойчиво «тамада» попросил минуту внимания. Присутствующие стихли, все лица обратились к нему, и только молоденькие официантки в белоснежных накрахмаленных блузках и коротких черных юбках продолжали лавировать по залу с большими медными подносами в руках.

Сказав короткую приветственную речь, ведущий отошел в сторону, и на трибуну стали выходить местные партийные и политические деятели. Они произносили здравицы, вели пространные хвалебные речи, причем обращаясь в основном к немецкой стороне. Слушали их не очень внимательно — немцам необходим был перевод, а наши старики и так заранее знали, что будет сказано. Только журналисты беспрерывно щелкали фотоаппаратами, а операторы с профессиональными камерами старательно ловили наиболее удачные ракурсы.

Через несколько минут скучных пафосных речей сидевшие за столом ветераны начали исподволь изучать друг друга. Они явно чувствовали себя неуютно. Немцы косились на русских, те же, в свою очередь, как бы невзначай раз за разом поглядывали на бывших врагов. И те и другие пытались скрыть возникшую неловкость, но получалось не очень успешно.

Наконец, ведущий снова взял микрофон. Он пытался шутить, каламбурить и разбавлять эту напряженную атмосферу историческими экскурсами, что было откровенно не к месту. Затем ему поднесли папку с бумагами, и партийный «тамада» объявил, что настало время ветеранам познакомиться. Начал он с представления немецких гостей, зачитывая по листку их имена и фамилии и поясняя, кто кем служил на войне и как сложилась его дальнейшая судьба в мирное время. Один из гостей всю войну провел на конюшне, второй был поваром…

Каждый раз, когда ведущий зачитывал короткую биографию немецкого гостя, тот чуть привставал и с напряженной улыбкой приветственно кивал сидящим напротив советским ветеранам.

…Третий штабным писарем, четвертый ремонтировал машины и мотоциклы в тыловой роте…

Звук отодвигаемого стула грохотом разнесся по залу. Высокий седовласый старик поднялся из-за стола, намереваясь уйти. Его суровое смуглое лицо испещряло множество морщин. На заношенном двубортном пиджаке почти не оставалось свободного места от медалей и орденов.

— Митрич, ну ты чего, в самом деле? — Сидевший рядом с ним ветеран потянул его за рукав. — Неудобно же, гости издалёка приехали как-никак.

— Пусти, Олег Валентинович. — Старик высвободился. — Не желаю я слушать эту ложь и не желаю сидеть с ними за одним столом.

Ведущий смолк, пытаясь понять, что за сутолока возникла за столом, а светловолосая немка в синем брючном костюме склонилась к уху толстяка в белой панаме, быстро что-то говоря ему. Тот внимательно слушал ее, озабоченно поправляя затейливым образом завязанный на шее песочного цвета платок.

— Митрич, ну сядь…

— Не могу я, Олег…

Зал затих, даже официантки с подносами застыли на месте. Все с беспокойством смотрели на вставшего из-за стола старика.

Ведущий, понимая, что назревает конфликт, попытался исправить положение, выкрикнув в микрофон переводчице немецкой группы:

— Не переводить им!

А затем, совладав с волнением, уже сдержанно, но достаточно громко, чтобы заглушить разговор двух ветеранов, продолжил:

— Разрешите представить вам последнего защитника Брестской крепости! Кожевников Степан Дмитриевич! Продержался дольше всех — до конца августа, попал в плен в результате ранения, но вскоре бежал, сражался в партизанском отряде, дошел до Берлина…

Если ведущий полагал, что Кожевников засмущается, робко раскланяется и вернется на место, он заблуждался. Старик молча направился к выходу.

— Товарищ Кожевников! — уже более строгим, повелительным тоном произнес ему в спину партийный «тамада». — Сейчас же сядьте на место, не позорьте нас перед гостями!

Услышав слова ведущего, старик остановился и медленно повернулся. Глаза его сузились от негодования. Он заговорил тихо, сквозь зубы, но слышно его было по всему залу:

— Ровно пятьдесят лет назад здесь вся земля пропиталась кровью сотен моих товарищей. Здесь они, — Митрич не глядя указал рукой на притихших за столом немцев, — убивали не только наших солдат, но и наших женщин и детей. У меня здесь погибли все друзья и единственная дочь…

— Прекратите! — Ведущий побагровел.

— А сейчас, — продолжал Кожевников, — каждый из них утверждает, что отсиживался в тылу и никогда не стрелял в наших солдат. У них даже смелости не хватает признать это…

— Прекратите сейчас же! Вы позорите нас!