Адская кухня - Джеффри Дивер

Джеффри Дивер

Адская кухня

Я профессионал. Я вышел живым из одной очень неприятной переделки.

1

Он поднимался по лестнице, тяжело ступая по бордовой ковровой дорожке, а там, где она была протерта насквозь, по обшарпанным дубовым доскам.

На лестничной клетке было темно; в таких кварталах лампочки из светильников под потолком и указателей аварийного выхода выкручивают быстрее, чем успевают менять.

Джон Пеллэм поднял голову, пытаясь разобраться в странном запахе. У него ничего не получилось. Почему-то этот запах вселил в него беспокойство.

Второй этаж, лестничная площадка, следующий пролет.

Наверное, Джон Пеллэм уже раз десять бывал в этом старинном жилом здании, однако до сих пор он обнаруживал какие-то новые подробности, ускользнувшие от него во время предыдущих посещений. Сегодня вечером его взгляд привлек витраж, который изображал колибри, зависшую над желтым цветком.

Столетнее здание в одном из самых бедных кварталов Нью-Йорка… Откуда этот замечательный витраж? И почему на нем изображена колибри?

Сверху донеслись шаркающие шаги, и Пеллэм поднял голову. Ему казалось, на лестнице он один. Что-то упало, с негромким глухим стуком. Послышался вздох.

Как и от непонятного запаха, от этих звуков Пеллэму стало не по себе.

Остановившись на площадке третьего этажа, он посмотрел на витраж над дверью квартиры 3-Б. Этот витраж — изображавший сойку на ветке — был выполнен так же тщательно, как и колибри внизу. Когда Пеллэм впервые пришел сюда несколько месяцев назад, он, взглянув на обшарпанный фасад, заключил, что и внутри царит такая же разруха. Однако это оказалось не так. Внутри здание могло служить выставкой лучших образцов работы рабочих-строителей: подогнанные дубовые половицы, прочные как сталь; отштукатуренные стены без единой трещинки, гладкие как мрамор; резные балясины и перила; сводчатые ниши (встроенные в стены, предположительно, для того, чтобы в них размещались католические изваяния). Пеллэм еще никогда…

Опять этот запах. Теперь более сильный. У Пеллэма запершило в носу. Сверху снова донесся глухой стук. Вздох. Почувствовав что-то неладное, Пеллэм задрал голову и ускорил шаг. Сгибаясь под тяжестью сумки с профессиональной видеокамерой, аккумуляторами и другим оборудованием для съемки, он поднимался наверх, обливаясь потом. Было уже десять часов вечера, но на дворе — август, и погода в Нью-Йорке стояла дьявольски жаркая и душная.

Но что это за запах?

Подразнив память, запах снова исчез, скрывшись за ароматом жареного лука, чеснока и прогорклого масла. Пеллэм вспомнил, что Этти держит на плите банку из-под растворимого кофе, куда сливает со сковородок старое масло. («Должна вам сказать, на этом я экономлю уйму денег.»)

На полпути между третьим и четвертым этажами Пеллэм остановился снова, чтобы вытереть слезящиеся глаза. Именно это наконец и помогло ему вспомнить: «Студебекер».

Он отчетливо воскресил в памяти, как ярко-розовая машина его родителей, выпущенная в конце пятидесятых, похожая на космический корабль, медленно сгорает до самых покрышек. Отец Пеллэма случайно уронил сигарету на сиденье своего суперсовременного автомобиля, и от нее воспламенилась обшивка. Пеллэм, его родители и весь квартал наблюдали это зрелище с ужасом, шоком или скрытым восторгом.

И сейчас Пеллэм чувствовал тот самый запах. Дым, гарь. Внезапно его обдало облаком горячего дыма. Перегнувшись через перила, Пеллэм посмотрел вниз. Сначала он не смог ничего разглядеть в темноте, но вдруг со страшным грохотом входная дверь провалилась внутрь, и в крохотный вестибюль первого этажа и на лестничную клетку реактивной струей ворвалось пламя.

— Пожар! — крикнул Пеллэм.

Его окутало облако черного дыма, спешащее впереди пламени. Пеллэм заколотил в ближайшую дверь. Ему никто не ответил. Он попробовал было спуститься вниз, но буквально наткнулся на непреодолимую волну дыма и искр. Пеллэм закашлялся. Все его тело содрогнулось от отвратительного воздуха, наполнившего легкие. Он стал задыхаться.

Проклятие, как же стремительно распространяется пожар! Пламя, обрывки бумаги, искры жутким смерчем кружились в лестничной шахте, поднимаясь до шестого — самого последнего этажа.

Услышав раздавшийся вверху крик, Пеллэм заглянул в шахту.

— Этти!

С площадки пятого этажа на него смотрело лицо пожилой негритянки, перегнувшейся через перила и с ужасом взиравшей на пламя. Должно быть, именно она поднималась по лестнице впереди Пеллэма, тяжело дыша и спотыкаясь. В руке Этти держала полиэтиленовый пакет с покупками. Она его выронила. Три апельсина, прыгая по ступеням, скатились вниз мимо Пеллэма и исчезли в огне, шипя и плюясь голубыми искрами.

— Джон! — воскликнула Этти. — Что… — Она закашлялась. — …со зданием?

Других слов он не разобрал.

Пеллэм бросился было к ней, но тут вдруг на площадке четвертого этажа вспыхнули ковровая дорожка и наваленная у стены куча мусора. Пламя пахнуло Пеллэму в лицо, протягивая к нему оранжевые щупальца, и он отшатнулся назад. Прилетевший снизу обрывок горящих обоев упал ему на голову, но прежде чем успел причинить хоть какой-то вред, сгорел дотла и превратился в холодный пепел. Спотыкаясь, Пеллэм спустился на площадку третьего этажа и заколотил в другую дверь.

— Этти! — что есть силы крикнул он. — Бегите к пожарному выходу! Спасайтесь!

Внизу приоткрылась дверь, и в вестибюль осторожно заглянул молодой парень-мексиканец. Его глаза были широко раскрыты от ужаса.

— Звони девять-один-один! — крикнул Пеллэм. — Звони…

Дверь захлопнулась. Пеллэм заколотил сильнее. Ему показалось, он услышал крики, но точно сказать он не мог, потому что пламя теперь оглушительно ревело, напоминая разгоняющийся грузовик. Огонь сожрал ковровую дорожку и теперь расправлялся с дубовыми перилами словно с картоном.

— Этти! — снова крикнул Пеллэм, задыхаясь от дыма.

Он упал на колени.

— Джон! Спасайся! Выбирайся отсюда. Беги!

Разделяющий их огонь разгорался. Он охватил стену, полы, лестницу. Витраж взорвался, осыпав Пеллэму лицо и плечи горячими осколками стеклянных птиц.

«Почему пламя распространяется так быстро?» — недоумевал Пеллэм, теряя силы. Всюду вокруг разлетались снопы искр, трещавших словно петарды. Воздуха не осталось. Пеллэму было нечем дышать.

— Джон, помоги мне! — донесся сверху крик Этти. — Оно с этой стороны. Я не могу…

Ее окружила стена огня. Пожилая негритянка никак не могла добраться до окна, ведущего к пожарной лестнице.

Пламя наступало на Пеллэма снизу со второго этажа и сверху с четвертого. Подняв голову, он увидел вверху, на пятом этаже Этти, которая пятилась назад от приближающегося огненного занавеса. Один из пролетов разделявшей их лестницы обрушился. Пожилая негритянка оказалась отрезана наверху.

Пеллэма охватил приступ тошноты. Он пытался воевать с тлеющими угольками, которые прожигали дыры в его рубашке и джинсах. Стена взорвалась наружу. Из пролома вырвался язык пламени, коснувшийся руки Пеллэма и запаливший рукав серой рубашки.

Пеллэм испугался не столько смерти, сколько боли от огня. Он с ужасом представил себе, как пламя ослепляет его, обугливает кожу, уничтожает легкие.

Упав на руку, он сбил огонь и снова вскочил на ноги.

— Этти!

Подняв взгляд, Пеллэм увидел, как она, отворачивая лицо от подступившего жара, раскрывает настежь окно.

— Этти! — крикнул он. — Постарайтесь выбраться на крышу. У пожарных есть веревки и лестницы…

Пятясь, Пеллэм отступил к окну, помедлил мгновение и резко бросил свою холщовую сумку на стекло. Профессиональная видеокамера стоимостью сорок тысяч долларов с грохотом покатилась по металлической лестнице. С десяток других обитателей дома, охваченные паникой, не обращая на нее внимания, продолжали спускаться вниз в переулок.

Выбравшись на пожарную лестницу, Пеллэм оглянулся.

— Выбирайтесь на крышу! — крикнул он Этти.

Но, вероятно, этот путь тоже уже был отрезан; теперь огонь бушевал повсюду.

А может быть, негритянка, объятая ужасом, уже не могла рассуждать.

Их взгляды, разделенные бурлящим пламенем, встретились на мгновение, и Этти слабо улыбнулась. Затем, без крика, молча, Этта Уилкс Вашингтон разбила давным-давно закрашенное окно и задержалась на мгновение, глядя вниз. А потом прыгнула в пустоту в пятидесяти футах на вымощенный булыжником переулок, переулок, в котором на одном из камней, как вспомнил Пеллэм, пятьдесят пять лет назад Айзек Б. Кливленд нацарапал признание в любви шестнадцатилетней Этти Уилкс. Хрупкая фигура пожилой негритянки исчезла в дыму.

Скрежещущий стон дерева и стали, затем грохот, подобный удару молота по наковальне, — обрушилась какая-то несущая конструкция. Спасаясь от дождя оранжевых искр, Пеллэм отпрыгнул на край пожарной лестницы, едва не перевалившись через перила, и побежал вниз.