Девочка и домовой. Хроники затомиса - Александр Беляев

Девочка и домовой

Хроники затомиса

Александр Беляев

© Александр Беляев, 2016

ISBN 978-5-4483-4970-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Каких обид неясный зов,Почти неразличимый всуе,Однажды пересытит кровь,Смерчи и ливни в ней прессуя.

И если стон незаменимИ тишина необъяснимаИ не отчетливей, чем дым,Раздумий зреющая сила,

Когда бессмысленней, чем звон,Слов многоярусных плетенье,Но от признанья нем наклонТак, словно сдан на попеченье

Творцом природы тайный смыслНе значимости и размыву,Где тайны знак лукав и пришл,А пониманье молчаливо —

Не жди ответа на вопрос,Не изводи себя курсивом —На оголенность поз и росЗначенье не переносимо.

Росток, буравящий асфальт,Иль голос снов и вдохновений —Неизъяснимее, чем альтВ оркестре скрипок-совпадений.

ГЛАВА 1. Встреча

Мальчик осознал себя, когда под ногами зашуршал песок. Рассекая пелену приятного то ли младенческого, то ли какого-то довоплощенного забытья, к нему возвращалось обычное зрение и чувство реальности. Картина постепенно прояснялась. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались невысокие дюны, и совсем недалеко от его ног шелестело море. Не чувствовалось ни холода, ни жары, и вся действительность освещалась странным неярким светом. Казалось, что этот свет не имел источника, он как бы шел из глубины видимого и превращал хаос небытия в гармоничный, неизвестно откуда взявшийся ландшафт. Как он попал сюда, зачем и кто он – мальчик не знал, как будто существования и самосознания не было до сей минуты и мир появился только сейчас.

Мальчику было удивительно хорошо, он смутно почувствовал, что до всего этого он как-то жил и что-то делал, но никогда не испытывал такого удивительного вселенского покоя. Картина постепенно стала детализироваться. Вот сзади за дальними дюнами осозналась длинная гряда корабельных сосен, где-то вдалеке слева к морю припадали причудливые скалы, напоминающие пьющих воду фантастических зверей. Уже стали различимы редкие вскрики невидимых чаек, и лениво шелестящее море оказалось прозрачно-аквамариновым.

Мальчик сел на песок и стал пропускать его струйки между пальцами. Песок был желтым, шелковистым, просачиваясь тугими жгутиками через кулачок, ближе к земле он терял первоначальную отчетливость и редким веселым дождиком возвращался в свое материнское лоно. Только сейчас ясное небо удивительного покоя нарушило легкое облачко первой мысли-недоумения: почему так пустынно, почему не видно ни одного человека, почему рядом нет мамы или бабушки? Так не бывает, не может так быть, что весь этот мир для него одного, ведь своим счастьем необходимо с кем-то поделиться.

Как бы в ответ на эти мысли он вдруг уловил на грани слышимого и воображаемого какую-то мелодию, а может быть, песню, которая раздавалась откуда-то справа вдоль линии морского прибоя.

Впервые с момента осознания себя у него возникло желание куда-то идти и что-то делать, тем более чудесная, едва уловимая мелодия звала, притягивала к себе сладкой, прозрачной печалью то ли несбывшегося, то ли навсегда утраченного. Как будто он слышал эту мелодию раньше, до начала времен, как будто тогда ему было несказанно хорошо, но это было какое-то иное, совсем другое счастье соединения, столь непохожее на нынешнее чувство безмятежного покоя.

Поднявшись с песка, мальчик зашагал вдоль берега туда, откуда раздавалась завораживающая мелодия, то пересекая кружева ажурной пены, то оставляя следы своих маленьких ступней на мокром пустынном берегу. Песня становилась все отчетливее, уже были различимы слова, но все еще не показалась хозяйка голоса.

Может, это море поет или какая-нибудь сирена заманивает – с тревогой подумал мальчик, вспомнив историю про Одиссея и печальную участь моряков, попавших в ловушку коварных морских созданий. Он остановился и внимательно прислушался к словам:

Помнишь из детстваСвета пургу,Мальчик и девочка на берегу?Личико-облачко,Ручка узка,Пальчики лепят дом из песка.Еле приметенПамяти след.Я тебя знаю тысячу лет…

Неожиданно он понял, что это никакая не ловушка, что слова песни о нем и о ней, которую он знает очень давно, но никак не может вспомнить, что где-то рядом находится бесконечно дорогое ему существо, но не мама, не бабушка, а та, которая существовала гораздо раньше и без которой ему было так одиноко в этом мире. Чувствуя, что должно случиться нечто удивительное, мальчик снова побежал на голос и вскоре остановился в нерешительности. На берегу, на полосе сырого песка сидела девочка – воздушное создание в белом коротком платьице – и строила странное сооружение. Незнакомка… ну да, прекрасная незнакомка.

Мальчик был уверен, что в обозримом прошлом он не встречал ее, и все же… этот облик вызывал целую гамму чувств. Точно такие же чувства недавно вызывал ее голос, несущийся издалека. Вот и сейчас: девочка казалась ему бесконечно далекой, и в то же время мучило чувство пронзительного узнавания чего-то родного и утраченного. Хрупкое сложение, почти прозрачные ручки, светлые невесомые локоны, огромные голубые глаза на слегка вытянутом гладком лице.

Девочка повернула голову и внимательно посмотрела на мальчика. Казалось, ее совсем не удивляет это неожиданное появление и, напротив, она специально здесь расположилась, поджидая своего давнего товарища по играм. Она не поздоровалась, а скорее констатировала факт долгожданного появления:

– Ну, вот ты и пришел, милый, не грусти теперь.

«Вот, – в смятении подумал мальчик, – так всегда: мечтаешь о ком-то или о чем-то, а когда встретишь, не знаешь, как себя вести, что делать, что говорить. Кстати… и с чего это я взял, что всю жизнь мечтал ее встретить? Снова провал в памяти».

– Здравствуй, – сказал мальчик слегка севшим голосом, – что ты здесь делаешь? Как тебя зовут?

– Меня зовут Единственная, – ответила девочка все с тем же серьезным и даже строгим выражением лица. – Сейчас ты вряд ли поймешь мои слова, я пришла из места, которое называется «детство», сюда, на берег моря… оно называется «Вечность», – немного помолчав, добавила она.

– Какая Вечность, какая Единственная, разве это имя, что значит «Из места, которое называется детство?» – уже гораздо более решительно заговорил мальчик. Его распирало от множества вопросов, но большинство из них ускользали, едва коснувшись поверхности сознания. Он смутно понимал: что-то с ним не то, происходит нечто необычное, ведь раньше он жил в каком-то другом мире, где все не так, все гораздо понятнее и гораздо… хуже.

– Я – Единственная, – повторила девочка. – Посмотри вокруг: разве ты видишь здесь кого-то еще, кроме нас с тобой? Никого, кроме нас с тобой, здесь нет, и не будет до скончания века, – немного помолчав, добавила она, – разве что матушка Навна свое отражение пошлет. Возможно, – девочка перешла на шепот. – Она для нас это место и создала, вернее, для того, чтобы мы в этом месте с тобой увиделись. Она вообще очень многое может.

Мальчик еще раз внимательно осмотрелся, совершенно сбитый с толку необычностью аргумента. Действительно, насколько хватало глаз, вокруг не было признаков человеческого присутствия, и все носило печать нерукотворности и необъяснимой изначальности: вечное море, вечные песчаные дюны, вечная пена прибоя, вечное небо… нет, с небом что-то было не так, мальчик почему-то был уверен, что небо должно выглядеть несколько иначе, не отпускало ощущение, что оно чем-то ограничено, хотя что это за ограничение, было совершенно неясно.

– А я тоже – Единственный? – не нашел ничего лучшего спросить мальчик. «Твой единственный», – хотел он добавить, но промолчал.

– Нет, только я Единственная, потому что это твой сон, – отчетливо прозвенел голосок девочки. – Когда ты придешь в мой сон, тогда Единственным будешь ты.

«Ах, это сон!» – пронеслось в голове у мальчика: теперь многое вставало на свои места – и это странное многокилометровое безлюдье, и первозданность ландшафта, и забвение, за исключением отдельных воспоминаний. Как его зовут, откуда он пришел и как сюда попал, он так и не мог вспомнить. Он еще раз взглянул на небо: оно было безоблачным, светящимся, но без малейшего намека на солнце, или луну, хотя время дня стояло явно не предрассветное и тем более не вечернее. И все же что-то опять явно не сходилось, потому что окружающий мир и его восприятие были потрясающе реальными.

– Но послушай, – снова обратился мальчик к незнакомке. – Я хорошо помню, что раньше тоже видел сны: они были совсем другими – смутными, неправдоподобными, в них никогда не ощущалось такой ясности, да и поступал в них я совершенно по-иному, – он пытался найти нужные слова, – как будто был каким-то запрограммированным, без свободы воли, без возможности удивляться или рассуждать, я не мог в них пойти по желанию туда или сюда, рассматривать то или это, они состояли в основном из фантастически искаженных обрывков прежних воспоминаний и встреч, здесь же все совершенно незнакомо и удивительно.