Туманная река 4 (СИ) - Порошин Владислав Викторович

Глава 1

Если честно и откровенно признаться, никогда ещё раньше не гонял шайбу на искусственном льду под открытым небом. И вообще, после переноса своего сознания в май 1960 год в тело шестнадцатилетнего подростка, ни разу не стоял на коньках. Всё как-то ноги не доходили. То школу нужно было как-то закончить, то с группой своей «Синими гитарами» нужно было как-то устроиться под «небом» местного Советского шоу-бизнеса, то на Олимпиаду в Рим съездить со сборной СССР по баскетболу. Так что на хоккейную площадку, которую в Европе почему-то сделали размером 60 на 30 метров, я выкатился сегодня в субботу, 8 октября 1960 года, в первый раз.

А между тем в той жизни, в начале нулевых, я даже успел поиграть в НХЛ. Ну, не в той профессиональной североамериканской, а в нашей любительской ночной хоккейной лиге. Была у нас с друзьями команда, в которой, с такими же как мы пузанчиками, гоняли шайбу по ночам. Имея левый хват клюшки, это когда левая рука держит черенок внизу, я играл обычно правого нападающего, либо левого защитника. Вообще, какая разница, где играть, когда главный принцип был не победа, а участие.

Я осторожно сделал первый шаг на лёд и медленно покатил против часовой стрелки вдоль борта по круглогодичному «Катку «Сокольники». Погода, кстати, стояла замечательная, плюс пять градусов.

— Всегда знал, что ты псих, — ухмыльнулся Юрий Корнеев, мой друг и партнёр по баскетбольной сборной, который свободно скользил спиной вперёд рядом. — Но не до такой же степени! Ты же как корова на льду! Как ты собрался играть против чемпионов страны?

— Погоди, не говори под ногу, — успел пробубнить я, перед тем как растянуться на искусственном ледяном покрытии. — Запомни, Корней, цыплят по осени считают!

— А сейчас итак осень, — хохотнул он.

Юра поднял со льда мою клюшку и ещё раз внимательно посмотрел на загнутый крюк, который я к тому же предварительно ошкурил, убрал напильником все острые углы и обмотал хлопчатобумажной изолентой.

— Ты зачем новенький инвентарь испортил? — Корней покрутил клюшку в руках. — «Смолен», — прочитал он надпись латинскими буквами на черенке, — польская, рублей сто, наверное, отдал?

— Пять, — я поднялся со льда.

— Пять? Не пиз…! — Юра выпучил глаза.

— Купил пять штук, за каждую отдал двести рублей, — я снова медленно поехал вдоль борта. — Ещё за мотоциклетный шлем заплатил сто пятьдесят.

Я постучал себя крагой по макушке, которую защищала карболитовая каска, изготовленная в городе Рига. В таком шлеме снимался Евгений Моргунов в «Кавказской пленнице», после чего в народе подобный головной убор мотоциклистов прозвали «моргуновкой». Правда, мой шлем был обычного серого цвета с чёрной окантовкой по окружности.

— Если боишься головку повредить, то нечего было выделываться, — Корней вернул мне клюшку. — Как ты собираешься обыграть Тарасовский ЦСКА?! — Юра поднял указательный палец вверх. — Через неделю!

— Спокойно, у меня всё продумано, — я неловко выполнил поворот и вновь растянулся на льду.

«Ну, чё пристал, — выругался я про себя. — Ведь в новом теле, которое гораздо сильнее, быстрее и более координированнее, чем было у меня в той прошлой жизни, я первый раз встал на скользкую дорогу. Нельзя же сразу с запорожца пересесть на мерседес!»

— Я даже не знаю, на что с тобой поспорить, — улыбнулся Корнеев. — Но шанс у тебя «сохранить лицо» один, если армейцы сами снимутся с турнира этого, на приз газеты «Советский спорт».

Однако после второго падения я всё более увереннее покатил по хоккейной коробке. Народищу, правда, на ней было видимо-невидимо. И фигуристы, и влюблённые парочки и просто пацаны с клюшками и шайбой.

— Догоняй! — Крикнул я, немного прифигевшему Корнею.

Вдоль закруглённого борта я выполнил разворот, положив корпус на левую сторону, и припустил уже в обратном направлении. По ходу движения я резко развернулся и погнал уже вперёд спиной, сместив центр тяжести ближе к носкам. И наконец, за счёт перебежки заложил небольшую дугу и резко затормозил на внешнем ребре, выбросив из-под лезвия невысокую волну брызг ледяной крошки. Выглядело со стороны это очень эффектно и неожиданно для окружающих.

— Мама! — Взвизгнула, мимо проезжающая девушка.

— Ха-ха-ха! — Засмеялись её подруги.

— Спокойно барышни, вашей жизни ничего не угрожает! — успел выкрикнуть я до того, как в меня на всём ходу въехал здоровенный баскетболист сборной страны. И мы с Корнеем хряпнулись под ноги московских спортсменок и комсомолок.

— Так вот вам зачем мотоциклетный шлем! — Весело заголосили девчонки, кроме той, что больше всех испугалась. — Вы, видать, пока не разобьетесь, не успокоитесь!

— Первый день на коньках, ещё не стоится, как следует, — пробормотал я.

«Хорошо, что на рынке купил полный комплект хоккейной защитной амуниции», — мелькнуло в голове.

— Ты чего так резко тормозишь? — пробурчал вставая и отряхиваясь Корнеев.

— Ой, а я вас знаю! — вскликнула курносенькая со смешным круглым личиком девушка. — Вы баскетболист из «Динамо».

— Поехали, Настя, — дёрнула её за руку самая пугливая и недовольная из всех подруг. — Мы здесь не для этого!

И девушки в потешных толстых шерстяных шароварах покатили дальше по искусственному льду катка под открытым небом в Сокольниках.

— Командирша, — высказался коротко Юра.

— Председатель комсомольской ячейки, — поддакнул я.

«Да, в том моём времени, девчонки бы такое не надели, — хохотнул я уже про себя, — скорее всего стройные ножки обтягивали бы легинсы, а сверху красовалась короткая яркая курточка. Вмиг забудешь, для чего пришёл на каток!»

— Ты не забыл, зачем мы здесь? — толкнул меня в бок Корней.

— Поехали, покажу, как моя клюшка стреляет, — сказал я и покатил к трибунам, где у меня в сумке была припрятана одна самопальная, но очень полезная для всех вратарей вещь.

И тут в радиорубке «Катка «Сокольники» что-то громко чафкнуло, прохрипелось и зазвучала приятная ретро-мелодия, а потом сквозь потрескивания голосом Майи Кристалинской полилась песня:

Ночь была с ливнями,

И трава в росе,

Про меня «счастливая»

Говорили все…

— Чё-то здесь ваше творчество не в почёте, — поддел меня Юра.

— Отстаёт пока общество от научно-технического прогресса, — отшутился я, хотя некоторые старые песни о главном и уважал. — Я пока всё это дело покупал у спекулянтов, — я постучал себя рукой по свитеру и хоккейным шортам. — Наткнулся на нашу пластику.

— Ну? — насмешливо глянул на меня Корней.

— Пятьсот рублей просили, вражины, — важно ответил я. — Я им говорю — это моя музыка! Скиньте рублей сто! Ни е…ёт.

Я ждала и верила,

Сердцу вопреки:

Мы с тобой два берега…

— продолжала рассказывать в песне свою интимную историю на весь каток Кристалинская.

— Совсем берега попутали, — пробухтел Юра Корнеев.

На трибунах, где бабушки кормили совсем юных фигуристов холодными пирожками и горячим чаем из термоса, я раскрыл свой баул. Вынул из него ещё один мотоциклетный шлем, жёлтого цвета и сваренную решётку из толстой проволоки. В том моём мире эту маску назвали «кошачий глаз». Именно в ней, на супер серии с канадскими профессионалами, в 1972 году появился Владислав Третьяк. Как назовут «кошачий глаз» в этом 1960, лично меня не волновало, лишь бы вратари были целы. А то я в своё время читал, что в 1962 году травму глаза получит Анатолий Рагулин вратарь «Химика», а позднее ЦСКА. И когда он первым в стране вышёл на лед после травмы в маске, некоторые не умные болельщики ему кричали, что он «трус». Я помню, что ту защитную конструкцию для лица ему сделали из металлического бюста товарища Жданова, революционера и государственного деятеля. Теперь надеюсь, после хоккейного турнира памятник не пострадает, да и глаз останется целым.

— Что за хреновина? — Корней повертел в руках «кошачий глаз».

— Это чтобы не повредить шайбой морду лица, — я показал, как надеть маску. — Чтобы незнакомые девушки на коньках продолжали ахать. Ой, а я вас знаю, вы баскетболист Московского «Динамо»!