Следы на воде - Екатерина Марголис

Екатерина Марголис

Следы на воде

Эта книга написана за четыре года, а на самом деле писалась более двадцати лет. И сейчас мне хочется прежде всего поблагодарить всех, имеющих прямое отношение к этому повествованию. Некоторые имена слегка изменены, но все обстоятельства и совпадения не случайны: вы были и есть в моей жизни и памяти. Всем, без кого эта книга немыслима, бережно помогавшим спускать корабль на воду, я хочу сказать спасибо.

Спасибо моему теперь уже родному городу Венеции – за ежедневную красоту, вдохновение и встречи. Спасибо человеку, подарившему мне этот город однажды и навсегда.

Спасибо Леониду Белоцерковскому за глубокое понимание искусства и продолжение лучших традиций русского меценатства, благодаря которым рукопись смогла стать той книгой, которую вы держите в руках.

Спасибо Витторио Страде, одному из первых читателей этой книги, чья поддержка и одобрение были мне очень важны. Отдельное сердечное спасибо Игорю Сахновскому за вдумчивое внимание и действенное сочувствие. Спасибо Полине Барсковой, Ире Гачичеладзе, Олегу Дорману, Маргарите Живовой, Наталье Кантонистовой, Бахыту Кенжееву, Алле Кинчиковой, Алле Клотц, Марии Коковкиной, Анастасии Константиновой, Анне Ландман, Лиде Мониаве, Юрию Норштейну, Ольге Седаковой, Роксане Софроницкой, Ирине Оскольской, Людмиле Улицкой, Михаилу Шишкину, а также всем первым читателям и критикам книги, отрывки из которой публиковались на страницах фейсбука: ваше неравнодушие вдохнуло жизнь в эти страницы. Спасибо Андрею Зализняку – другу, многолетнему корреспонденту и выдающемуся ученому, из бесед и переписки с которым начала расти эта книга. И наконец, бесконечная благодарность Марии Степановой, без которой эта работа едва ли увидела бы свет и чья поддержка, совет и неустанное присутствие словом, мыслью и чувством не давали мне падать духом на последних страницах этой книги.

Не только первыми страницами, но многими последующими я обязана своей семье. Спасибо моей бабушке Марине Густавовне Шторх (Шпет) за щедро открытые двери, ведущие в тот мир преемственности и традиции, где нет второстепенного и незначительного. Спасибо моей любимой младшей сестре Анне Марголис за понимание, сочувствие и за отважно протоптанную дорожку туда, куда и я с детства мечтала попасть. Спасибо моему папе, Леониду Марголису, за все, чему я от него научилась, в том числе и в словесности. Спасибо моим старшим дочерям – Роксане и Саше – за терпение, поддержку и за то, что вы есть рядом со мной.

Я посвящаю эту книгу моей маме, Наталье Рудановской. У меня едва ли найдутся слова благодарности, которые были бы ей по росту и которые могли бы выразить то, что нас связывает и что знаем только мы.

Моей маме

Ты значил все в моей судьбе.

Борис Пастернак

Ты с девочками вернешься через неделюС ваших долгих русских каникул – и я,Не сумевший толком этим распорядиться, буду обязан«Освободить гнездо». Сегодня я проверяю,удалось ли выжитьЗдешней флоре, порученной мне столь опрометчиво.Я сижу за большим деревянным столом, убедившись:она в порядке.Потом подхожу к увитой лозою стене и пробую виноград.Что бы еще могли здесь помять мои беспокойные пальцы:Розмарин? лаванду? или эти листья томата,В то время как вслед за их тенью карабкается повышеюркий геккон?Здешняя жизнь – звенящие звуки посуды,Шорох шагов, приглушенное радио; Большой каналС его плеском волны в парапет и рыком моторов —где-то совсем далеко.Несколько аборигенов покидают свои пещеры.Гнездо утопаетВ зелени. Кобальтовый небосвод. Ряды глупых геранейОбозначают границы владений, но не выходятЗа камень стены с желтой ее штукатуркой.Здесь только я и дом с жалюзи (словно играем в жмурки).Но все же я тут не один. В маленькой темной комнатке,Где прямо за дверью лишь стол да узкая койка(Круто! круто!), на полке – словно иконы,озаренные синимСветом лампад, – пара овальных портретов(Черно-белых гравюр). На одном из них Пушкин.Он, никогда не выезжавший из России и уж тем болееНе бродивший по этому прекрасному городу,Ныне дома везде. Он – все те, кто знает его наизусть,Он – это я, кто, пусть и не в силах читать по-русски,Чувствует сердцем каждое слово. И меня бы не было здесь,Если б не Пушкин. Он дал мне меня…Солнце, высовываясь из-за шпалеры, делит стол пополам.Мой мобильный горячий, как головня,Так что не прикоснуться; а что до содержимого головы, —Какие мысли способны выжить, к примеру,в кипящей кастрюле?Тороплюсь в дом и, упав на кушетку, вытягиваюсь в рост,Руки расслаблены. Пушкин критически смотрит на то,Сколь вял и беспомощен может быть вкрутуюсваренный мозг.Часы негромко шуршат, на круглой их физиономии —«IV» (часа).Но на своей кровати я тяну лишь на I (единицу).Глаза слипаются. Море, взревывая вдали, резвится.Нагоняя страху, адриатический штормВзбалтывает моря – от Черного до Балтийского.Тибр кишит акулами; акватория Санкт-ПетербургаПокрыта хлопьями пены, взбитой косяками угря,в то время какДвенадцатиметровые щуки патрульных лодок снуютВ Большом канале, норовя опрокинуть гондолы, явно желаяПоужинать сладкими парочками, что попадаютсяпо дороге.Я курсирую на своей скромной посудине, полной цветов,От берега до плавучего дома и снова обратно, —Напевая, чтоб дать облегченье грустным сердцам моряков,Потерявших в пасти морских чудовищ многих друзей,Сгинувших в осетровой мути и угревой пене.На волнах качаются венки хризантем – символ агонииМножества одиночеств (оставшихся в лодках ли,на берегу) —Всех тех, чьих любовников более нет. Но далее не могу…Тут я вдруг обнаруживаю, что сам еще здесь и жив(Хотя, конечно, был бы рад обрести покойГде-нибудь в этом мире), что вновь брожуСреди влажной зелени, лишенной теней;Солнце сейчас завернуто в промасленную облачную бумагуНад маленьким садом, где геккон так упорно лезетна свою стену.…Всегда возвращайтесь туда, где вас любили, к теплому звукуЛожечки в чайном фарфоре, к приветливым голосам.Представляю, как здесь, под этой увитой плетьми стеной,Ты наливаешь в стаканы мне и друзьям (кстати, оба поэты)Свежевыжатый, без добавления сахара сок винограда.Они улыбаются мне и пьют, молча кивая друг другу.Геккон также помалкивает, видимо, берет с них пример.Они уже высказались, что пришли в этот мир – говорить…Я снова один, машинально перебираю раковины,Извлеченные из лагуны, – их общий подарок —Все, что осталось мне в придачу к воспоминаньям.Песочные часы ведут подсчет уходящих мгновений.Изготовленный руками хрупкий памятник времени.

Ты прав. На нашем циферблате(лице часов) отмечено «IV» (четыре),а не обычная четверка «I» (единиц).

Так время против стрелкиотсчитывает буквы именам,из обихода выпавшим.Увы. Ни первому лицу, ни даже четверымугнаться не под силу за вторым.

Те «Ты» ушли.А этих больше нет.Куда спешить?Тик-так. Замедли бег.

Глянь, виноград созрел.Зеленая калитказакрыта в мир иной.И стены отражаютигру лучей в канале.Тени тают,и постепенноблекнет образ «Ты»на плоском горизонте.

Сизый город,на прежний лад родного языканастроив было трубы пароходов,теряется за их немой громадой.Так при отплытьи рвутся нити дружб.Так Я без Ты.Так единицы без глазницТаращатся в бескрайний текст лагуны.

Чей черед – не спрашивай.Quem mihi, quem tibi – scire nefas.Местоимение заменит безымянность.И первому лицу давно пора оставитьпустые притязанья на вторые:ибо твои пути не есть мои.Spes longa est ed vita sometimes brevis:Carpe diem, мой друг, vina liques.

Пусть будет так, пока в моей гостинойчасы с «IV» (четверкой) будут шелестетьслова любви в развернутом порядке.Тут всякий жив.Тут подлинник не тронут.Тут рифма и размер сохранены.Тут всякая строка читается с концак той самой первой и заглавной букве.Тут жили-были, тут в начале было…

В начале было имя для всего.И ты плывешь назад, к началу своего.

Часть первая

На полях дней

Поле – одна из форм материи, характеризующая все точки пространства и времени и поэтому обладающая бесконечным числом степеней свободы.

Глава первая

Лингвистические задачи

Даны слова:

Дети! Слова в первой колонке – обычные. Слова во второй – особенные. У них есть одно общее свойство. Ваша задача понять – какое. Если что-то будет непонятно, оставляйте пробелы, но не останавливайтесь.