Конец света - Галина Голицына

Галина Голицына

Конец света

Книга 1

Глава 1. Солнечное затмение

Всё начиналось вполне невинно и даже мило: у меня на ноге случился перелом. По счастью, сломалась не вся нога, а только палец, но гипс наложили выше щиколотки, и я тут же превратилась в уточку-хромоножку. Особой боли не было, особых неудобств – тоже. Перемещалась я теперь хоть и не на двух ногах, но и не на одной, а так, на полутора: делала полновесный шаг здоровой правой ногой и шаг приставной – загипсованной левой, опираясь на пятку.

И всё бы ничего бы, да событие это сильно спутало мои планы и надежды. Дело в том, что на 11 августа был назначен конец света в связи с ожидаемым солнечным затмением, и всё прогрессивное человечество с весёлым ужасом ожидало Судного дня. Во всех обстоятельных беседах, во всех бытовых разговорах на ходу рефреном звучало: «Мы, конечно, не верим этой ерунде, но… А вдруг правда?…». Этот здоровый дебилизм передался и мне. Я подумала, что наблюдать конец света интереснее всего там, где он будет наиболее полным. А максимальный процент затмения обещали на югах, в частности, на Черноморском побережье. Это было очень кстати. Толпы отдыхающих кругом, – а на миру, как известно, и смерть красна. Двухмесячное отсутствие дождя, раскалённый воздух, море, прогретое до температуры лечебной ванны – в общем, самая что ни на есть курортно-пляжная погодка. А перед обещанным отбытием в мир иной хорошо бы напоследок хватануть нехитрых радостей земного бытия. Словом, ничего другого не оставалось, надо было ехать в Крым.

Да что я всё о себе, любимой… Я же не одна живу на белом свете. Вокруг меня копошится столько народу: суеверная и суетливая мама, весёлый и безалаберный папа (папа-растяпа, как ласково зовут его в семье), мой серьёзный и страшно положительный брат, его невероятно умная и невероятно красивая жена, их прелестные дочки-близняшки – вот нас сколько! Правда, брат со дня своей женитьбы живёт отдельно от нас (меня, мамы и папы-растяпы), но пред грозным ликом надвигающегося катаклизма я решила сплотить семью, чтобы счастье было полным и неотвратимым, как в сказке: «… и умерли в один день».

Брат, правда, не собирался ни умирать, ни пляжничать. Он лениво, как Бурёнка от слепней, отмахивался от моих просьб, вздыхая:

– Ну какой там Крым? У меня сейчас самая работа, клиент валом валит, я круглосуточно то на телефоне, то на переговорах…

Брат мой трудится в должности директора турагентства. Летом у них самая что ни на есть работа, и изымать его из оборота-круговорота именно в августе – это, конечно, большое свинство с моей стороны. Но такой уж у меня характер: если чего решила – всё. Костьми лягу, но своего добьюсь. Кремень, а не характер. Стою скалой гранитной, нерушимой. Стою насмерть до тех пор, пока сама не передумаю. А всякие невнятные отговорки типа «запарка на работе», «дел много», «денег нет» меня только смешат. Да и то не сильно.

Но на сей раз я повела атаку по всем правилам, очень умно и хитро (так мне казалось):

– Витенька, ты бездушный эгоист. Клиентам – совершенно чужим людям – ты шикарные кругосветки организовываешь, а родная жена всё лето в пыльном городе сидит…

– Мы с ней осенью в Японию летим.

– Да уж, в Японию… Вы по три раза на год то летите, то плывёте, а дети?

– Им хорошо на даче с бабушкой.

На даче с бабушкой, Витиной тёщей, им действительно было хорошо: вольготно, весело, надёжно. Я знала это доподлинно, но продолжала противно канючить:

– Что ж, они не такие, как все? Всех на лето к морю везут, а наши – что, не заслужили?

– До трёх лет детям не рекомендуют менять климатическую зону, – пояснял мой начитанный и рассудительный брат.

– А им уже три с половиной! – торжествовала я. – По всем правилам выходит – пора. Да ты и о себе подумать должен. На тебя смотреть жалко: похудел, пожелтел, осунулся, одистрофился…

Враньё, конечно, было полное. Брат являл собой образец не дистрофика, а былинного богатыря: та же стать, тот же рык, та же русая головушка, шёлкова бородушка (лопатообразная), та же извечная славянская синь в глазах и широта души – ну, необыкновенная.

То есть и ежу было понятно, что я бессовестно вру, но я смело продолжала подлизываться:

– Не жалеешь ты себя, соколик наш ясный! И всё-то ты в трудах, всё-то в заботах! – Мне казалось, я верно нащупала интонацию: «Плач Ярославны», ни больше ни меньше. – Всё деньги зарабатываешь, а заработаешь трудовую инвалидность. – Тут я на всякий случай суеверно прикусила язык, потом вдохновенно продолжила: – И на кого мы все останемся? Ты же столько народу на себе тянешь!

Вот что правда, то правда. Считается, что на свои доходы Витя содержит себя, жену, детей, тёщу, своих родителей и меня, бестолковую.

Ну, что касается жены и детей, это понятно и нормально. Что же касается тёщи, то тут вышла такая история. Когда красавица Стелла родила двойню, в одночасье превратив свою моложавую мать в многодетную (многовнуковую?) бабушку, у новоявленной бабушки случился несильный, но продолжительный сердечный припадок. Выйдя из припадка, она тут же вошла в ступор и долго отказывалась понимать, что два возникших из небытия орущих младенца – её родные внуки, её кровиночки, коих полагается любить, холить и лелеять. Она спасалась от них бегством на работу, где сидела до позднего вечера, изображая из себя незаменимого работника, и, видимо, рассчитывала отсидеться там ближайшие два десятилетия – до совершеннолетия кровиночек. Доходило до абсурда. Поскольку Стелла с Витей, измученные ночью детским криком, днём засыпали в любой позе, в любом месте и по любому поводу (лёжа в ванне, сидя на унитазе, стоя у плиты над половодьем сбежавшего молока), мы с мамой по очереди ходили им помогать. Мы кормили, купали, укачивали детей, стирали и гладили монбланы пелёнок и эвересты распашонок, убирали квартиру и готовили обеды на всю их семью. А что было делать? Стеллу и Витю мы искренне жалели, в детей как-то сразу влюбились и даже почти не обижались на их младенческий эгоизм и некрасивую привычку просыпаться и орать по очереди, из-за чего один из младенцев постоянно находился на руках и в другой комнате, на безопасном расстоянии от младенца спящего. И ведь правду говорят: между близнецами существует необъяснимая телепатическая связь. Как только орущий младенец успокаивался и засыпал, второй тут же с готовностью подхватывал эстафету, немедленно просыпался и орал не своим голосом. Никто из них ни разу не подвёл другого, не перепутал очерёдность, не проспал, и потому ор в квартире стоял круглосуточно. В глазах молодых родителей тоска становилась всё беспросветнее, и я душой, затылком, кожей чувствовала, как сильно им хочется повыбрасывать кровиночек в окно. Вот это был настоящий конец света! Я жалела бестолковых кровиночек, жалела их истерзанных родителей, в дни своего дежурства старалась переделать в их доме как можно больше работы, а в те дни, когда вахту несла мама, я заваливалась спать чуть ли не в семь часов вечера, чтобы набраться побольше сил и как можно лучше отстоять пост у колыбелек.

Ближе к десяти вечера подгребала хозяйка дома и, поедая приготовленный мамой обед, у мамы же искала сочувствия:

– Представляете, что мне приходится терпеть? А ведь мне утром на работу!

– Мы с Ниночкой тоже работаем, – устало напоминала мама.

– Да что там вы! – презрительно отмахивалась та. – Вы домой пришли и спокойно спите. А мне предстоит этот концерт всю ночь слушать.

– Я слушаю его с трёх часов дня.

Сообразив, что сочувствия здесь не дождётся, эта непонятая и страдающая женщина закатывала глаза и удалялась в свою комнату обижаться на несправедливую судьбу-злодейку. Она очень радовалась удачному замужеству дочери (мой брат по всем параметрам был блестящей партией), но как-то выпустила из виду, что дети случаются даже вне брака, а уж в браке-то – сплошь и рядом. И очень почему-то досадовала на нас с мамой, как будто мы им этих детей наколдовали.

Я думаю, что этот цирк, этот театр абсурда мог бы продолжаться до сих пор, но случилось непредвиденное: трудовой героизм моложавой бабушки не понравился начальнику отдела. У него была безобидная привычка время от времени по вечерам устраивать на своей территории посиделки-выпивалки для своих друзей – начальников других отделов – и их аппетитных секретарш. Понятно, что трудовое рвение женщины предпенсионного возраста не вписывалось в этот распорядок дня, то есть вечера. В первый вечер он неосмотрительно похвалил её за прилежание. Через неделю недоуменно приподнял брови. Еще через какое-то время, когда в очередной раз оказалось, что посиделки опять срываются, руководитель открытым текстом попросил трудовую героиню встать и пойти домой, тем более что занята она была не работой, а рассматриванием дамского журнала. Героиня объяснила, что на своём рабочем месте она имеет право сидеть хоть круглосуточно, и снова осталась до позднего вечера. Когда разъяренному начальнику добрые люди пояснили смысл её сидячей забастовки и он понял, что конца этому не будет, то решил вопрос кардинально: спровоцировал ссору, переросшую в конфликт, предложил ей увольняться подобру-поздорову и поклялся, что в любом случае добьётся её сокращения. Она, вспыхнув, тут же написала заявление об уходе, а он тут же его подписал.