Вызывной канал - Антон Санченко

Антон Санченко

Вызывной канал

МОРЯК НА СУШЕ

и его проза

«Моряк в седле» — так называлась книга о Джеке Лондоне, который до своей трагической смерти в 1916 году был кумиром и учителем жизненной философии, а подчас и практики, молодых людей начала XX, недавно незамеченно минувшего, века. (Интересно, как отчетливо-рифмованно совпадают строки очень непохожих современников: «Вы говорили: Джек Лондон, деньги, любовь, страсть…» /Маяковский/; «Джек Лондон, деньги, сила, власть…» /Булгаков/).

«Моряком на суше» можно назвать и Антона Санченко, списанного общей гнусной ситуацией с моря в абсурд и хаос берега. Это не просто обозначение его нынешнего статуса, а акцентуация факта, что он и в нашенском сухопутном «бордельеро» остается — не «в душе», а всей своей сутью и плотью — моряком, Человеком Моря.

Совершенно определенно существует и имеет все права на существование морская литература. Я всегда был противником раскладывания (или разлагания?) белль леттра по «отраслевым» полочкам: «производственная», «деревенская», «городская». (Ad absurdum можно дойти и до «фрезеровщицкая», «комбайнерская», «компьютерщицкая» и даже — «зубодолбежная»). Представьте себе только: «деревенщик» Ив. Бунин. Или: «Ялтинский мещанский писатель А. П. Чехов»! «Морская» тема имеет законное жизненное право называться таковой в силу своей отчетливой «отдельности». Она принадлежит совсем иной стихии, нежели вся прочая. У писателей-моряков не только своя особая лексика, у них иной, особый стиль мышления и высказывания.

Когда-то, когда я работал в знаменитой одесской газете «Моряк», ко мне приходило много моряков, пытавшихся писать (и часто, в смысле печатания, небезуспешно) «морскую» прозу. Это всегда было вполне литературно грамотно (нечастое, кстати, умение), остроумно, с интересными стилевыми находками — на уровне, правда, «хохмы» — но… Но все это было как бы нескончаемым продолжением «вахтенной трепологии» замечательнейшего, симпатичнейшего, всепьянейшего баюна-рассказчика Виктора Конецкого. «А между тем на полубаке старый боцман, дядя Сэм, разорви его собаки, так рассказывает всем,» — пелось в матросском фольклоре. Но ребята эти не поняли одного: феномен Конецкого заключался в том (и ограничивался тем), что он нашел свою «экологическую нишку», застолбил золотоносный участок, исчерпал его полностью и закрыл навсегда для эпигонов. Лучше его написать в этом жанре и стиле, видимо, нельзя, и, видимо же, не нужно. «Хватэ!» — как говорят украинские деды.

С первого взгляда может показаться, что Антон Санченко тоже увяз в упомянутой традиции. Ну, разве что, реалии. На окраинах Батуми у него «мирно потрескивают автоматы». Ну и что? Где проходка дальше Конецкого? Более того, спросим «внаглую», где попытка хотя бы подпрыжки к высотам планок Джозефа Конрада, Р. Л. Стивенсона?

Дальше Конецкого Санченко все-таки пошел. Отчасти. Несомненное достоинство его прозы — сжато-напряженная, «наэлектризованная», почти афористичная стилистика целых столбцов строк-двухстрочий-абзацев. И этим он отличается от свободно разглагольствовавшего «на тему и около нее» Виктора Викторовича. У него (Антона) есть великолепные лирические отступления, эдакие «Песни Песней» любящего моряка, обращенные к если не выдуманной, то к домечтанной, Прекрасной Даме Суши (что должно, по-моему, весьма утешить оставшихся на плаву моряков, не изверившихся в верности своих жен). В то время, как ВВ пришедшим с визитом пишущим и непишущим дамам давно предлагал. чокнуться.

И все-таки. Хотя автору предисловия положено бы спрятать в карман критические соображения и только помахивать надушенным напутственно-комплементарным платочком, я вынужден констатировать, что полностью вырваться из завораживающего плена «конецкости» Антону Санченко не удалось.

Ну и что? Его вещи берут за душу «конецкой» — и «санченковской» одновременно — искренностью и непринужденностью, тонким, интеллигентным остроумием, богатством культурных ассоциаций, обаянием завлекательного «баяния». (Знаете, был в фольклоре нашем славянском такой Кот-Баюн, подручный Бабки-Яжки, «завлекатель»). Ведь, если подумать, литература откуда пошла «вопче»? От россказней у костра вернувшихся из опасных дебрей охотников или брехней возвратившихся с моря рыбаков-моряков, Синдбадов всех времен и народов. Откуда же еще?

Так вот. Книжка Антона Санченко, которой я всеми порами сердца желаю успешно увидеть свет, имеет скромное, но законное право стоять у мариманов на одной полке с книгами Стивенсона, Дж. Конрада и Дж. Лондона, Бестужева-Марлинского, Станюковича, Соколова-Микитова, Дмитрия Лухманова, Бориса Житкова, Александра Грина, Николая Трублаини, Леонида Тендюка, Тура Хейердала, Ж.-И. Кусто, — и многих других, кто посвятил свое перо (или принтер компьютера, по-нонешнему) нелюдимой, но любимой даже без взаимности Иной Стихии, большей части земного шара — Морю.

А главное, ее жильцам-хозяевам и мученикам-рыцарям — морякам.

Виктор Сильченко,

прозаик, член комиссии по детективной, приключенческой, фантастической и научно-популярной литературе Союза писателей Украины.

СЛОВАРЬ МОРСКИХ ТЕРМИНОВ ДЛЯ КУРСАНТОВ АКАДЕМИЙ

Законы жанра требуют словаря морских терминов. Между тем, на самом деле словарь не нужен. Ради эксперимента я давал читать эту книжку своему строго сухопутному другу Кузе, и единственным непонятным ему словом оказались «зары». Поскольку зары не являются чисто морским термином, я безболезненно заменил его на «кости», за что и извиняюсь перед великим азербайджанским народом, давшим флоту шеш-беш, танкера Нобеля (сказочки про динамит рассказывайте лауреатам) и подводника Магомеда Гаджиева (Эфенди, насылсын? Говорите хотя бы по-английски, когда проходите Босфор, из ваших разговоров с турецкими лоцманами нам теперь ни черта не понятно). И вообще, автор убедился, что наиболее бестолковыми по части морских терминов являются сами моряки, особенно радисты. Сколько раз его поправляла пехота по части «веревок» и «ходят». Но всех радистов превосходят курсанты пятого курса морской академии, которые на приказ старпома принести из ахтерпика ведро сурика реагируют мгновенно, но потом возвращаются с вопросом: «Извините, а где это?» Автору кажется, что когда академиков было меньше, а инженеров больше, это знали даже курсанты-судоводители.