День рождения мертвецов - Стюарт Макбрайд

Стюарт Макбрайд

День рождения мертвецов

Посвящается Джейн

Без кого бы не…

Как всегда, я в неоплатном долгу перед многими людьми за их помощь, информацию и терпение, которые я получал, когда писал эту книгу. Людям, подобным Ишбел Голл, чье знание мира мертвых не имеет границ. Доктору Лорне Доусон и Маргарет Маккин — гуру почвоведения. Профессору Дейву Баркли — суперзвезде вещественных доказательств. И легенде патологии — доктору Джеймсу Гриву.

Бурные аплодисменты: Мэтту Райту за всю его подозрительную помощь. Сержанту Гордону Фоулеру. Дональду Андерсону — за гостеприимство и песню. И вообще всем из «Шетлэнд Артс». И еще один шквал аплодисментов: Дженнифер, Сью и Кэролайн из «Токинг Исьюз» — за помощь и экскурсию по Бат.[1]

Великолепная команда «ХарперКоллинз» заслуживает медали за терпение и поддержку: Сара Ходжсон, Джейн Джонсон, Джулия Виздом, Элис Мосс, Эмми Нильсон, Лаура Мелл, Деймон Грини, Оливер Малколм, Лаура Флетчер, Роджер Казалет, Кейт Элтон, Люси Аптон, Сэм Хэнкок, Имэд Ахтар, Анн О’Брайэн, Мэри Голди и группа детектива-констебля Бишопбриггса. Медалей заслуживают также Фил Паттерсон, Изабелла Флорис, Люк Спид и все из «Маржак Скриптс».

Снимаю шляпу перед «Дэйв и Морин Гулдинг», Молли Мэсси, Мишель Брюс, Алексом Кларком, моим младшим братом Кристофером и Розанной Мэсси; Джимом Данканом и Карлом Райтом — за их неоценимую помощь; Аланом, Донной и Эдвардом Бухан; Энди и Шиной Инглис; Марком Макхарди.

Множество людей помогли собрать деньги на благотворительные цели, приняв участие в аукционе за право назвать персонажей этой книги своими именами. Большая благодарность победителям: Ройсу Кларку, Дженис Рассел, Джули Вилсон и Шейле Колдвелл за их пожертвования.

И напоследок самым любимым — как и всегда — Фионе и Грендель.

~

пожалуйста…

1

Вспышка. Словно взрыв в голове — ножом по глазам и битое стекло в мозгах. Потом темнота. Качнулась на сиденье — под ней заскрипело дерево.

Моргнула. Еще раз. По внутренней поверхности век распространилось горячее оранжево-голубое сияние. По щекам текут слезы.

Пожалуйста…

Она делает судорожный вдох через забитый соплями нос. Запах грязи, прокисшего пота, пыли и чего-то мерзкого — как будто мышь застряла за кухонной плитой. Маленькое пушистое тельце, невидимое в темноте, протухшее и покрытое плесенью, поджаривающееся каждый раз, когда включают плиту.

Пожалуйста… Рот произносит это слово под склеивающим его куском клейкой ленты, и наружу выходит только сдавленный стон. Плечи болят, руки скручены за спиной, в запястьях и лодыжках острая боль от стягивающих их кабельных хомутов, которыми они накрепко притянуты к деревянному стулу.

Она закидывает голову и, моргая, смотрит на потолок. Комната начинает медленно проясняться: голые деревянные балки, почти черные от копоти; лампа дневного света, жужжащая, как осиное гнездо, запертое в стеклянной трубке; покрытые грязью стены; громадная камера на треноге.

Потом шум. Он поет, запинаясь, «С днем рожденья тебя», и слова выходят исковерканными, как будто он боится неправильно их произнести.

Полная хрень. Совершенно натуральная хреновейшая хрень. Не наступил еще ее день рождения — целых четыре дня до него…

Еще один судорожный вздох.

Не может этого быть. Это ошибка.

Она смаргивает слезы и пристально смотрит в угол. Он готовится к заключительному аккорду — опустив голову, еле слышно бормочет какие-то слова. Но ноет он не ее имя, чье-то другое. Андреа.

О, слава богу.

Он ведь это понял, правда? Что это ошибка? Что она не должна здесь находиться — здесь Андреа должна находиться. Это Андреа должна быть привязана к стулу в мерзкой комнатушке, полной грязи, пауков и вони от дохлых мышей. Он ведь понимает.

Она пытается сказать ему об этом, но рот заклеен клейкой лентой, и выходит одно лишь мычание.

Она не Андреа.

Она не должна здесь быть.

Он снова становится за камеру, пару раз откашливается, прочищая горло, делает глубокий вдох и облизывает губы.

— Скажи «сыр»! — Его голос звучит как у ведущего в детской телевизионной передаче.

Еще одна вспышка, наполняющая ее глаза жгучими белыми точками.

Это ошибка. Он должен это видеть. У него совсем не та девочка, ее он должен отпустить.

Она мигает. Пожалуйста. Это нечестно.

Он выходит из-за камеры и трет рукой по ее глазам. Потом какое-то время смотрит на свои ботинки. Еще раз глубоко вздыхает.

— Подарки для именинницы! — С грохотом ставит обшарпанную коробку с инструментами на шаткий стол, стоящий рядом с ее стулом. Стол покрыт коричневыми пятнами. Как будто кто-то много лет назад разлил на него «Райбину».[2]

Но это не «Райбина»…

Ее губы сжимаются под клейкой лентой, из-за слез комната расплывается. Воздух, застрявший у нее в горле, превращается в короткие, резкие, дрожащие рыдания.

Она не Андреа. Это ошибка.

— У меня… — Небольшая пауза, пока он переступает с ноги на ногу. — У меня есть нечто особенное… только для тебя, Андреа.

Он открывает ящик с инструментами и достает клещи. Ржавые металлические зубья сверкают в полумраке.

Он не смотрит на нее, он горбится и надувает щеки, как будто его вот-вот должно вырвать. Вытирает рот рукой. Снова пытается выдавить улыбку:

— Ты готова?

иногда лучше не знать

Понедельник, 14 ноября

2

Из стоящего на кухонном рабочем столе радио бубнит радиостанция «Олдкасл ФМ».

— …правда, это было клёооооово? У нас на часах восемь двадцать пять, и с вами Великолепный Стив со своей передачей «Завтрак за Рулем, или Утренняя Бонанза»! — Скрипучий автомобильный гудок, нечто в стиле клаксона старомодного кабриолета.

Я отсчитал десятками и пятерками тридцать пять фунтов и бросил их на письмо с напоминанием из Управления связи. Потом покопался в кармане и добавил недостающую сумму мелочью. Сорок фунтов восемьдесят пять пенсов. Этого вполне хватит, чтобы письма от Ребекки перенаправляли на мой почтовый ящик еще один год.

Улов за эту неделю не очень богат: каталог модной одежды, три письма с просьбой о благотворительных взносах и письмо из «Ройал Бэнк», пытающегося впарить кредитную карту.

Простой белый конверт с дешевой маркой и адресом, напечатанным на наклейке:

Ребекка Хендерсон

Роуэн-драйв, 19

Блэкволл-хилл,

Олдкасл,

ОС15 3BZ

Адрес напечатан на пишущей машинке, а не на лазерном принтере. Буквы пробили бумагу, а буква «е» выскочила над строкой. Остальные тоже прыгают туда-сюда.

Чайник забурлил, собираясь закипать, и наполнил воздух горячим паром.

Я взял полотенце и прорисовал на запотевшем стекле окошко — капли воды стекли по стеклу и собрались в небольшие лужицы на заплесневело-темной оконной раме.

Сад на заднем дворе представлял собой переплетение рваных силуэтов. Солнце — огненный мазок на горизонте — раскрашивало Кингсмит золотом и глубокими тенями: затянутые холодным туманом муниципальные дома; покрытая лишайником волнистая черепица; блестящие покатые крыши; начальная школа, огороженная забором из металлической сетки. Все приземистое и мрачное. Окна ярко светятся.

— Ха-ха! Совершенно верно, наступило время Лотереи Смирительных Рубашек, и Кристин Мерфи думает, что ответом будет «Острое полиморфное психотическое расстройство». — Электронное кряканье. — Кажется, голоса в голове дали вам неверный совет, Кристин. Возможно, повезет в следующий раз!

Под моими пальцами грубая поверхность коробки для сигар. Она чуть больше старомодной коробки от видеокассеты и украшена кем-то уже достаточно взрослым, кому можно доверить ножницы с закругленными концами и клей. Почти все блестки облетели много лет назад, и былое великолепие больше походит на грязь, чем на что-либо другое, но тут уже, как говорится, дорог не подарок, дорого внимание. Самый подходящий размер для хранения самодельных открыток-поздравлений с днем рождения.

Открыл крышку. Древесный запах старых сигар начал бороться с запахами кухонной плесени и еще какой-то дряни, которой воняет при неисправной сливной трубе под раковиной.

Прошлогодняя поздравительная открытка лежала поверх небольшой стопки других. На поляроидном снимке — квадратик фотографии на белом пластиковом прямоугольнике — небрежным почерком написано «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!». Штуковина на самом деле древняя. «Поляроид» сейчас даже фотопленку не производит. В верхнем левом углу нацарапана цифра «4».

Я взял последний конверт и кухонным ножом разрезал прямо по сгибу. Извлек содержимое. На поверхность кухонного стола, словно в снегопаде, высыпались темные хлопья — это было что-то новое. Они пахли ржавчиной. Некоторые упали на край чайного полотенца и, растворившись во влажной ткани, расцвели на ней крошечными красными цветами.