Угодья Мальдорора - Евгения Доброва
- Категория: 🟠Проза / Современная проза
- Название: Угодья Мальдорора
- Автор: Евгения Доброва
- Возрастные ограничения:Книга может включать контент, предназначенный только для лиц старше 18 лет.
- Поделиться:
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Евгения Доброва
Угодья Мальдорора
Роман в новеллах
Домашняя ретирада, или вступление
В день рождения позвонил папа: «Пора умнеть! Тебе уже двадцать восемь. Я вложил в тебя сто тридцать одну тысячу долларов». Сюда он заплюсовал квартиру, подержанный «фиат пунто» и почему-то компьютер с ЖК-монитором. Образование я получила бесплатное; медицинскими услугами также в основном пользовалась государственными.
Ох-ох-ох. В доказательство своего поумнения могу привести кроссворд из журнала «Наука и жизнь». Первый в моей жизни полностью разгаданный кроссворд с картинками.
До двадцати восьми мне этого не удавалось.
Может, просто кроссворды стали другие?
Причем последним неотвеченным вопросом в головоломке довольно долго оставался следующий: «Наступление — атака, разведка — рекогносцировка, подкрепление — сикурс, отступление — …». И понятно, что или на ре … будет начинаться, или на де …, типа демарша, но не демарш. То есть нужно взять словарь иностранных слов да посмотреть. А если подумать? Ре … ре …
И всего-то меня с толку сбило, что слово ретирада я знаю в другом смысле — в архитектурном. А это в Петровскую эпоху… сортир.
Хотя, если рассудить, глаголы обосраться и отступить по смыслу в чем-то близки.
Я прекрасно понимаю, что я большая засранка и отступница в одном лице. Ничтоже сумняшеся, я делаю маму, папу, бабушку, родственников и друзей героями своей галиматьи. Я поселяю их на страницах, таких уязвимых и смешных. А ведь они еще живы! Этого делать нельзя. А я делаю. Боже мой, что я потом им скажу?!
Угодья Мальдорора
Однажды я услышала довольно странное суждение: «Лотреамона звали «дитя Монтевидео». А ты — дитя поселка Лесная Дорога». Forest Road Settlement, как мы писали в школе. Были недавно с мужем на Новый год: тьма египетская, узкая дорожка в колдобинах и на половину территории стройка жилого комплекса «Медведь-холдинг». Таксист в лесу под елкой останавливается и говорит: «Выходим, ребята. Дальше не поеду. Пешочком дойдете».
А Лесная Дорога восьмидесятых — маленький научный городок, двенадцать домов в лесу, километр до остановки, километр за хлебом. Раз в неделю в клуб привозят кино. Контингент: сотрудники выведенного в тридцатые годы из Москвы института инженерной геологии и их дети, то есть в основном отпрыски людей, имеющих ту или иную ученую степень. Во дворах чуть ли не до драк спорили, у чьего отца больше изобретательских медалей ВДНХ.
Сколько раз было писано про жуть загородных поселков… Сам по себе поселок есть нечто уродливое: и не деревня, где натуральное хозяйство, вишневые сады и огороды с курятниками, и не город, где кино, магазины и цивилизация. Полудеревня, недогород. С детства так в голове и засело.
В сельской школе, куда я ходила, классы были небольшими: например, наш «А» состоял из шестнадцати человек. К моменту вручения аттестатов народа осталось меньше. Учителя химии Руслана Руслановича Алаева нашли повешенным в гараже в день зарплаты. Через две недели после смерти химика его любимый ученик Пашка Плотников отравился грибами. Он пожарил их прямо в лесу, на костре. Пока добрался до дома, было уже поздно. Главаря нашего класса Сашку Лифшица в драке зарезал ножом сосед Армен, на год младше. Первую красавицу Шишкову сбила насмерть машина на трассе. Та же участь постигла еще одного одноклассника, Генку Морозова. Правда, пожить он успел: в последних классах у него уже была жена — если жена — и ребенок.
Генка был последним, кто уплыл от нас на траурной гондоле. Больше никого в эти жернова не закрутило. Дальше судьба сложились у всех по-разному. Моя лучшая школьная подруга Танька Капустнова получила свой первый опыт в пятнадцать лет с солдатом срочной службы, водителем единственного на всю ближайшую часть автобуса КАВЗ, деревенским парнем Сенькой Барсуковым, а попросту Барсуком.
Первый бабник и похабник, невероятно харизматичный человек Барсук завлек ее светло-русыми кудрями и песнями под гитару:
Дым костра создает уют,Его окружают мои портянки,Сброшен лифчик твой голубойИ смешные твои трусишки.
Вскоре он отслужил и уехал к жене; Капустнова страдала несоразмерно. А вот ее старшая сестра нисколько не страдала — и принесла в подоле от того же призыва.
Борька Тунцов прославился тем, что в ранней молодости сделал мамой Ленку Безручкину, а своего отцовства не признал. Нет, говорит, это не я. А беби сидит в колясочке — точная копия, одно лицо. Ирония судьбы.
Отдельной истории заслуживает Владик Макашов. Я знала его с детского сада. Тихий и безобидный мальчик, к тому же невысокого роста. В четвертом классе Владика невзлюбила учительница русского языка и литературы Казетта Борисовна. Казетта была маньяком. Очевидно, не простив Господу Богу ошибки в своем собственном имени (у Гюго — а кто бы сомневался, что ее назвали в честь героини Les Miserables, — черным по белому написано: Козетта, да!), она решила искоренить все ошибки на свете. И круто за нас взялась.
(Кстати, подобный курьез я наблюдала потом в институте, где русскому учила старушка по фамилии Сёмушкина, все сокрушавшаяся, что ее неправильно записали в паспорт: надо бы Сёмужкина, от «семга»! Только Семушкина была добрая, а Казетта злая.)
Владик Макашов получал самые плохие оценки по русскому языку. Я сознательно не говорю «знал хуже всех» — нет, он просто был избранным. На нем Казетта отводила душу. Ему было одиннадцать лет, ей около сорока, и она осыпала его проклятиями.
— Встать! Ты у меня кровью харкать будешь! — орала Казетта, нависая над ним как кобра. Черные глаза горели. Хорошо заметные усики над верхней губой вставали дыбом.
Владик молчал. А что он мог сказать? Мы все молчали. Происходило что-то запредельное. Было ли нам страшно? Нет. Мы понимали, что жертва — Владик.
Натешившись вволю, Казетта бросала:
— Самостоятельная работа. Страница сто двадцать семь, упражнение двести пятнадцать, — открывала окно и, облокотившись о высокий подоконник, закуривала.
Все это изо дня в день продолжалось в течение года, а может, и больше.
Я поражаюсь, как он вообще остался невредим. Случаи в школе бывали: мальчику Алеше Снегиреву из параллельного класса учитель физики сломал руку. Ударил огромной, как портновский метр, линейкой, дабы тот не вертелся за партой.
Владику повезло: мама перевела его в другую школу, в соседний населенный пункт. Больше часа езды, но это был уже город, город! Ах, вот если бы меня кто перевел в другую школу… А лучше вообще к другим родителям!
Владик Макашов преуспел больше всех остальных. Он стал оперным певцом, окончил академию Гнесиных и победил в «Лучших тенорах России». Где он сейчас? Правильно, за границей. В Париже.
Еще был школьный гений Сережа Карпухин, но его классе в девятом-десятом забрали в интернат для одаренных детей при МГУ — у Сережи умерла мама, а больше никого не было.
И еще кто-то был. И еще. И была я.
Вы слышите меня, Бодлер с Лотреамоном?! Песни Мальдорора продолжают звучать в наших мертвопокровных лесах, начинающихся за линией высоковольтки и чахлых огородов.
«Детей тут растить хорошо, — сказала как-то мама подруге. — Лес. Чистый воздух. А земляники у нас сколько!..»
Сделай паузу
Первое предательство в моей жизни совершила бабушка Героида.
В подготовительной группе детского сада мама записала меня на музыку. Помимо покровительства восторженному детскому побуждению («хочу в космос а la Терешкова, в балет а la Плисецкая, на сцену а la Пугачева» — о великой пианистке Юдиной я тогда еще не знала) причина была и в ее собственных переживаниях: в детстве маме страстно хотелось научиться играть на пианино, да не сложилось. Невоплощенная мечта, эта болезненная фрустрация транслировалась на меня, единственного в тот момент ребенка; итак, я пошла на музыку — и втянулась.
Дело происходило в Лесной Дороге, где родители работали в геологическом институте, а я ходила в садик. Поселок этот действительно был окружен лесами и состоял из институтских корпусов, полигона геологической экспедиции, продмага, амбулатории, двух общежитий, квартала бревенчатых бараков под названием Шанхай, неторопливой стройки на отшибе — институт вот уже несколько лет строил жилые дома — и наконец, Дома культуры. К великому огорчению моих детских лет, жили мы не в самом поселке, где столько всего интересного (островерхая водонапорная башня, деревянные солнечные часы), а тремя километрами дальше по трассе, в деревне со скучным названием Безродново: один на всех колодец-журавль, угольные сараи — у соседей еще и хлев, — овчарка в каждом дворе, за заборами чахлые яблоневые сады, дымки из труб вьются, палисадники с колючим терновником… Чехов А. П., дальше можно и не описывать.