Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса - Леонид Васильевич Милов

Л. В. Милов

Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса

Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) проект № 97-01-16402

От автора

Настоящая работа создана в процессе многолетней исследовательской и преподавательской деятельности автора на Историческом факультете Московского Государственного университета им. М.В. Ломоносова. Многие ее разделы впервые были подготовлены как лекционные курсы и доклады на кафедре отечественной истории до начала XIX века и кафедре источниковедения. Автор выражает свою искреннюю признательность за ценные советы и замечания Л.Н. Вдовиной, Н.В. Козловой, А.С. Орлову, Б.Н. Флоре, а также Л.П. Марией, О.Л. Миловой, И.Е. Тришкан за помощь в подготовке книги к печати.

Список сокращений

ГИМ – Государственный Исторический музей.

ПСЗ – Полное собрание законов Российской империи.

РГВИА – Российский Государственный Военно-исторический архив.

РГАДА – Российский Государственный архив древних актов.

Чтения МОИДР – Чтения в Московском обществе истории и древностей российских.

Труды ВЭО – Труды Вольного экономического общества.

Введение

Настоящая работа представляет собой попытку объяснения специфики российского исторического процесса, хотя бы в первом приближении. Необходимость. такого исследования обусловлена прежде всего тем, что, по крайней мере, последние полвека в нашей историографии главный акцент был сделан на выявлении общеевропейских черт исторического развития России, что само по себе правильно. Однако при разработке такого рода концепций были сделаны явно некорректные преувеличения. (Некоторые авторы стремились к непременной идентичности наших этапов развития с развитием исторического процесса в основных странах Западной Европы!) Особенно четко это проглядывает в десятилетиями длящемся среди советских (а теперь – российских) историков споре о генезисе капитализма в России. Ведь признаки ростков капитализма находят одни – в конце XV – первой половине XVI в., а другие – не ранее середины XVIII в. Мощная и ориентированная поддержка гуманитарных наук советским государством и явная ориентация многих историков на “общеевропейские” основы русской истории в конечном счете имели серьезное влияние и на общественное сознание элиты.

Между тем в послевоенной отечественной историографии были и другие серьезнейшие перекосы в приоритетах, связанных с выбором для исследования тех или иных проблем. В частности, огромнейшее количество работ было посвящено классовой борьбе и почти не было исследований повседневной истории, в то время как в зарубежной литературе эта тематика разрабатывалась и тщательно, и скрупулезно на протяжении целых десятилетий. Если, скажем, наши историки и занимались крестьянским хозяйством, то в центре их внимания всегда был поиск ответов на вопрос, когда начался процесс расслоения крестьянства, когда имущественная дифференциация стала перерастать в социальное неравенство и расслоение. Разумеется, эти проблемы весьма важны, но они, к сожалению, отодвинули в сторону другие, как тогда казалось, менее важные вопросы, касающиеся технологии сельского производства, быта крестьян и т. п. Правда, отчасти этим занимались русские этнографы, но их работы не могли заменить работ историков. Однако самым важным, на мой взгляд, просчетом было отсутствие должного понимания роли природно-географического фактора в истории народов России и Российского государства.

Впрочем, историки знали общую оценку роли географического фактора по работам С.М. Соловьева и отчасти В.О. Ключевского, знали, “как выгодны для быстроты развития общественной жизни соседство моря, длинная береговая линия, умеренная величина резко ограниченной государственной области, удобство естественных внутренних сообщений, разнообразие форм, отсутствие громадных подавляющих размеров во всем, благорастворение воздуха, без африканского зноя и азиатского мороза”[1]. С.М. Соловьев предельно обобщенно отметил, что “природа для Западной Европы, для ее народов была мать; для Восточной, для народов, которым суждено было здесь действовать, – мачеха”[2]. Народы Востока Европы и прежде всего русский народ не имел таких, по С.М. Соловьеву, важнейших условий оптимального развития, как “благоприятный климат, плодоносие почвы, многочисленное народонаселение в обширной и разнообразной стране, что делает возможным разделение занятий, обширную внутреннюю торговлю, безпрерывные сообщения различных местностей друг с другом, процветание больших городов”[3]. Отсутствие этих условий, как справедливо отмечал наш великий историк, имело решающее влияние на характер российской государственности: “Когда части народонаселения, разбросанные на огромных пространствах, живут особною жизнию, не связаны разделением занятий, когда нет больших городов… когда сообщения затруднительны, сознания общих интересов нет: то раздробленные таким образом части приводятся в связь, стягиваются правительственною центр ал изациею, которая тем сильнее, чем слабее внутренняя связь. Централизация… разумеется, благодетельна и необходима, ибо без нее все бы распалось и разбрелось”[4]. Эти глобальные положения, звучащие почти по-марксистски, в конечном счете вызвали резкую реакцию. Советские официальные издания в 30-х годах XX в. сформулировали весьма жесткое положение о том, что влияние географического фактора на характер и темпы развития народов и государства есть порождение буржуазной науки, то есть в корне неверно. Вероятно, в то время такой идеологический маневр имел какой-то смысл, ибо совпадал с лозунгом: “Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики”. Стремительная индустриализация страны, быть может, и требовала таких исторических постулатов. Однако, превратившись из временных в постоянные, они, в конце концов, стали первичной основой безудержной корректировки нашей истории “под западную”. Со временем советские люди о нашем климате и вовсе как бы забыли; стали строить здания из стекла, стали проектировать и воздвигать жилые строения с более тонкими стенами и огромными, почти во всю внешнюю стену комнат, окнами, что вызвало завышенный расход энергии в различных ее видах, не говоря уже о затратах на инфраструктуру экономики страны. Вероятно, и виднейшие наши реформаторы не избавились от влияния фигурирующей в наших учебниках отечественной истории концепции, где все шло, как на Западе, только с некоей временной задержкой, а фундаментальным климатическим и природным факторам не уделено никакого внимания. Впрочем, большинство наших реформаторов – специалисты по зарубежной экономике или истории. Ведь дело дошло до того, что при рассмотрении современных проблем сельского хозяйства в упрек нашим аграриям обычно приводят в пример, опираясь на ложные представления о возможностях нашей природно-климатической зоны, практику Финляндии, Швеции и даже Канады, расположенных в совсем иных климатических областях.

Между тем, простой возврат к восстановлению в историографии отечественной истории постулатов С.М. Соловьева сейчас уже недостаточен, ибо это только макроподход, при котором многое оставалось без ответа прежде всего из-за того, что социально-экономическая история