Вечерня - Эд Макбейн

Эд Макбейн

Вечерня

Анне Эдвард и Стиву Ситрону

Город на этих страницах — вымышленный. Все персонажи и места действия — выдуманы. Лишь порядок действий полиции основан на установленной методике расследований.

Глава 1

Для него уже стало привычкой размышлять над мировыми проблемами во время вечерней службы, заученно произнося литанию; молитвы шли каким-то заунывным контрапунктом к его неслышным мыслям.

Священник.

В такие минуты он думал о себе как о Священнике. С большой буквы. Священник. Как бы отстраняясь таким образом от самого себя, он обращался к себе в третьем лице, так, словно это был не совсем он…

…действующее лицо в романе или, может быть, в фильме…

…кто-то вне его физической оболочки, кто-то возвышенный и далекий был предметом его мыслей, и к нему он обращался с почтением только как к священнику. И так размышляя о себе, разбирая проблемы священника, как чьи-то чужие, отец Майкл мог…

Потому что, видите ли…

Да, это был он, отец Майкл, который мог находить отдохновение в вечерних молитвах, который мог служить вечерню себе в утешение, пока в маленьком вымощенном садике за церковью удлинялись тени. Но в то же время это был священник, которому предстояло справиться со всеми тревогами, обрушившимися на него с середины марта, и их было столько, что совладать с ними простому патеру оказалось не под силу, — это было богохульство.

Вечерня была шестым из семи канонических часов.

В семинарии он заучил порядок молитв с помощью чуть рифмованной бессмыслицы:

Заутреня — утренняя молитва,

В шесть — вторая заутреня.

Терция — через три часа.

В полдень — служба шестого часа.

Ноны читаются в три пополудни,

Через девять часов после восхода солнца.

Вечерня — вечерняя молитва.

Когда кончается день,

Произносится Повечерня,

И тогда в постель.

Патеру было тридцать два года.

Казалось, сто лет прошло с той доброй, безмятежной поры, когда он учился в семинарии.

Боже, помоги мне, Господи, поспеши мне на помощь! Слава Господу!

Часослов был так же неукоснителен и сложен, как расписание космических запусков. Ведь были не только дневные молитвы для семи различных канонических часов, особые молитвы читались на Пришествие и Рождество, в канун Святой недели и после нее, накануне и после Вознесения. А сколько еще больших праздников: и Троицын день, и Тело Христово, и Святое Сердце, и Царь Христос, не говоря уже о Псалтыре Четырех недель — точно как космические запуски. Отклонишься на миллисекунду и промахнешься. Священник задумывался, не является ли такое сравнение богохульством, но слышал свой голос, шепчущий молитву в непотревоженную тишину.

Мозг его беспрестанно работал. Он искал решения там, где их, казалось, и быть не должно. Его голос заученно произносил слова молитвы, а мысли метались в беспорядке… если б только был выход… зловещий план… если б только можно было вернуться, например, к Душам Святых, например, к двадцать первому дню января, скажем, к Святому дню Святой Агнессы, девственницы и мученицы, и найти там утреннюю молитву… Мой Бог Иисус Христос обручился со мной своим кольцом; он короновал меня как невесту… а потом толкования Псалмов и песни из Воскресенья, Неделя 1-я, стр. 556, все так просто… О Боже, ты Бог мой, к тебе стремлюсь я… но нет, не было того ужасного плана, ты воспринимал свои проблемы так, как и следовало, ты старался решить их, как если бы перешагивал через камни, уложенные более века назад в древней части города, давно превратившейся в руины…

…полные ненависти угрозы в доме священника…

…это шантаж, шантаж…

…тяжелые удары в двери центрального портала…

…чернокожий мальчик, бегущий к церкви как к убежищу, эй, человек, помоги мне, они хотят убить меня!

Кровь, стекающая с его лица.

…превратившейся в развалины, все в руинах.

Надписи на массивных стенах церкви, варвары на малорослых конях, штурмующие двери. Прошло почти шесть недель после тех событий — сегодня 24 мая, день Вознесения — все это время, почти шесть недель, он стоял на коленях…

Я пришел от отца и пришел в этот мир; сейчас я покидаю мир, чтобы вернуться к отцу моему, аллилуйя!

В вечернем воздухе стоял сладкий запах роз.

Розы были его наслаждением и его слабостью, он ухаживал за ними, как и за Божьей паствой.

В этом вечере таился какой-то покой и безмолвие. Да, четверг. Название-то какое. Что-то в самом названии — четверг — сумеречное и такое же мягкое и вкрадчивое, как солнечный закат. Четверг…

Бог велик в своем милосердии; потому что велика любовь его к нам…

…Я скажу, я все скажу…

Кровь мальчика, капающая на мраморный пол перед алтарем.

Злобные крики, раздающиеся внутри церкви.

Все еще на коленях.

…Его покровительством спасены вы будете. С Христосом и во Христе Он вознес нас и уготовил место на небесах.

За высокими каменными стенами сада священник видел закопченные верхние этажи зданий на противоположной стороне улицы, за ними — освещенное заходящим солнцем небо. Воздух напоен неодолимым ароматом роз. Священник прошел мимо клена, посаженного в самом центре сада, каменная скамейка окружала клен, и тут он ощутил внезапный прилив любви… к розам, к славному закату, к всесильным словам, что безмолвно парили в его молитвах. Отче наш, возрадуй вознесением Сына Твоего Христа, позволь нам последовать за Ним в новое мироздание, ибо вознесение Его — наша слава и надежда наша. Мы просим…

…вдруг он заметил, что ворота в стене растворены. Настежь.

Садившееся солнце освещало их так, что они отбрасывали длинную, изогнутую тень, достигавшую самого клена.

Он подумал…

Или наверняка Марта сделала бы…

Он быстро пошел к воротам, выкрашенным в ядовито-зеленый цвет его давным-давно умершим, лишенным всякого вкуса предшественником, с еще свежим красным рисунком на той стороне, что выходила на улицу. Ворота были деревянными в четыре дюйма толщиной и в верхней части возвышались над каменными стенами на добрый фут — архитектурный штрих, резавший глаз педантичному священнику. Узкий золотой лучик солнца на земле становился все уже, пока священник закрывал створку ворот, подвешенных на петлях из ковкой мягкой стали… все уже… уже… и вот он совсем исчез.

Аллилуйя, давайте восславим Христа, возносящегося на небеса, аллилуйя!

Запор на воротах был совершенно новым.

Он задвинул засов. Послышался надежный, успокаивающий стук.

Слава Царю царей, восхвалим Господа, аллилуйя!

Опустив голову, он повернулся и пошел назад к церкви, миновал тенистый клен, когда нож…

Вначале он почувствовал лишь обжигающую боль.

До второго жестокого удара не осознавал…

И лишь тут понял, что его убили…

Повернулся…

Начал поворачиваться…

И почувствовал, что нож вновь вошел в него, на этот раз ниже, в поясницу…

О Боже…

И в диком бешенстве снова, снова, снова…

О Иисусе, о Иисусе…

И кромешная тьма затопила сад.

Не было дня, когда бы Уиллис не опасался, что кто-то вот-вот пронюхает про нее. Сдаваемая внаем квартира находилась на двенадцатом этаже отремонтированного дома, который вполне может сойти за кооперативный. Тут невероятно много незнакомых людей, и все они опасны. Ведь незнакомцы задают вопросы. А чем вы занимаетесь, мистер Уиллис? А вы, мисс Холлис? Уиллис и Холлис, звучит как название юридической конторы. Или, может быть, танцевальной группы. А теперь, леди и джентльмены, мы представляем вам недавно вернувшихся из поездки по блистательным столицам Европы… Уиллис… и Холлис!

Вопросы о нем самом его просто бесили; интересно, почему в Америке каждый считает своим долгом быть в курсе того, чем в этой Америке занимаются другие. Иногда он порывался сказать, что продает крэк невинным школьникам. Хотелось бы знать, что бы ему на это ответили. Сказать им, что ты — полицейский, так у них глаза на лоб полезут. О, неужели? Хватит болтать чепуху и скажи нам, чем ты на самом деле занят. Правда, клянусь Богом, я — полицейский, детектив третьего класса Харольд О. Уиллис, это я, клянусь. Посмотри на себя. Думаю, для полицейского ты ростом не вышел, даже для детектива, к тому же это исключено с твоей-то черной курчавой шевелюрой и влажными карими глазами… ну-ка, покажи свой жетон! Им тоже покажи. Ого! Никогда раньше не встречал живого полицейского детектива; ты в самом деле работаешь в одном из этих ужасных полицейских участков, о которых мы столько читали? А у тебя есть пистолет? Ты кого-нибудь убил? Вопросы, вопросы… Надоедливые, но не опасные.

А Мэрилин они задавали опасные вопросы.