Первое правило королевы - Татьяна Устинова

Татьяна Устинова

Первое правило королевы

Посвящается Людмиле Селивановой.

Такие женщины, подобно комете Галлея,

появляются раз в столетие.

Неприятель отражен на всех пунктах.

— Я ответила на ваш вопрос?

Очочки ведущего как-то неожиданно высунулись вперед и блеснули с изящным ехидством.

— О да, — пылко ответил он и, моментально изменив тон с пылкого на интимный, продолжил: — А вот еще говорят… думаю, что многие наши зрители не раз слышали… говорят, что вы каждый день меняете шубы. Это правда?

Инна улыбалась.

— О да, — воскликнула она с бумеранговой пылкостью, — конечно, правда, Гарик!

После чего перегнулась через голубой сверкающий стол и добавила почти шепотом — впрочем, шепот этот отлично был слышен как в наушниках у всей съемочной команды, так и с той стороны экрана, где находилась, как это принято называть, «зрительская аудитория».

— Гарик, — прошептала она, — хочу вам признаться. Я каждый день меняю шубы, бриллианты и мужчин! Только никому не рассказывайте!

Такого ведущий никак не ожидал, да еще под самый занавес. Глаза за стеклами интеллигентных очочков стали растерянными. Вообще Инне было его жалко — взялся, бедолага, интервьюировать знаменитостей, а они вон какие штуки откалывают, черт бы их побрал!.. Попробуй уследи за ними, когда в сценарии у тебя одно, а в эфире выходит совсем другое!

Инна молчала. Гарик решил, что нужно засмеяться, — и засмеялся неуверенно. Она его не поддержала.

— И вы, — заговорил он, — так легко в этом признаетесь?..

— В чем, Гарик? — неторопливо спросила она, и он понял, что на этот раз точно угодил в ловушку.

Ему теперь придется повторить про «шубы, бриллианты и мужчин», а делать этого никак не следовало, наоборот, нужно бы «проехать», «проскочить» опасное место и больше к нему не возвращаться, а он вернулся — сам! — и попал прямо в пасть к беловолосой мегере!

— Э-э, — тоскливо промямлил Гарик и с неуклюжестью слона перешел прямо к следующему вопросу: — Инна, у вас хорошие отношения с губернатором Белоярска?

— Гарик, а у вас хорошие отношения с министром печати?

Нет, все-таки она решила его добить, эта стерва!..

— С министром печати? — переспросил он жалобно. — А почему, собственно… Да нет, у меня с ним никаких отношений нет — ни плохих, ни хороших!

— У меня тоже нет ни плохих, ни хороших отношений с губернатором Белоярска.

— Позвольте, но вы ведь работаете… в администрации Белоярского края, а краем руководит губернатор…

— Но вы ведь тоже работаете на телевидении, а телевидением руководит министр.

— Не напрямую, не напрямую! — Не хватало ему еще, чтобы она затеяла разговор о свободе слова, когда до конца эфира осталось тридцать секунд!

— Губернатор Белоярска тоже не руководит мной… напрямую, Гарик!

Все это было двусмысленно, странно, с подвохами, да еще такими, с которыми он не умел справиться!

Наушник напомнил ему, что пора бы попрощаться, и он с радостью и облегчением проговорил, глядя в черную дыру камеры:

— Сегодня у нас в гостях была Инна Васильевна Селиверстова, руководитель информационного управления администрации Белоярского края. Я прощаюсь с вами до завтра и надеюсь, что мы встретимся вновь в программе «Единственный герой». С вами был Гарик Брюстер.

После чего некоторое время они посидели неподвижно, как сфинксы, улыбаясь стеклянными улыбками — друг другу.

В мониторе завертелась реклама, и голос ниоткуда сказал на всю студию довольно кисло:

— Отлично. Всем большое спасибо.

Даже без этого кислого голоса было ясно, что эфир неудачный.

Ведущий выдернул из уха микрофон. Инна расслабилась — закинула одну ногу на другую. Ноги были безупречные. Она никуда не спешила.

— Спасибо вам, Инна Васильевна, — поблагодарил ее Гарик досадливо. Шнур застрял под пиджаком и никак не вытаскивался.

— Не за что, Гарик, — откликнулась она. Улыбка была ледяной и сладкой. Гарик поежился, словно это ледяное и сладкое вылилось ему за шиворот.

Подскочили бойкие молодые люди и проворно отцепили от микрофонов Инну и запутавшегося Гарика.

— Э-э, — протянул Гарик, который уже видеть ее не мог, — вас проводит… вот… Сережа.

— Спасибо.

За камерами в сумерках студии возникла продюсерша — средних лет, в брюках и мятом пиджаке.

— Инночка, все получилось отлично! — Много лет никто не называл ее Инночкой, да еще на людях, но на телевидении свои законы. — Немножко в конце… смазано, но это не страшно! Наш Гарик просто чуть-чуть растерялся. Еще раз спасибо, что пришли.

Гарик не «чуть-чуть растерялся», а чуть в обморок не упал, поправила ее про себя Инна. Впрочем, как известно, «чуть-чуть» не считается.

— Мы пришлем вам кассету с записью эфира. Вам нужна запись?

— Хотелось бы.

Она должна посмотреть, где и какие сделала ошибки, да и вообще — как сидела, как смотрела, как отвечала, как выглядела, как была причесана. Она всегда анализировала свои эфиры тщательно, придирчиво и отвлеченно, как будто там, в телевизоре, была вовсе не она, а какой-то другой человек, и этот холодный и пристрастный взгляд всегда позволял ей найти собственные оплошности, учесть и в следующий раз избежать их.

Она изо всех сил старалась не походить на заполошных «государственных» теток, дающих интервью «из нашей студии „Россия“», в прическах с начесом, путающихся в словах и не умеющих улыбаться. Она старалась — и ей это удавалось.

Уверенно держась на высоченных тоненьких каблучках, она подошла к краю подиума, на котором помещалась декорация, и, не глядя, протянула руку.

Тотчас же протянулась мужская рука, которая вежливо помогла ей сойти на студийный пол.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарила она.

— Царица Савская, — на ухо свистнул один оператор другому, — королева Марго. Говорят, зараза и стерва — не приведи господи!

— Зато ноги — блеск, — отреагировал коллега, известный ходок по дамской части. — Такие бы ноги, да какой-нибудь кысочке, а они аллигатору достались!..

Они проводили ее взглядами — прямая спина, короткие белые волосы, сужавшиеся на длинной шее, маленькое ухо с бриллиантовой гроздью, тонкий запах сложных духов.

Э-эх!..

Шубы, бриллианты и мужчины, да еще каждый день!.. Вот это баба!..

Выйдя из студии, она первым делом включила телефон. Знала, что за час, который была вне зоны приема, ее наверняка разыскивали десять раз, а может, двадцать, а может, сорок, но проверить автоответчик не успела — телефон зазвонил.

— Инна, я вас провожу, — из-за спины начала было продюсерша, но та ответила быстрой улыбкой и повернулась спиной, что означало — подожди, не мешай.

Звонил муж, два месяца назад превратившийся в бывшего. То есть развели их вчера, а два месяца назад он решительно объявил ей, что «все кончено».

До этого он тоже говорил «кончено», но не уходил, а два месяца назад ушел.

— Привет, — сказал он озабоченно, — ты где? В Москве?

— В Москве.

— Ах да! — спохватился он. — Только что по телевизору видел!

— Ну и как тебе программа?

— Я не стал смотреть, — с готовностью признался он, и она моментально поняла, что телевизор был упомянут специально ради того, чтобы сказать ей, что он «не стал смотреть» — переключил на футбол.

— Ну и как тебе футбол?

— А? — переспросил бывший муж, немного растерявшись. — А, ничего. Все в порядке. Слушай, Иннуль, а где мой костюм? Ну, знаешь, с жилеткой? Что-то я его не могу найти, а Анька, зараза, смылась.

«Зараза Анька» — домработница — смылась неспроста.

«Я его если увижу, Инна Васильевна, — чуть не плача сказала она, перед тем как Инна уехала в „Останкино“, — я ему в рожу вцеплюсь! Вам же хуже будет. Отпустите меня, а?!»

Инна ее отпустила, и бывший муж собирал теперь свою часть «совместно нажитого имущества» в полном одиночестве.

Нелегко ему, бедняге, подумала Инна.

Всю жизнь за ним ухаживали — сначала мать с бабкой, потом первая жена, потом она, Инна, а теперь вот «новая счастливая семейная жизнь» подключилась. Но так как «новая счастливая» не могла ухаживать за ним в Инниной квартире, пришлось ему самому трудиться, и, как видно, от непосильного труда он уже изнемог. Собирать вещи, когда ни разу за всю жизнь не поинтересовался, где они лежат, — вот, черт побери, задача!..

Зато Инна все хорошо знала — про костюмы, май-юг, шорты, двухтомничек Мандельштама, бритвенный прибор, коробку с компакт-дисками — джаз, разумеется! — про два десятка шелковых галстуков и пяток сложных концептуальных фильмов Вуди Аллена и Питера Гринуэя.

Больше от мужа ничего не осталось.

«Давайте я все соберу и у двери поставлю, — с ненавистью предложила Аня. — Он тут нам все перебуровит, если сам собираться станет!»