К своей звезде - Аркадий Пинчук

А.Ф. Пинчук

К своей звезде

(роман в двух книгах)

Моему отцу – Федору Пинчуку

Об авторе

Аркадий Федорович Пинчук родился 11 января 1930 года. Боевой путь начал в 14 лет, разведчиком в белорусском партизанском отряде. Полковник в отставке.

Длительное время являлся корреспондентом газеты «Красная звезда» по Ленинградскому военному округу. Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Президент Международной ассоциации писателей-баталистов и маринистов Санкт-Петербурга. Член Союза писателей России. Прозаик. Автор 10 пьес и сценариев к кинофильмам. Награждён медалью им. А. Фадеева. Лауреат премии имени В. Пикуля. Лауреат премии имени Маршала Советского Союза Г.К. Жукова в области литературы и искусства.

Книга первая

Хождение за облака

1

Телеграмма была смешная и без подписи, но Нина сразу все поняла. Она почувствовала, как занемела и тут же стала горячей щека. Ехать! Отпроситься у Маргоши на один день и ехать. Ленку из садика Олег заберет. Только не выдать своего состояния до отъезда: она никогда не умела скрывать эмоций. Заняться хозяйством, постирать белье, окна перемыть, ни минуты без дела!

Сколько же дел надо переделать, чтобы дожить до завтрашнего дня?

– Нинка, не сходи с ума, – только и скажет Марго.

– Отпускаешь или нет?

– Попробуй тебя, дуру, удержать.

Телеграмма жгла руки. Порвать бы скорее, только еще раз перечитать, представить, как, свесив белую гриву свою над бланком, он торопливо писал этот глупый взволнованный текст: «Пятница переносится на четверг крылья дрожат нетерпения». Только рвать телеграммы – пошло, лучше сжечь над Маргошиной пепельницей. Она будет сочно ругаться и необъяснимо мило обзывать Нину разными словами.

Да, Нина не отрицает – свихнулась, стала психопаткой, квадратной дурой, бестолочью зеленой и еще чем-то ужасным в международном масштабе. Стала! Ну и что? Да хоть в масштабе галактики!

Она жила теперь только им… И благодарила бога за это великое счастье. Хотя благодарить его было не за что. Зачем он так нелепо, несправедливо все решил? Раскидал, растащил два сердца, остудил разлукой, закабалил навечно любовью к маленькому существу, а потом, нате вам, через десять лет свел под крышей одного вагона на одну короткую, как выдох, ночь.

Нина даже не поняла сначала, что произошло. Вошел в купе высоченный летчик, швырнул на верхнюю полку портфель, фуражку и сел, уставившись неподвижным взглядом в пол. Сквозь длинные пальцы рук упруго выползла белая грива не по-военному длинных волос. Локти прочно упирались в расставленные колени.

И эта поза, и эти пальцы напомнили ей что-то неясно-тревожное, отчего стала медленно каменеть щека. Почувствовав ее взгляд, он вздрогнул и поднял голову. И, не поверив, отшатнулся. Суеверно и сердито сказал:

– Мистика… Я же думал о тебе, когда шел к поезду. Ты совсем не изменилась…

– Господи, Федя…

Вот теперь ее щеки зарделись не на шутку. А сердце забилось торопливо и сбивчиво, будто спотыкалось о что-то рвано-острое, что мешало не только шевельнуться, но и дышать.

Федя Ефимов, тот самый Ефимов, от резаных ударов которого многие покидали волейбольную площадку с разбитыми носами. Которого любила вся школа.

– Ты летчик? А как же…

Да, как же с астмой, про которую так много говорили девочки, говорили тайно, по строгому секрету и потом так же тайно смотрели на него с глубоким сочувствием и состраданием.

– Ты правда не изменилась…

Его считали обреченным. «Астма в юном возрасте, – утверждали школьные знатоки, – имеет один исход – летальный». Слово это произносилось тихо, один на один. А то, что он был чемпионом школы почти по всем видам легкой атлетики, нисколько не противоречило предположениям девочек, даже наоборот, расценивалось как последняя вспышка жизненных сил.

– Знаешь, я верил, что мы встретимся. Честное слово.

В десятом классе Катя Недельчук созналась подружкам, что любит Ефимова, и ее стали усердно запугивать, пока она не сказала прилюдно, что «любовь прошла». Нина о своем чувстве молчала. Она искала повод для встречи и однажды сама попросила его, чтобы проводил ее после школьного вечера домой. Жила Нина за железнодорожными путями и ходить прямиком через товарную станцию откровенно боялась, а через переезд путь к дому удлинялся вдвое.

Они стояли на вытоптанной между грядками тропе в ста метрах от ее дома. Целовались жадно и чисто, открывая мир доселе неведомых ощущений. Маневровый паровоз аккомпанировал им в ночной тишине короткими свистками и многотонным лязганьем буферов.

– Я больше часа болтаюсь на вокзале, как я тебя не заметил?

Неужели десять лет? Неужели летает? Значит, вся эта клюква про астму – мыльный пузырь?

– Федя… это действительно мистика! Ты в какую сторону? В Ленинград? Ты капитан? – Ее вдруг прорвало. – Ты летчик, да? Ты же хотел в художественное училище. Передумал? И ничего, прошел? Женат, конечно, дети есть? А Катю Недельчук помнишь? Она ведь влюблена была в тебя. А физичка, Фира Яковлевна, умерла. Всех, чьи адреса знали, созывали на похороны. Полкласса было. Ты летаешь, да?

Принесли чай.

– Пей, ты согреешься, – сказал Ефимов. Он или увидел, или почувствовал, что ее бьет дрожь. – Хочешь, я посижу рядом, тебе будет теплее?

– Сядь, – сказала она и поправила у ног одеяло. – Расскажи о себе.

– А что рассказывать? – Ефимов прокашлялся. – Служу в Ленинградском военном округе. В авиационном полку. Летаю. Что еще?.. – Он непроизвольно коснулся рукой ее плеча, и Нина вздрогнула. Даже сквозь одеяло она ощутила тепло его пальцев и вдруг отчетливо поняла, что никогда не забывала преданности этих рук, их неповторимой нежности, спокойный уют объятий. Все было с нею. Всегда. От первого прикосновения его губ к виску и до сегодняшнего дня. Все десять лет!

Второе свидание она назначила ему на следующий день в Доме культуры. Сидела с подружками, он где-то сзади. На экране развивались бурные события у озера, но Нина чувствовала на затылке его взгляд и трепетно прислушивалась к рождающимся в ней ощущениям. Она могла поклясться чем угодно, что слышала все, о чем он думал на протяжении двух серий фильма.

После сеанса Нина громко вспоминала в окружении подружек подробности кино, не сдерживая себя и не оглядываясь, куда-то шла, безошибочно чувствуя, что он слышит ее и идет ни для кого не заметным где-то совсем рядышком. И действительно, стоило ей на развилке перед станцией проститься с последней попутчицей, как сзади послышались быстрые шаги. Нина не обернулась и не испугалась. Была уверена – это он.

Поцелуи на тропке за маневровыми путями с каждым вечером становились все длиннее, неутоленная жажда стягивала их своей необъяснимой силой, и они снова и снова припадали губами друг к другу. И когда в затемненных дворах начинали зажигаться окна и глухо позвякивать цинковые подойники, они вдруг догадывались о приближении рассвета и зацелованно-сонные разбегались по домам. Тут же следовал гневный родительский разнос, клятвенные обещания впредь возвращаться рано, но уже в следующий вечер все повторялось, с той лишь разницей, что Нина приходила домой все позже и позже. Сонливость на уроках она объясняла недомоганием.

Однажды, перед свиданием, Нина прилегла на кушетку, чтобы вздремнуть самую что ни на есть малость, но проснулась глубокой ночью, укрытая одеялом, с заботливо подложенной подушкой. Она тихо вышла из дому и с паническим ужасом побежала к железнодорожному тупичку, где была на восемь вечера назначена встреча. Нина понимала, что верить в чудо – полный идиотизм. Третий час ночи! Но словно кто-то невидимый тащил ее за руку. Она спотыкалась в темноте, падала, но продолжала бежать.

И была вознаграждена – он ждал. Нина тихо смеялась и ручьями лила счастливые слезы, все тормоза были отпущены, и, прояви он малейшую настойчивость, даже не настойчивость, просто желание, она бы безропотно, даже с радостью наградила его за преданность и терпение всем, чем могла наградить.

Его тормоза оказались более надежными. Как и подобает мужчине, ответственность за их любовь он взял на себя.

Почему она не ответила на его письма? На какие письма? Когда?

– Я тебе писал в институт. Весь первый месяц каждый день по письму.

Боже праведный, как она ждала этих писем, ждала хотя бы адреса его. Ни ребятам, ни девочкам он не писал. Только Катя Недельчук все обещала Нине узнать у кого-то место службы Ефимова. Его как переростка сразу после десятилетки призвали в армию. В школу он пошел на год позже своих сверстников – родители в тот год меняли местожительство. Катя знала что-то о его службе. Знала о письмах. Ведь это ей было предоставлено право забирать для факультета почту в городском отделении связи. Раскладывая конверты по гнездам установленного в общежитии ящика, Катя, пряча глаза, всякий раз говорила: «Тебе, Нина, нет».