След солдата - Нгуен Тяу

Нгуен Минь Тяу

След солдата

 Роман «След солдата» посвящен одному из героических эпизодов освободительной войны вьетнамского народа против американского империализма и его ставленников. На примере боев в Кхесани писатель Нгуен Минь Тяу ярко показывает, с каким героизмом и стойкостью вьетнамские трудящиеся и их вооруженные силы отстаивали честь и свободу своей родины. Автор с большой любовью рисует мужественные образы бойцов и командиров, подчеркивает неразрывную связь поколений и преемственность революционных традиций, раскрывает всенародный характер освободительной борьбы.

Мы будем продолжать борьбу до тех пор, пока не выметем с нашей земли всех врагов, до последнего.

Часть первая.

На марше

1

Всю осень древние джунгли дремали. Никто в ту пору не нарушал их сладкого сна: даже самые вездесущие и проворные из бойцов - разведчики - находились пока что в тылу. Сумрачный, мглистый массив леса кое-где озарялся вспышками алых цветов дикого банана. За лесом тянулись заросли дикого сахарного тростника, потом опять начинался лес, а за ним - снова заросли тростника, которые выходили прямо на покрытую гравием дорогу № 9, ведущую к населенному пункту в районе вражеских укреплений. Всю осень здесь тоже было спокойно. На иссушенной, жаждущей ливня земле виднелись лишь следы слонов, неторопливо прошествовавших по сухой, увядшей траве, да едва различимые глазом, накладывающиеся друг на друга следы разведчиков, прошедших здесь по заданию своего командования. Последние предвещали скорые бои.

Кхюэ, ординарец замполита 5-го полка, с тех пор, как начались первые разведывательные операции, не раз бывал на этом участке. Однако теперь, покидая командирский блиндаж и направляясь в расположение полка, только недавно оставившего последний лагерь на берегу реки Сепон, Кхюэ каждый раз видел новую картину. После нескольких боев противнику удалось частично определить направление передислокации наших крупных соединений, и теперь в этом районе разбрасывались отравляющие вещества, а самолеты Б-52 вели «ковровые» бомбардировки. Окрестные джунгли уничтожались участок за участком. Одна за другой выжигались лужайки и поляны, расчищалось пространство у отрогов гор и вдоль ручьев. Круглосуточно над джунглями сновали взад и вперед всевозможные самолеты-разведчики. По ночам в небе, в плотном тумане, повисали гроздья осветительных ракет, отбрасывая на горы и джунгли призрачный белый свет. Но, невзирая на самолеты-разведчики и осветительные ракеты, по земле густым потоком шли солдаты, оставляя четкие следы. Солдаты узнавали знакомых, обменивались приветствиями. Дорога постепенно стала объектом непрекращающихся бомбардировок. Повсюду в беспорядке валялись искореженные деревья, полузасыпанные землей, вывороченной взрывами. В воздухе стойко держался удушливый запах гари, но солдаты шли, не останавливаясь, подразделение за подразделением. Днем самолеты-разведчики частенько не выискивали целей для бомбардировщиков, а кружили над вершинами деревьев, и тогда из зиявшего пустой глазницей фонаря высовывался мегафон и жеманный женский голос вещал: «Мужественные солдаты Вьетконга! Вы слышите голос ваших любимых подруг. Вернитесь к нам, своим любимым, вернитесь на сторону правительства! Мы будем заботиться о вас, лелеять вас. Я вижу вас, мои дорогие…»

А внизу, под деревьями, вповалку спали солдаты. Время от времени кто-нибудь из них переворачивался на другой бок и сонно бормотал ругательства.

С весны прошлого года Кхюэ уже привык к этим картинам. Днем и ночью джунгли сотрясались от разрывов бомб, выкорчевывавших деревья и сносивших огромные валуны, но это не могло остановить марша наших войск. Кхюэ видел разрушенные врагом дороги, видел пламя бомбежек, свыкся с временным фронтовым неустройством и затяжными ливнями, от которых разбухали ручьи, бегущие сквозь вековую мглу девственных джунглей западного края. Такого он насмотрелся и раньше, когда стесал каблуки, шагая по бесконечным дорогам вдоль горного хребта Чыонгшон. Картины разрушения властно звали Кхюэ и его однополчан на борьбу с врагом.

Когда полк выступил, Кхюэ был командиром лучшего в разведроте отделения. В пути разведрота догнала расположившийся на привале штаб полка. Придорожная лужайка была заполнена людьми. Бледные, незагорелые лица, взмокшие от пота спины. Следы пота остались даже на огромных вещмешках, которые вместе с полевыми сумками всевозможных размеров были грудами навалены вдоль дороги. Знакомый кадровик, молодой, но уже изрядно полысевший, сидел на земле у огромного вещмешка в одних трусах и нижней рубахе и разводил сухое молоко из банки. Завидев невысокую юркую фигурку Кхюэ с автоматом на плече, он крикнул:

- Кхюэ, давай иди к нам!

- Харч приготовили - пальчики оближешь! Смотри, пожалеешь! Догонять не станем! - поддержали его двое кашеваров, хлопотавших вокруг множества котлов и котелков.

- Сами наготовили, сами и ешьте, - отрезал Кхюэ. Вообще-то он отличался веселым нравом, но сейчас ему было не до зубоскальства.

Из штаба полка пришло распоряжение, занявшее всего страничку машинописного текста, в котором сообщалось, что он, Кхюэ, должен оставить свою разведроту и отправиться для дальнейшего прохождения службы к замполиту Киню. В тот же день Кхюэ, вскинув на плечо вещмешок, зашагал через расчищенную поляну, тянувшуюся вдоль базы снабжения. Час был послеобеденный. Кхюэ нашел место, где теперь находился штаб. Царила такая тишина, что лес казался необитаемым.

От дерева к дереву протянулись, переплетаясь в сплошную сеть, вместительные спальные гамаки. В изголовье висели полевые сумки, планшетки, фляжки, топорики, винтовки. Одни солдаты отдыхали, другие, прислонившись к деревьям, что-то усердно писали. Издалека, по-видимому с другой такой же точки, доносился усиленный горным эхом перестук ножей, рубивших мясо. Обходя гамаки, Кхюэ задержался у одного из них, перекрученного, как стручок фасоли, и провисшего до самой земли. В нем лежал мужчина с рассеченной бровью. Длинный шрам делил ее пополам. Мужчина не спал и задумчиво смотрел вверх, на узкий, как щель, голубой просвет в листве.

- Эй, парень, где замполит Кинь?

- Я замполит Кинь.

- Товарищ командир, разрешите обратиться…

Замполит спрятал толстую пачку машинописных листков в пеструю холщовую сумку и пригласил Кхюэ в единственный здесь шалаш, собранный из расщепленных стволов крупного тростника.

- Так что же за дело у тебя, старина? Гляди-ка, какой у тебя мешок тяжелый!

Кинь говорил с заметным диалектным акцентом. Левый раненый глаз был чуть затуманен и, казалось, заговорщически подмигивал собеседнику. Кхюэ, окинув взглядом его одежду из коричневой хлопчатки, высокий лоб, коротко остриженные поседевшие волосы, вдруг вспомнил, как в один из первых дней своего пребывания в разведроте - они тогда стояли еще на равнине - ему пришлось пасти около десятка буйволов. Отведя скот к холмам, он уткнулся в роман «Овод» и так увлекся, что поднял голову лишь тогда, когда услышал громкие крики, доносившиеся со стороны деревушки на другом краю поля. Кхюэ увидел, что его буйволы забрались в рис и их гонит оттуда какой-то крестьянин в старой, выгоревшей добела военной форме. Кхюэ бросился к нему с извинениями и, решив, что это кто-нибудь из села, тут же предложил заплатить за испорченный рис. Однако мужчина насмешливо глянул на него, сказал: «В следующий раз будьте внимательнее. Буйволы не должны портить народное добро!» - и ушел. Потом Кхюэ узнал, что это был их замполит.

Кхюэ движением плеч поправил сползший вещмешок и скатку - вместе в них было около сорока килограммов весу, - щелкнул каблуками, выпрямился и достал из кармана напечатанный на машинке приказ.

- Разрешите доложить! Проходил службу в разведроте, явился в ваше распоряжение!

- Вот оно что… Ну снимай тогда свой мешок. Садись, потолкуем. Куришь?

- Курю!

- Ты, наверное, куришь сигареты, а я люблю табачок. Давай познакомимся. Ну а сам-то ты как относишься к своему переводу сюда?

Кхюэ почувствовал, что никакой беды не будет, если он откровенно поговорит с этим человеком.

- Разрешите обратиться…

- Ну говори, говори…

- У меня такой характер… Трудно дисциплине поддается… Боюсь, не смогу быть вам хорошим ординарцем!

- У меня тоже дисциплина страдает, - весело ответил Кинь.

- Если сказать честно, то на фронте я предпочитаю находиться на передовой.

- И я тоже!

Кхюэ, хотя и прослыл в разведроте говоруном, однако под таким напором осекся и замолчал. Кинь же спустя мгновение сказал, обращаясь к нему как к равному: