Жажда - Андрей Геласимов

Андрей Геласимов

Жажда

Вся водка в холодильник не поместилась. Сначала пробовал ее ставить, потом укладывал одну на одну. Бутылки лежали внутри, как прозрачные рыбы. Затаились и перестали позвякивать. Но штук десять все еще оставалось. Давно надо было сказать матери, чтобы забрала этот холодильник себе. Издевательство надо мной и над соседским мальчишкой. Каждый раз плачет за стенкой, когда этот урод ночью врубается на полную мощь. И водка моя никогда в него вся не входит. Маленький, блин.

Засранец.

Поэтому пришлось ставить ее на шкаф. И на окно. И на пол. В общем, все как обычно. Одну положил в ванную комнату – в бак с грязным бельем. Подумал – пусть лежит там. На всякий случай.

Когда с водкой более-менее разобрался, кто-то начал звонить в дверь. Сначала не хотел открывать, потому что поздно, но потом все равно открыл. Кроме Ольги, там никого не могло оказаться. Даже мать не заходила уже полгода. Общались по телефону.

– Извини, что снова тебя беспокою, – сказала она. – У меня Никита опять выступает. Выручи еще раз. Я с ним одна не справлюсь.

– Какие проблемы, – сказал я.

Набросил куртку и вышел следом за ней. Даже дверь оставил открытой.

– А ну-ка, кто у нас тут не хочет спать?

Пацан вздрогнул и уставился на меня, как на привидение. Даже кубики свои уронил.

– Кто тут маму не слушает?

Он смотрит на меня и молчит. Только глаза у него стали по чайнику.

– Давай собирайся, – говорю я. – Раз не хочешь слушаться маму – будешь жить со мной. Можешь взять только одну игрушку.

Тот молчит, и рот у него открывается очень сильно.

– Какую с собой возьмем? Машину или вот этого мужика? Это кто у тебя тут в трусах? Супермен, что ли? Давай бери с собой супермена.

Он переводит глаза на Ольгу и шепчет:

– Я буду спать. Мама, я сам спать сейчас лягу.

Я говорю:

– Вот молодец. Быстро все понял. Если еще раз такое произойдет – я снова приду и заберу тебя по-настоящему.

Возле двери Ольга меня остановила:

– Хочешь чаю? Пойдем на кухню – я только что заварила.

Я говорю:

– У меня там дверь открытой осталась. Мало ли что.

Тогда она говорит:

– Ты извини, что я тебе все время надоедаю. Просто он… боится только тебя… А меня совсем перестал слушать.

Я усмехнулся:

– Понятно. Я бы на его месте еще не так испугался. Сколько ему?

– Пять. Четыре и десять месяцев.

Я говорю:

– Я бы еще не так испугался.

А она снова говорит:

– Ты извини… Только не обижайся, пожалуйста.

Потом помолчали немного, и я говорю:

– Все нормально. Если надо – ты заходи. Я теперь дома сидеть буду. Работать закончил. Деньги все получил.

Она посмотрела на меня и говорит:

– Опять будешь три месяца водку пить?

Я говорю:

– С чего ты взяла? Просто сижу дома – смотрю телевизор.

Она посмотрела на меня и улыбнулась. Правда, не очень весело.

– Ладно, извини меня еще раз. Сам тоже заглядывай – если что. Правда не хочешь чаю?

Дома я подошел к зеркалу и долго стоял напротив него. Смотрел на то, что из меня получилось.

Если бы Серега не ошибся тогда и не оставил меня догорать в БТРе последним. Но он думал, что со мной уже всё. Поэтому сначала вытаскивал других. Тех, кто еще шевелился.

Так что теперь только детей пугать. Повезло Ольге с соседом.

А когда поступил в строительный техникум, нас всех выстроили перед зданием на линейку, и завуч сказал: «Вы теперь – лицо строительной индустрии. Не подведите своих отцов». Хотя – кого там было уже подводить? Завуч наш явно был не в курсе. Вместо отцов дома крутились какие-то дяди Эдики. В единственном, конечно, числе. Но завуч имел в виду нас всех, стоящих там напротив него, хотя дождь уже начался и деревья почти все облетели. Поэтому он и говорил во множественном числе. А мы стояли перед ним и тряслись от холода – никто не предупредил, что линейка будет такая длинная. Поэтому куртки оставили в кабинетах. И сигареты, конечно, никто не взял. Но, может быть, он был прав насчет обобщений. Кто его знает – может, у нас к тому времени у каждого на кухне уже сидело по дяде Эдику.

Мама говорила: «Только не надо морщить лицо. Эдуард Михайлович нам помогает. Если бы не он, мы бы с тобой знаешь где могли оказаться? От твоего отца все равно никакого толку. Что до развода, что после – ему на нас наплевать. Знаешь, где мы могли оказаться?»

Но я не знал. И Эдуард Михайлович не был для меня Эдуардом Михайловичем. И дядей Эдиком он для меня не был тоже. Он был для меня никем. Я даже «он» никогда не говорил, если хотел что-нибудь сказать матери. Просто мычал что-то непонятное и мотал головой. Но она понимала. Только каждый раз говорила: «Не надо морщить лицо».

А я вспоминал, как мы с ней и с отцом ходили загорать летом и он надевал всегда такие белые шорты, чтобы ярче был виден загар, потому что он загорал легко и красиво. На голове такая классная кепочка и разноцветные, переливающиеся очки. Он никогда не сидел с нами на одеяле. Ходил вокруг, или стоял невдалеке, или играл в волейбол. Или смеялся с какими-то загорелыми девушками. А мы с мамой прятались от солнца под гриб.

Она говорила: «Костя, тебе досталась моя кожа. С такой кожей загорать нельзя. Слишком много веснушек. Дай я намажу тебя кремом. А то у тебя сгорит все лицо».

Ольга открыла дверь почти сразу. Наверное, даже не успела своего Никиту раздеть.

– Решил все-таки попить чаю? Ну и молодец. Давай проходи на кухню. Сейчас я Никитку уложу.

Я подождал ее в коридоре, а когда она вернулась из детской, сказал, что я не хочу чаю.

Просто мне надо было, чтобы она показала, куда можно зеркало прибить. То есть пока просто поставить. Потому что поздно уже и Никита лег спать. Поэтому колотить стену, конечно, пока не стоит. К тому же – соседи. Хотя, кроме меня, на площадке жил еще только один старик. И он был глухой. Но все равно ведь – Никита. Так что лучше завтра с утра. А пока нужно его куда-нибудь просто поставить.

Она посмотрела на меня молча и потом показала рукой в угол. Прямо под вешалку. А на другой стене уже висело зеркало. Такое же круглое. Но немного побольше, чем мое.

Я выпрямился и сказал:

– Просто от матери осталось. Они давно уже переехали, но кое-что позабыли… Холодильник этот дебильный. Мешает, наверное, твоему Никите спать?

Она сказала:

– Нет, не мешает.

Тогда я посмотрел на ее прихожую и сказал, что пора делать ремонт. А она улыбнулась и ответила, что ей не по карману.

– Особенно твой. Ты сколько берешь?

Я говорю:

– Я только евроремонт делаю. Для богатых. Стеклопакеты там, навесные потолки – всякая фигня.

Она говорит:

– Ну и все равно – сколько?

Я говорю:

– Ну, тысяч восемьдесят, сто. Иногда бывает сто двадцать.

Она говорит:

– Ни фига себе.

А я говорю:

– У них бабок полно. Им надо друг перед другом выгибать пальцы.

Она улыбнулась:

– Сложная у них жизнь.

Я тоже улыбнулся:

– Да, непростая.

Потому что я так и не знал – кто из них кого кинул. То ли Генка Пашку, то ли наоборот. Хотя каждый из них, разумеется, винил в обмане другого. Они приезжали ко мне на своих джипах по очереди и говорили – ну, ты же знаешь, что я не мог кинуть его. Ну, скажи – ты же знаешь.

И я говорил, что знаю, потому что я не мог ответить им «нет». Ни тому, ни другому. Хотя правды так и не знал. И в общем, не хотел ее знать – этой правды. Кому она, на хрен, была нужна? Когда ты с кем-то горишь в одном БТРе – после этого на многие вещи появляется совсем другой взгляд. Просто им повезло. Серега вытащил их чуть раньше. Сначала их, потом этого непонятного капитана из штаба дивизии, после него водилу Михалыча, потом прапорщика Демидова и после всех, наконец, меня.

Может, оттого, что им повезло, они потом и решили кинуть друг друга. Не знаю. Деньги – страшная вещь. Я бы не хотел оказаться на их месте. Во всяком случае – не в этот раз.

Если только чуть раньше. Когда Серега полез в подбитый БТР.

Но бабки есть бабки, и бабки их развели. Полетел псу под хвост их совместный бизнес, а мне пришлось несколько раз покупать водки намного больше, чем обычно.

Потому что они пили как лошади. Приезжали из своего Фрязино и выпивали то, что я для себя покупал. Но всегда по раздельности. Даже звонили заранее, чтобы не наткнуться у меня друг на друга. А я пил с тем и с другим. Мне было все равно – кто из них кого кинул. Для меня они оставались Пашкой и Генкой, с которыми я горел. Которые знали, что у меня когда-то было лицо, а не обожженный кусок мяса.

Полгода после призыва и потом еще целый месяц в Чечне.

А евроремонтом именно Генка надоумил меня заниматься.

– Чего ты паришься? – сказал он мне. – Ты же, на хрен, строитель. Ты же, блин, знаешь всю эту строительную херню. Давай, зафигачь мне квартиру. А я тебе нормальное бабло подгоню. Потом, может, еще клиенты найдутся.

И клиенты нашлись. Даже в нескольких городах. Удивлялись, правда, когда я им говорил по телефону, что работаю один, но потом, при встрече, больше не удивлялись. Во всяком случае, не спрашивали – почему на ремонт требуется так много времени. Те, кто торопился, нанимали других.