Сказки Гауфа - Вениамин Каверин

Каверин Вениамин

Сказки Гауфа

В. КАВЕРИН

СКАЗКИ ГАУФА

Вступительная статья

(к сборнику В. Гауфа "Сказки")

I

Где только не рассказывают герои Вильгельма Гауфа сказки, легенды и предания, где только не происходят с ними необыкновенные истории: в пустыне на пути к Каиру, в самом Каире, в Александрии и Багдаде, в Германии и дремучем Шпессартском лесу, в Шотландии, во Франции в Париже, в Голландии, на море и на суше. И нельзя сказать, что эти истории тесно связаны друг с другом. Они далеки друг от друга. Они происходят в одних местах, а могут происходить и в других. Время действия условно. Это странно, но некоторые герои могут даже поменяться местами.

Более того: мотивы, которые сопутствуют возникновению этих историй, достаточно условны. Они могут даже отсутствовать, это ничего не меняет. Для того, чтобы была рассказана очередная сказка или новелла, автор не ищет серьезного повода. Необходимо лишь одно условие - время. Без собеседника, разумеется, не обойтись. Время и собеседник - этого для Гауфа вполне достаточно.

Одна история сменяется другой, при этом возникает иллюзия, что она продолжает предыдущую, как бы вложена в нее, а та, что вложена, содержит в себе третью. Казалось бы, эффект знаменитой русской матрешки не имеет ничего общего с повествовательной манерой известного немецкого сказочника, но если вдуматься, сходство нетрудно обнаружить: вот первая матрешка, оказывается, внутри нее - другая, затем - третья; казалось бы, вот и все, ан нет - появляется еще и еще - матрешки, уменьшаясь в размерах, вложены одна в другую.

Такой же эффект неожиданного результата, связанности и непрерывности историй остается у читателя сказок Гауфа. Одновременно создается впечатление, что запас историй у автора безграничен. Он просто вынужден закончить цикл историй, так как ограничены размеры книги.

Но отметим существенную разницу: размер сказок для Гауфа не имеет никакого значения. Впрочем, и в других отношениях композиция произведений Гауфа бесконечно сложнее элементарного устройства матрешки. Ему ничего но стоит разорвать пополам сложную и занимательную сказку ("Холодное сердце"), и, разумеется, это делается на самой интересной странице. Его учителя нетрудно угадать: это Эрнст Теодор Амадей Гофман. Гауф знакомит читателя с первой частью истории, необыкновенной, новой, удивительной во всех отношениях, а потом, через много страниц, посвященных другим историям, рассказывает вторую часть, еще более необыкновенную.

Широко известно, как построена знаменитая сказочная эпопея "Тысячи и одной ночи". Красивая и догадливая наложница Шахразада, после очередной любовной встречи, зная, что наутро ее ожидает казнь, каждый раз обрывает сказку в самом интересном месте. Каждый раз с утренней зарею визирь, ее отец, приходит с саваном под мышкой, и каждый раз заинтересованный царь Шахрияр откладывает казнь. Мало кто замечает философский смысл этого противопоставления: смерть бессильна перед искусством. И она действительно бессильна, потому что гениальные творения прошлого бессмертны. Вместе с тем композиция "Тысячи и одной ночи" не очень сложна.

Шахрияр по ночам выслушивает сказки Шахразады и ласкает свою возлюбленную, а днем вершит правый суд.

Ничего похожего вы не найдете в произведениях Гауфа. Его истории не рассказываются на любовном ложе. Он предпочитает самые опасные и рискованные обстоятельства, которые сами по себе сказочны и намеренно усложнены. Авторы многочисленных исследований о народных, волшебных, авантюрных, бытовых сказках стремятся к сопоставлению мотивов. Но мне кажется, что плодотворнее не отыскивать общность мотивов, а противопоставлять их. Именно этот метод помог мне в работе над анализом скандинавских сказок: противопоставление исландских - датским, датских шведским или норвежским помогло мне представить обширную панораму сказочного фольклора северной Европы (собрание сочинений, т. 8, стр. 423).

Примеров намеренно усложненной композиции, характерной для Гауфа, много, но достаточно только одного. Он отчетливо покажет эту неслучайную случайность.

В маленькую харчевню, находящуюся в глухом Шпессартском лесу, ночь и непогода загоняют золотых дел мастера, оружейника, извозчика и студента. Харчевню содержит семья, связанная с преступным миром. Чувствуя опасность, путники решают не спать до утра, а где герои Гауфа не спят, там автор заставляет их рассказывать друг другу сказки. Так возникает "Сказание о гульдене с изображением оленя". Его рассказывает оружейный мастер. Так как до утра еще далеко, вслед за этим сказанием мастер передает слово студенту. И читателю предлагается сказка "Холодное сердце", занимающая основное место в цикле "Харчевня в Шпессарте". Приезд графини с камеристкой и дворней прерывает студента. Ему, как и другим героям, конечно, не приходит в голову, что этот приезд и сама графиня существенно меняют ситуацию (и представляют собой мотив новой истории, которая не рассказывается героями, а происходит с ними). Все собравшиеся узнают, что разбойники намерены захватить графиню, чтобы получить за нее выкуп в двадцать тысяч гульденов, и что семья, содержащая харчевню, в сговоре с ними. Казалось бы, тут не до сказок! Опасность так велика, что надо не болтать, а приготовиться к обороне. Ничуть не бывало! Когда еще появятся разбойники! Чтобы не терять времени даром, собравшиеся решают познакомиться еще с одной историей, которую рассказывает егерь графини. Вот в этом месте "Альманаха сказок" Вильгельма Гауфа читатель невольно вспоминает "Тысячу и одну ночь". "Приключения Саида" - традиционная волшебная сказка в духе этого грандиозного образца арабского фольклора.

Из Германии действие переносится в Багдад, во времена Гаруна аль-Рашида. Сказка длинна, но ночь еще длиннее. И хотя разбойников можно ожидать каждую минуту, путники, повинуясь прихотливому автору, выслушивают "Стинфольскую пещеру", которую рассказывает красивый шестнадцатилетний золотых дел мастер. Я не случайно упомянул о его красоте и молодости. Кто же еще, кроме него, может переодеться в женское платье и заменить графиню, когда наконец появятся разбойники? (Нельзя сказать, что этот прием блещет новизной. Он тысячи раз появлялся до Гауфа в литературе и драматургии всех времен и народов. Но это не останавливает автора.) Разбойники принимают юношу за графиню. Более чем ясно, что обстоятельства времени и места бесконечно далеки от возможности продолжать сказку "Холодное сердце". Как бы не так! Как раз для того, чтобы забыть об опасности, отвлечься, уйти возможно дальше от грозящей смерти, золотых дел мастер предлагает своим спутникам вернуться к подробному и обстоятельному заключению истории "Холодное сердце": "...благо времени у нас хватит".

Не буду продолжать разбор этой все усложняющейся композиции. Пора заняться вопросом о теоретической основе повествовательной манеры Вильгельма Гауфа, изложение которой является неожиданным результатом авторских усилий. В его сказках нет лирико-философской интонации Андерсена. От него далека изящная простота гениальных сказок Перро. Русская народная сказка поэтична. Она связана с былиной. Отсутствие психологической глубины само по себе характерно для всех видов этого жанра. Но от сказок Гауфа, я бы сказал, было бы несправедливо требовать любой глубины, в том числе психологической. Ведь он подчас обходится даже без имени героя, ограничиваясь только сообщением о его профессии. Было бы грубой ошибкой предполагать, что эта особенность подсказана вдохновением. Нет. Такова теоретическая концепция автора. Гауф искусно вставляет в один из сказочных циклов ("Александрийский шейх") рассуждение, имеющее общий характер.

"- Я никогда не задумывался... над тем, в чем, собственно, кроется очарование этих историй, - это говорит безымянный юноша. - Ум человеческий еще легче и подвижней воды, принимающей любую форму и постепенно проникающей в самые плотные предметы, - отвечает ему пожилой собеседник. Он легок и волен, как воздух, и, как воздух, делается тем легче и чище, чем выше от земли он парит. Поэтому в каждом человеке живет стремление вознестись над повседневностью и легче и вольнее витать в горних сферах, хотя бы во сне... Внимая рассказам раба, вымыслу, придуманному другим, вы сами творили вместе с ним... сказка становится для вас явью, или, если угодно, явь становится сказкой..."

Но Гауф не останавливается в этом соображении. Для того, чтобы яснее представить его, он сопоставляет сказку с другим жанром - новеллой.

"Я думаю, надо делать известное различие между сказкой и теми рассказами, которые обычно зовутся новеллами... Они мирно свершаются на земле, происходят в обыденной жизни, и чудесна в них только запутанная судьба героя, который богатеет или беднеет, складывается удачно или неудачно не при помощи волшебства, заклятия или проделок фей, как это бывает в сказках, а благодаря самому себе или странному сплетению обстоятельств". И он приводит в пример те рассказы Шахразады, которые далеки от волшебства, заклятья или проделок фей. "...самое важное и привлекательное в них - то искусство, с каким переданы речь и поступки каждого, сообразно его характеру".