Иной мир - Яна Дубинянская

Яна Дубинянская

Иной мир

Да-ниэль, Да-ниэль, Да-ниэль… Это ее зовут Даниэль. Лучше бы кого-нибудь другого звали Даниэль, тогда из этого могла бы получиться песня…

Почему так долго нет автобуса? Ведь это… да, правильно, это остановка автобуса, номера четырнадцатого. Его нет уже целую вечность. а со спускающегося ниже деревьев неба моросит неуловимо-мелкий дождь, и их всего двое на этой остановке — она и этот короткий плотный человек со связкой длинных железных палок в руке.

Да-ниэль… Нет, нелепо сочинять песню со своим собственным именем. Лючия будет нетерпеливо сводить и разводить подвижные короткие бровки, а потом непременно скажет — не успеет потухнуть последний аккорд — «У нашей маленькой Дани мания величия.»

Когда же наконец придет автобус? И почему всегда, стоит ей выйти, из дому. тут же начинает сеяться, этот невыносимый дождь? И что она вообще делает на этой остановке? Надо бы вспомнить, что за нелепость — забывать обо всем в девятнадцать лет…

Да! Два господина. Отец сказал: «Если придут два господина, проводи их в зеленый кабинет.» Или в коричневый? Нет, разве можно, чтобы чужие люди заходили в коричневый, ведь там висит фотография мамы, разве можно, чтобы они видели невозможно прекрасное лицо мамы, мамы, которая уже четыре года никого не узнает, кроме старой кормилицы, и только все время умоляет вернуть ей какого-то ребенка…

Но в коричневом кабинете стоят бездонные мягкие кресла, покрытые длинным пушистым ворсом — ручная работа из Кашмира. Да, папа просил провести их именно в коричневый кабинет — он хотел им угодить, он их боится, это преступники, мафия, убийцы!..

И они пришли, и один и в них был огромен — костюм от Кардена не скрывал широчайших горилловых плеч, а у другого, худого, как сухое дерево, и веснушчатого, были блекло-зеленые глаза садиста… И пришлось улыбнуться им, и провести в дом, а потом исчезнуть в зарослях зимнего сада. Вот почему она на остановке.

Этот невидимый, неосязаемый, но выматывающий душу дождь… Человек смотрит на часы… Нет! Он только наклонил голову к часам, а глаза в это время сладят за ней. Хотя… Надо проверить. Три шага вперед, и потом еще два влево… Да. они двигаются, эти маленькие, глубоко посаженные глаза! Где автобус?! А капли дождя тускло поблескивают на его железных палках, неровных, будто перевитых спиралью. У них есть какое-то название, у этих палок…

Надо поехать к Лючии. Сказать, что пришла спеть ей новые песни, ее самолюбию это жутко льстит… Про убийц говорить нельзя. Даже в кино никто никогда не помогает людям, которых преследует мафия. Лючия просто не впустит ее в дом. Да-ниэль… Как привязался этот мотив… Гитара!

Ничего не выйдет, ведь у нее нет с собой гитары, и куда вообще идет этот номер четырнадцатый? А, не все ли равно…

Вот он, наконец-то! Как много там людей… Но этот, маленький и плотный, тоже входит вслед за ней. О Боже, ну конечно же, ведь он тоже ждал того же автобуса, какая ты глупая, Да-ниэль… Арматура! Вот как они называются, эти палки.

В плохую погоду эта автобусы ходят вдвое реже, чем всегда, хотя, казалось бы, куда уж реже. И когда перед тобой, вымокшим до нитки, наконец-то раскрываются двери, ввинтиться в переполненный салон труднее, чем штурмовать Эверест. Особенно, если у тебя связка арматуры под мышкой.

Впрочем, Антуан был от природы флегматичен и не обращал внимания на сыпавшиеся вокруг не очень доброжелательные реплики. Самое обидное, если вся эта поездка окажется напрасной. А это вполне может случиться. Автобуса не было сорок минут, Антуан же рассчитывал, что он придет самое большее через двадцать, и вполне вероятно, что Бернара уже четверть часа нет на условленном месте. А что, ведь Бернар такой занятой человек, не исключено, что у него сегодня вечером самолет на съемки, или встреча с продюсером, или же он приглашен на какой-нибудь званый ужин…

А все-таки приятно иметь своим другом такого блестящего киногероя. Теперь даже смешно вспомнить, что в колледже он был тонким, щуплым, похожим на девочку, и все дразнили его Сара Бернар, в то время, как Антуан носил гордое имя Домкрат. Он тогда был выше и сильнее всех сверстников. и если бы не курение…

Если Бернар до сих пор стоит перед дверьми супермаркета, то это прямо-таки фантастический сюжет. Кинозвезда ждет скромного рабочего мастерской! Хотя, если бы ему не была так нужна эта арматура, он бы и не позвонил. Дружба дружбой, а когда они последний раз виделись просто так, не по делу? А хотелось бы забыть про все это кино и просто посидеть со старым другом Бернаром за стаканчиком…

А вот и эта остановка — супермаркет. Надо потихоньку выбираться из автобуса, а не высматривать машину Бернара. И еще эта арматура… Осторожнее, чтобы никого не зацепить.

Ей-то куда легче, вон как она выпорхнула на тротуар, эта девушка, которая стояла рядом с ним на остановке. Вообще странно, что такая девушка ездит в общественном транспорте — одета с иголочки, сразу видно, что из хорошей семьи. Такая красивая, яркая…

Где же, черт возьми, машина Бернара? Так не хочется ехать назад с этой арматурой…

Он стоял, облокотившись на жемчужно-мерцающий корпус серого «Вольво», а мелкие, как бисер, капли дождя оседали на зеркальной поверхности очков. Бернар снял их, протер стекла, но надевать снова не стал. Что с того, если несколько человек из бесконечной толпы, льющейся в проеме дверей супермаркета, узнают знаменитого киноартиста?

Злости на Антуана не было. Только легкая, почти незаметная досада. Бернар переменил положение ног. Что-то в этом было — вот так стоять неподвижно под дождем, скрестив руки на груди, и скользить взглядом по лицам совсем чужих и незнакомых людей…

Маленькая девушка в красной газовой косынке. Она соскочила со ступеньки подошедшего автобуса — так легко, словно никогда и не слышала о земном притяжении. И устремилась, заскользила над асфальтом в сторону супермаркета. Наверное, идет покупать подарок своему возлюбленному. Она влюблена — только у влюбленных бывает такое странное выражение глаз, чудных светлых глаз с каким-то потаенным, неземным сиянием.

Девушка замелькала, затерялась в толпе, и никогда больше ему ее не увидеть — а жаль…

— Бернар!

— Антуан!

Антуан совсем не изменился — такой же приземистый и чистосердечно-добродушный. И все та же широченная улыбка между круглых щек.

— Вот, Бернар, принес.

— Спасибо. Что бы я без тебя делал? — он открыл багажник и принял из рук друга арматуру — такая тяжелая, с его стороны было недопустимо заставлять Антуана везти ее через весь город. — Садись в машину, поговорим.