Санитар - Владимир Гриньков

Владимир Гриньков

Санитар

Вместо пролога

Ему удалось выйти из палаты незамеченным. Он крался по коридору, а воздуха уже не хватало, хоть широко раскрывал рот, а все равно чувствовал, что задыхается. Он не знал, где находится дверь, ведущая на улицу, и шел наугад. Лицо его стало пепельно-серым, и липкая слюна сбегала по подбородку.

Санитар стоял у окна и обнаружил человека за своей спиной слишком поздно. Едва успев обернуться, получил сильный удар в лицо. Санитара спасло то, что он стремительно поднял руку, защищаясь, и, когда оказался на полу, закричал, призывая на помощь. Сбежались люди, скрутили больного, а он все бился и рычал, озверев; на перекошенном лице застыли капли пота.

– Я вас всех убью! Этой же ночью! Мне плохо! Плохо! Плохо!

Он вдруг начал биться головой о кафельный пол, и санитарам многих усилий стоило его сдержать.

Лечащий врач стоял над ним с мрачным выражением лица.

– Нельзя его больше таблетками пичкать, – сказал один из санитаров. – Доходит он уже.

– Не тебе решать! – оборвал его доктор. – Ты лучше следи, чтобы он не сбежал.

– От нас не сбежит.

Было двадцать четвертое сентября. За окном психиатрической больницы в городе Костроме синела туча.

1

Он уже знал, как будет убивать Самсонова. Только не нож, крови он боится. Ударить чем-то тяжелым, чтобы сознание потерял, а дальше с ним можно делать все, что заблагорассудится. Лучше всего, конечно, удавить. Накинуть на шею ремень, затянуть. Одна или две минуть! – и все кончено. Да, именно так. Сначала оглушить, потом душить ремнем.

Самсонов, еще пока живой и невредимый, подошел к машине, крикнул в приоткрытое окно:

– Паша, открой заднюю дверцу!

Руки у него были заняты бутылками шампанского и всякой снедью – накупил всего, лопнет ведь, пока съест. Барсуков открыл дверцу. Самсонов сложил покупки на сиденье, повернул свое багрово-сытое лицо, хмыкнул:

– Вот они, подарки от западных пролетариев пролетариям восточным.

Барсуков усмехнулся в ответ, хотя в душе не согласился – какой уж там восточный пролетариат, достаточно на оплывшее лицо Самсонова посмотреть, чтобы понять – не в каменоломне человек работает; а тот уже шумно сел за руль, поерзал, угнездился, завел двигатель.

Мерседесовский движок плавно заработал.

– Бензина, наверное, много жрет? – предположил Паша.

– Больше, чем «Запорожец», – засмеялся Самсонов.

– По нынешним временам дорого выходит.

– А что такое дорого?

Самсонов с места рванул, и Паша поспешно оглянулся: он видел, что слева приближается легковушка и надо было бы ее пропустить, – конечно, они не успеют разогнаться, нагонит она их и ударит в зад, – но «Мерседес» уверенно набрал скорость, увеличивая спасительное расстояние.

– Ты всегда так ездишь?

– Угу, – кивнул Самсонов и зевнул, широко раскрыв рот, больше похожий на пасть.

Барсуков отвернулся к окну. Зря он сел в машину – и на троллейбусе доехал бы неплохо. Подумаешь, соседи по дому. В детстве они с Виталиком были ровней и компанию водили, а теперь все изменилось: здороваются, встречаясь, и улыбки при этом на лицах. Но это и все, пожалуй, что от прежней жизни осталось.

На перекрестке Самсонов притормозил. Красный глаз светофора разглядывал сидящих в машине людей.

– Куда этим летом едешь? – поинтересовался Самсонов.

По тону Паша догадался, что не в нем дело, просто Самсонов о своих планах рассказать хочет, а вопрос этот так, для затравки. Пожал плечами, сказал как можно безразличнее:

– Не знаю, не решил еще.

Хотя решать особенно нечего было: отпуск дома проведет, как и в прошлом году. Сказал – и сжался внутренне, потому что сейчас Самсонов начнет хвастаться, и останется лишь неискренне улыбаться, ощущая собственную неполноценность.

– А я в этом году – на Канары.

Конечно, на Канары. Куда же еще эта сволочь может отправиться? По географии у него в школе были двойки, и других мест на земном шаре он не знает, естественно. По рекламе ему известны три точки отдыха: Копакабана, Варадеро и Канары. Копакабана в Бразилии, далеко и дорого – отпадает. Варадеро не подойдет, потому что там социализм, Кастро и карточки на продукты. Остаются Канары.

– Давно хотел побывать там, – продолжал Самсонов. – Уже почти все мои знакомые съездили, один я как лопух.

Рисуется, сволочь. Паша изобразил на лице понимающую улыбку, но ему сейчас было нехорошо. Вот если бы ударить Самсонова – прямо в пухлый рот кулаком, и чтобы кровь брызнула. Паша не любит крови, но сейчас пусть будет. Сжал непроизвольно кулаки. Светофор перемигнулся на зеленый. Самсонов тронул машину с места.

– Отдохну, – сказал он и вздохнул.

Его вздох неожиданно не показался Паше наигранным.

– Устал от работы, от дураков, которые окружают, от неразберихи вокруг, от баб.

– И от баб? – усмехнулся Барсуков.

– И от них тоже. Они дуры, Паша.

– Все?

– Все до одной.

– Прогони.

– Не получается. Липнут.

Паша опять отвернулся. Зря он в машину сел. Хотел себя ровней Самсонову почувствовать? Так на вот тебе, утрись. Вздохнул судорожно.

Въехали во двор. Самсонов притормозил у Пашиного подъезда.

– Спасибо за доставку, – изобразил улыбку Паша.

– Не стоит благодарности.

На лавочке сидел Петр Семенович. Поздоровался первым и шутливо поинтересовался:

– С личным шофером ездишь?

– Угу, – кивнул Паша. – Ну что, Семенович, бежим завтра?

– Как обычно – в семь.

Самсонов у соседнего подъезда выгружал из «Мерседеса» покупки.

– Некоторые люди позволяют себе вести более роскошный образ жизни, чем средний обыватель, – усмехнулся Петр Семенович.

– Так ведь зарабатывают.

– Не зарабатывают, – поправил Семенович. – Воруют.

– За руку не поймали – значит, не вор.

– Не поймала милиция. А люди вокруг на что? Мы разве ничего не видим? Все в наших руках.

Самсонов захлопнул дверцу машины и скрылся в подъезде. «Их никто не любит, – подумал Паша. – Но все делают вид, что ничего не происходит».

2

С семи до семи тридцати утра Паша бегал на стадионе – через два дома, близко и удобно. Много лет назад, когда новостройки подступили вплотную к старому парку, часть деревьев вырубили, поставили футбольные ворота – получился стадион. Паша к бегу пристрастился еще в армии, а когда вернулся домой, занятия не бросил, чтобы форму не терять, – и бегал каждое утро. Петр Семенович к нему по-соседски пристроился, но был Паше неровня, здоровье уже не то. Неспешно наматывал круги, пока Паша, отбегав свою норму, со зверским выражением лица отрабатывал удары, после чего они вдвоем делали пару прощальных кругов по стадиону.

Сегодня Паша был явно не в духе, не балагурил, как обычно, и Семенович молчал, почувствовав недоброе Пашино настроение. Бегунов вроде них было немного. Помятого вида мужики под ближайшим деревом разливали водку по стаканам.

– Во дают! – буркнул Семенович. – Прямо с утра. – Барсуков покосился в их сторону, но ничего не сказал.

– И где люди деньги берут на это дело? – озаботился Семенович.

– Зарабатывают.

– Не-е, Паша. Воруют.

– И эти тоже, что ли?

– Почему «и эти»?

– Самсонов, вы вчера сказали, ворует. Эти – тоже воруют?

– Конечно, воруют. Только разные у них масштабы. Самсонов твой…

– Он не мой! – сказал поспешно-раздраженно Барсуков.

– Не твой, ладно. Так вот Самсонов вагонами ворует…

– Вы еще скажите – составами.

– Может, и составами, – согласился Семенович. – А эти – кто с завода что унесет, кто дома украдет безделушку какую да и продаст.

– Так вы всех в воры запишете.

– Это ты за Самсонова обиделся? Напрасно, Паша. По нему тюрьма давно плачет. Ты ведь не ездишь на «Мерседесе», правда?

– «Мерседес» – еще не преступление.

– У нас, Паша, «Мерседес» – преступление. Потому что человек не может даже на «Запорожец» себе накопить. У нас другая жизнь и другие о ней представления.

– Значит, все должны только на «Запорожцах» ездить?

– Нет, не все. Только самые лучшие. А большинство – на трамвае.

– Это же бедность!

– Нет. Это – равенство, пусть понемногу – но всем. Как при Брежневе.

– Хорошее было время?

– Да, очень. В двадцатом веке для русского человека не было лучшей жизни.

– А раньше?

– Раньше – это когда?

– До революции. Говорят, лучше было.

– Лучше не было, Паша. Потому что хорошо жилось не всем.

– А при Брежневе – всем?

– Да. При Брежневе – всем.

– И вам?

– И мне.

Барсуков взглянул на часы. Семь тридцать пять.

– Пора, – сказал он.

Вышли на асфальтовую дорожку, ведущую к дому.

– Такие, как Самсонов, очень опасны, – сказал Семенович.

Он дышал тяжело, нельзя ему много бегать все-таки.

– Чем же опасны? – удивился Паша.