Два мага - Михаил Волконский

Михаил Николаевич Волконский

Два мага

Граф Феникс

В роскошном доме на Острове у екатерининского вельможи, богатого барина Елагина, шли приготовления к парадному обеду. Стол готовили в саду, вблизи круглой беседки, обсаженной деревьями и розами и украшенной статуями. Беседка с ее живыми стенами должна была заменить гостиную.

День стоял солнечный. Погода как нельзя лучше благоприятствовала готовившемуся празднику.

Лакеи елагинской дворни в желтых ливреях с синей выпушкой и позументами суетились вокруг длинного, покрытого белой шелковой скатертью стола, уставляя его посудой, серебром, хрусталем, вазами с редкими фруктами и цветами. Лужайка под столом была устлана коврами. Среди розовых кустов было устроено возвышение, где размещались певчие и роговые музыканты.

Гости подъезжали к парадному крыльцу дома, и хозяин встречал их в комнатах, откуда они должны были под звуки музыки проследовать попарно в полонезе в сад, к столу.

Среди карет, заполнивших уже широкую площадку перед крыльцом, обращала на себя внимание одна, совсем непохожая на другие. Она была вся белая, с белой же штофной обивкой внутри, и запряжена четверкой белых без отметин лошадей цугом. Лакеи и кучер при ней были одеты тоже в белые суконные кафтаны и шляпы со страусовыми перьями, каким мог позавидовать любой щеголь. На петлицах кафтанов слуг и на белой лакированной упряжи блестели золотые графские короны, а на дверцах кареты был нарисован под такой же короной герб, носивший в щите своем изображение замысловатой птицы.

Карета принадлежала графу Фениксу, иностранцу, приехавшему недавно в Петербург и заставившему уже говорить о себе.

Никто не знал хорошо, кто был этот до некоторой степени таинственный граф и к какой собственно национальности принадлежал он. Говорил он одинаково хорошо, без акцента, на немецком, французском и итальянском языках. По-русски он тоже мог изъясняться, хотя довольно плохо.

Пока заинтересовал он общество, во-первых, поразительной роскошью, с которой сразу повел свою жизнь в Петербурге, а во-вторых, оригинальностью своих привычек и обстановки.

Занял он дом за городом, на берегу реки Фонтанной, дом, принадлежавший князьям Туровским и стоявший долгое время с заколоченными ставнями и запертыми дверьми. Этот дом был отделан заново для графа Феникса, и притом не совсем по-обыкновенному.

Сразу поражала огромная передняя, куда вела широкая входная лестница. Последняя была затянута черным сукном, стены передней – тоже. По черному сукну на стенах были сделаны серебряные изображения скелетов и черепов. Входная дверь постоянно оставалась незапертой, и входивший большей частью не находил вовсе слуг ни на лестнице, ни в передней, ни дальше в комнатах. В одной из них встречал его сам хозяин и приветливо приглашал садиться.

Граф Феникс, однако, любезно приглашал каждого, вошедшего к нему, совершенно не обращая внимания на его общественное положение и на то, бывал ли знаком с ним или нет. Ночью двери не запирались так же, как и днем, и единственными сторожами дома были черепа и скелеты на стенах передней. Всю ночь окна по фасаду были освещены, и свет их потухал лишь с зарею, загашенный невидимой рукой.

Все, начиная с этого дома, обстановки, упряжи и кончая самой ничтожной вещью, было у графа богато и совсем особенно.

К Елагину он приехал в черном бархатном одеянии, с огромными бриллиантами в кружевном жабо и на пряжках башмаков. Эти бриллианты составляли единственную роскошь его костюма, но зато ценою их можно было оплатить все расшитые золотом и шелками кафтаны остальных гостей.

Граф Феникс держался несколько в стороне и делал вид, что не замечает того любопытства, с которым кругом глядели на него. Среди гостей, глядевших с любопытством на графа, был один молодой офицер, не спускавший с него глаз с той самой минуты, как он приехал. Этот офицер, сначала робко, потом несколько смелее приближался к графу и, наконец, очутившись возле него, решился заговорить:

– Граф, – сказал он по-французски, понижая голос до шепота, – мне сказали, что вы все можете?

Граф Феникс оглянулся и обратился к молодому человеку с улыбкой, которая сразу, по-видимому, произвела ободряющее действие на офицера.

– Позвольте представиться вам, – заговорил он тверже, – офицер русской гвардии...

– Ваша фамилия Кулугин? Не так ли? – спросил, перебивая, граф все с той же улыбкой.

– Вам известно мое имя, граф?

– В этом нет ничего сверхъестественного, – ответил Феникс, – ведь вам же известно мое... И потом, вы сами говорите, что я могу все...

– Да, меня уверяли так, и теперь я вижу, что не лгали, уверяя. В том, что я знаю ваше имя, нет ничего мудреного: оно на языке у всех с тех пор, как вы приехали в Петербург, но мое слишком мало известно... Если вы можете, помогите мне, граф...

– В чем я должен помочь вам?

– Я знаю, что вы не похожи на других, что вы человек совсем особенный, и потому решился прямо обратиться к вам. Дело идет о моей жизни...

– Значит, о любви. Вашим годам свойственно любовь смешивать с жизнью. Вы влюблены, молодой человек?

Кулугин опустил глаза и ничего не ответил, только краска покрыла его щеки.

– Кто же она? – продолжал граф. – Разумеется, она прелестна, но обладает сердцем настолько черствым, что предпочитает другого?

Кулугин глянул в лицо Фениксу.

– Вы и это знаете?

– История слишком старая и слишком часто повторяющаяся, чтобы не знать ее. Что же вы думаете, что я торгую любовным эликсиром и дам вам чудодейственные капли, которые заставляют равнодушие превращаться в любовь?

– Я ничего не думаю, – упавшим голосом проговорил Кулугин, – я знаю только, что я в отчаянии. В ту минуту, когда мы разговариваем с вами, они теперь здесь, в саду. И вы можете себе представить, что испытываю я?

– Кто же она такая?

– Воспитанница здешнего хозяина...

– Воспитанница Елагина? – переспросил Феникс, вдруг делаясь серьезным. – В таком случае проведите меня в сад...

– Вы хотите идти в сад, граф?

– Ну да! Разве кто-нибудь нам может помешать погулять по саду, вместо того чтобы стоять здесь, в духоте? Угодно вам пройти со мной? – и, сказав это нарочно громко, чтобы слышали окружающие, граф Феникс направился к стеклянной двери, выходившей на садовую террасу.

Кулугин с сильно бьющимся сердцем последовал за ним.

– Что вы хотите сделать? – стал спрашивать он графа, нагнав его в саду.

– Решительно ничего особенного. Хочу только увидеть и услышать. Вы наверное знаете, что она в саду?

– Наверное. Я слышал, как Елагин послал ее напомнить музыкантам, чтобы они не прозевали знака, когда начинать им играть. Она вышла, и вслед за нею вышел он, мой соперник. Я следил за ним глазами и удивился его смелости. Кроме меня, и другие могли заметить. Это компрометирует девушку.

– А вы знаете, где расположены музыканты в саду?

– Очевидно, на эстраде, возле стола; так всегда бывает здесь. Стол накрывают у большой беседки.

– А, там есть беседка! Ведите меня к ней, чтобы мы очутились как-нибудь сзади, если можно – закрытые зеленью...

– Граф, нас могут заметить!

– Что ж из того? Если заметят, то увидят только, что мы гуляем по саду.

– И вы не боитесь, что ваше отсутствие покажется странным в то время, как все ждут приезда светлейшего?

На праздник Елагина должен был явиться светлейший князь Потемкин, и его приезда ждали все.

– Пусть мое отсутствие покажется странным! Разве я боюсь этого? – ответил граф Феникс.

– Вы не хотите видеть светлейшего?

– Напротив! Я приехал только ради того, чтобы его увидеть. Мне нужно познакомиться с ним, и чем скорее, тем лучше. И я увижусь и познакомлюсь... А пока ведите меня к беседке.

Кулугин не разговаривал долго и повел графа окольной дорожкой. Они неслышно подошли к густому кусту акации, росшей позади беседки. Она была сквозная, сколоченная из дранок, окрашенных в зеленый цвет. Граф Феникс выбрал удобное место, откуда сквозь ветви акации было отлично видно, и остановился.

В беседке стояла молодая, хорошенькая Надя, воспитанница Елагина, в пышном белом платье и с высокой прической, делавшей ее личико особенно миловидным. Молодой человек в блестящей форме адъютанта держал ее руку.

– Надя, милая, хорошая, я боюсь за вас, – говорил он, – сам не знаю почему, но боюсь... Предчувствие говорит мне...

– Отчего же боитесь, Николай Семенович? Почему вам надо бояться за меня? – переспросила она, глядя на него такими светлыми глазами, что, казалось, она ждала не только для себя, но и для всего мира одного лишь хорошего в будущем.

– С сегодняшнего дня начинается для вас новая жизнь... та жизнь, которой вы еще не знали...

– Но ведь она не разлучит нас?

– Кто знает? До сих пор вы были на положении подростка, вы еще не видели людей или очень мало видели их. Сегодня вы появляетесь в первый раз в обществе, а затем станете полноправной участницей балов, пикников, спектаклей.