Конец игры - Хулио Кортасар

Кортасар Хулио

Конец игры

Хулио Кортасар

Конец игры

(Из книги "Конец игры")

После обеда в самую жару Летисия, Оланда и я убегали к железной дороге. Мы выскальзывали из дома через белую дверь, едва только мама и тетя Руфь уходили к себе отдыхать. Маму и тетю Руфь всегда утомляло мытье посуды, особенно если мы с Оландой помогали им вытирать тарелки. Бесконечные споры, наше шушуканье и эти ложечки на полу делали невыносимой полутемную кухню, где застоялся запах сала и утробно мяукал Хосе, и все, как правило, заканчивалось бурной ссорой и общим разладом.

Оланда, вот кто умел затевать скандалы! Она могла нарочно уронить чистый стакан в миску с жирной водой или вдруг, как бы невзначай, заметить, что у наших соседей - целых две служанки. Я действовала по-другому. Мне, к примеру, доставляло особое удовольствие сказать тете Руфи, что ей бы лучше полоскать стаканы и тарелки, а не портить руки чисткой кастрюль. Мама, разумеется, не прикасалась к кастрюлям, и я, стало быть, откровенно настраивала их друг против друга - вот, мол, сами разбирайтесь, кому из вас делать работу полегче. Когда же нам становилось совсем невмоготу от попреков и надоевших семейных историй, мы решались на очень смелый, даже героический шаг - шпарили кипятком старого Хосе. Говорят, ошпаренный кот и от холодной воды шарахается, а наш - так наоборот - всегда как нарочно вертелся возле плиты, вроде бы просил: ну плесните на меня водичкой градусов в сто, то есть не в сто, а поменьше, гораздо меньше. Словом, коту от этого никакого вреда, он жив и здоров, а уж в доме, как говорится, дым столбом, и несусветную суматоху обычно венчал знаменитый си-бемоль тети Руфи. Пока мама разыскивала знакомую нам палку, мы с Оландой исчезали в крытой галерее и прятались в одной из дальних комнат, где поджидала Летисия, которая, к нашему великому удивлению, зачитывалась в ту пору Понсоном дю Террайлем1. Мама преследовала нас до самой двери, но по дороге она расставалась с желанием пересчитать наши кости. Ей довольно быстро надоедало слушать, как мы, запершись изнутри, с театральным надрывом вымаливали прощение, и она уходила, повторяя одно и то же:- Ну, мерзкие девчонки, вы кончите улицей!Но все наши невзгоды кончались там, у железной дороги, куда мы убегали, как только в доме водворялась тишина и даже Хосе, растянувшись в тени душистого лимона, засыпал под жужжание пчел. Мы тихонько отворяли белую калитку, и едва она закрывалась за нами, сам ветер, вернее, сама свобода легко подхватывала нас и, будто невесомых, бросала вперед. Мы с разгона взлетали на железнодорожную насыпь и оттуда, сверху, молча осматривали наше королевство.

У нас и правда было свое королевство. Оно было там, где железная дорога выгибалась крутой дугой и чуть ли не вплотную подходила к задам нашего дома. И в этом королевстве - щебень, две колеи, жалкая нелепая травка среди битого камня, да еще мелкие осколки гранита, в которых настоящими бриллиантами сверкали кварц, полевой шпат и слюда. С опаской, наспех (не из-за поезда, а из-за домашних: они могли нас увидеть в любую минуту) мы прикасались к рельсам, и прямо в лицо ударяло жаром раскаленных камней. Потом, выпрямившись во весь рост, мы поворачивались в сторону реки, и нас обдавало влажным и горячим ветром, от которого мокрыми делались щеки и даже уши. Мы сбегали вниз и снова карабкались наверх по насыпи, и так по многу раз - из сухого зноя в пекло, пропитанное влагой. Нам нравилось прикладывать ладони к разгоряченному лицу и чувствовать, как по телу ручейками стекает пот. А перед глазами - то железнодорожные шпалы, то река, лучше сказать, кусочек реки цвета кофе с молоком.

Потом, спустившись с насыпи, мы усаживались в жидкой тени ив, притулившихся к каменному забору сада, куда выходила калитка. Тут под ивами была столица королевства, сказочный город, святая святых наших игр. Все игры придумывала Летисия, самая счастливая из нас. Самая счастливая, потому что ей жилось великолепно, много лучше, чем нам. Она не вытирала посуды, не стелила постели, ей разрешали целый день напролет клеить фигурки или читать и даже сидеть со взрослыми допоздна, если пожелает. Да разве только это? А отдельная комната? А сладости? Да сколько еще всяких благ и преимуществ! Летисия, конечно, научилась извлекать пользу из своего положения. Она стала главной не только в наших играх, но и вообще в нашем королевстве. Мы подчинялись ей беспрекословно, даже с удовольствием. Может, все дело в маминых наставлениях: она с утра до вечера говорила о том, как надо обращаться с Летисией. А может, мы просто любили свою сестренку и не видели ничего дурного в том, что она везде и всюду командует нами. Жаль только, что по своему виду Летисия никак не годилась в командиры. Она была меньше всех ростом и страшно худая. Оланда была тоже худая, да и я никак не весила больше пятидесяти килограммов. Но Летисия была по-особому, на редкость худая - кожа да кости, даже шея, даже уши и те какие-то безжизненные, худые. Наверное, Летисия казалась такой из-за болезни, из-за больного позвоночника. Она ведь совсем не могла поворачивать голову и очень напоминала гладильную доску, вроде той, обтянутой белым полотном, что стояла на кухне у наших соседей. Ну самая настоящая гладильная доска! А вот вертела нами, как ей вздумается.

Я с огромным удовольствием представляла себе, что произойдет в нашем доме в тот день, когда мама и тетя Руфь узнают наконец о нашей игре. Обмороки и знаменитый си-бемоль тети Руфи - это уж непременно. Потом пойдут стенания о загубленной жизни и напрасных жертвах, попреки в неблагодарности и предлинный список наказаний, которые мы, разумеется, давно заслужили. И, конечно, мы услышим знакомую нам угрозу: "Мерзавки, вы кончите улицей!" А чем так плоха улица, что в ней страшного, - мы не понимали.

Перед началом игры Летисия заставляла нас тянуть жребий. То нужно было угадывать, в какой руке камешек, то считать до двадцати одного, то еще что-нибудь... Когда считали до двадцати одного, для удобства делали так, будто нас не трое, а пять или шесть. Если выходила какая-нибудь из воображаемых девочек, мы начинали все сначала, пока двадцать первым не становился кто-либо из нас. Тогда мы с Оландой отодвигали тяжелый камень, под которым в яме стояла коробка с украшениями. Выиграет, допустим, Оланда, и мы с Летисией подбираем ей украшения на наш вкус. У нас было две игры одна называлась "Статуи", другая - "Картины". Для второй игры главное не наряд, не украшения, а выражение лица, верный жест. Вот Зависть, к примеру, - это оскаленные зубы и стиснутые руки, да так, чтобы пальцы пожелтели от напряжения. Милосердие? Пожалуйста, - ангельское личико с возведенными к небу глазами, а в протянутых руках что угодно: лоскуток, веточка ивы, мяч, словом, дар воображаемому сиротке. Проще простого было изобразить Стыд или Страх. Зато вот Злость или, скажем, Ревность давались нам с трудом. Украшения шли в ход, когда играли в статуи, где было больше простора для творческой фантазии. Мы подолгу обдумывали каждую мелочь, чтоб получилось что-нибудь интересное. По нашим правилам, сама статуя не могла выбрать для себя даже ленточки. Только двое обсуждали, что нацепить на нее, и уж в зависимости от наряда она решала, что ей изображать. В этой игре были свои сложности, ведь случалось, что мы нарочно, назло обряжали свою жертву так, чтоб у нее ничего не вышло. В таких случаях статую спасало чутье и особая находчивость, чаще дело кончалось полным провалом. Когда мы играли в картины, все шло гладко, и главное - без ссор и обиды.

То, о чем я рассказываю, началось бог весть как давно, но все сразу изменилось в тот день, когда из окна вагона упала первая записочка. Разумеется, не будь у нас зрителей, нам бы скоро наскучили наши статуи и картины. Вся суть этих игр заключалась в том, что выигравшей полагалось красоваться у самой железнодорожной насыпи и ждать поезда из Тигре, который ровно в два часа восемь минут проходил мимо нашего дома. Обычно поезда шли здесь на большой скорости, и мы ничуть не стеснялись показывать наше искусство пассажирам, которых едва различали в мелькавших окошках. Правда, со временем наши глаза привыкли к мельканию, и мы даже знали, что некоторые пассажиры ждут с нами встречи. Один седовласый сеньор в роговых очках каждый раз высовывался из окна и, размахивая платком, приветствовал очередную статую. Мальчишки, что возвращались из школы на подножках поезда, вели себя по-разному: одни что-то кричали, другие смотрели в нашу сторону молчаливые и серьезные. В сущности, та, кому доставалась роль статуи или картины, не могла этого видеть: ведь все ее усилия уходили на то, чтобы стоять не шелохнувшись, пока проходил поезд. Зато мы под сенью ивы следили за пассажирами, стараясь понять, какое впечатление произвела главная участница игры. Как раз во вторник из второго вагона упала эта роковая записочка. Она упала возле Оланды, изображавшей Злословие, и отлетела прямо к моим ногам. К записочке, сложенной в несколько раз, была привязана гайка. Довольно небрежным мужским почерком кто-то писал: "Очень красивые статуи. Я сижу у третьего окна во втором вагоне. Ариэль Б.". Странно, что записочка с этой гайкой - значит, автор хотел, чтоб мы ее обязательно получили, - была такой сдержанной, даже сухой. Но так или иначе, мы пришли в полный восторг и сразу бросили жребий, кому она достанется. Выиграла я. На следующий день никому из нас не хотелось стоять у насыпи: каждая желала получше разглядеть Ариэля Б. Потом, поразмыслив, мы решили, что нельзя прерывать нашу игру, Ариэль поймет это превратно, - и камешек вытащила Летисия. Мы страшно обрадовались, потому что Летисии, бедняжке, лучше всех удавались статуи. Когда Летисия застывала в неподвижной позе, никто не мог заметить, что она калека, но самое главное - во всей ее позе, в каждом повороте были особое благородство и красота. Если мы играли в картины, она, как правило, изображала Великодушие, Милосердие, Смирение, Самопожертвование... Если ей случалось быть статуей, то она хоть в чем-то стремилась походить на ту самую Венеру, которая украшала нашу гостиную и которую тетя Руфь упорно звала Венерой Силосской. Да... В тот день мы долго обсуждали наряд Летисии - ведь нужно было поразить воображение Ариэля. Летисия была в коротком платье без рукавов, и когда мы смастерили из куска зеленого бархата что-то вроде туники, а на ее волосы надели красивый венок из ивовых веток, она до удивления стала похожа на древнегреческую богиню. Летисия показала нам, какую позу она придумала, и мы решили, что разумнее всего выйти к поезду всем троим, чтобы достойно и, конечно, любезно поздороваться с Ариэлем.