У стен Старого Танжера - Жозеф Кессель

Жозеф Кессель

У стен Старого Танжера

Необычайно многообразна и богата событиями жизнь французского писателя Жозефа Кесселя. Родился он в Аргентине на стыке двух столетий, в 1898 г. Его отец — русский врач. Несколько лет Ж. Кессель учился в России. В первую мировую войну он служил летчиком. В годы второй мировой войны — участник Французского Сопротивления. Кессель много путешествовал по Африке, которую хорошо знал и любил. Один из его романов, посвященных этому великому континенту — «Лев», — Литературная панорама уже публиковала (выпуск третий). «У стен Старого Танжера» — второе произведение, представляемое вниманию наших читателей. Написано оно в традиционном восточном жанре «обрамленная повесть»: сборник новелл, объединенных общей рамкой; так была построена, кстати сказать, и «Тысяча и одна ночь». Действие разворачивается в Танжере в не столь уж и отдаленную эпоху, когда он был «свободным городом» — центром нейтральной демилитаризованной зоны, и как магнитом притягивал к себе международных авантюристов и мошенников всех мастей. Герой — маленький горбун Башир, с ним происходят самые невероятные приключения, опять-таки заставляющие вспомнить о «Тысяча и одной ночи». Нельзя не оценить великолепное мастерство Жозефа Кесселя, совершенство его стиля, богатство фантазии, лукавую простоту и глубинную мудрость его героев. История унесла ту пестроцветную пену, которой некогда была замутнена жизнь в Старом Танжере. Город возродился в обновленном Марокко. Но всегда любопытно и поучительно заглянуть в прошлое, еще совсем недавнее, но уже полузабытое.

У стен Старого Танжера

В Старом Танжере — лабиринте узких улочек, окаймленных крепостной стеной, — возле бывших городских ворот расположена базарная площадь. Ее так и называют — Большой базар.

Всего каких-то тридцать лет назад к крепостной стене подступали поля, крестьянские делянки, а чуть дальше начинались песчаные холмы. Теперь не то: куда ни глянь — всюду раскинулся новый, незнакомый город. И только Большой базар остался прежним, пестрит сотнями красок и звучит на тысячи ладов. Палит ли солнце, дует ли пронизывающий ветер, здесь всегда кишит народ: торговцы, покупатели, просто зеваки.

Изобильным Большой базар не назовешь, товар на лотках разложен скудный и дешевый. Тем, что подороже, — мясом, например, рыбой и овощами — торгуют неподалеку, в специально отведенном месте, но несведущий человек не сразу обнаружит его в хитросплетении улочек. А нарядные ткани и украшения ручной работы можно найти на улице Ювелиров в старом городе; там же пристроились и менялы, человек по десять в каждом ряду — у кого лавочки, у кого переносные лотки, а кто и прямо на мостовой.

Зато на Большом базаре полным-полно заклинателей змей, уличных чтецов и писцов, продавцов сурьмы, толченого горького перца, липких сладостей, благоухающих цветов, плетеных корзин. Много здесь и простых крестьянок. На головах у них — широкополые соломенные шляпы, на ногах — бабуши из сыромятной кожи. Эти женщины пришли сюда из отдаленных дуаров[1], чтобы продать тощего цыпленка, или несколько яиц, или кучку древесного угля. Они не прячут своих лиц под покрывалом — тем, кто живет тяжким трудом и в нищете, подобная вольность простительна.

Невзрачные ослики семенят по мостовой, роскошные автомобили плавно рассекают толпу. Поодаль шелестят вековые деревья мандубии — там находится дворец наместника рабатского султана и там вершатся судьбы местных мусульман.

А еще на Большом базаре довольно часто можно встретить маленького Башира, у которого два горба — один на спине, другой на груди, того самого Башира, который лучше всех в мире рассказывает свои удивительные истории.

Сколько лет Баширу? Десять или, может, двенадцать, а может быть, и все четырнадцать? Кто его родители? Бедняки из предместья, крестьяне из окрестных дуаров или кочевники? Никто этого не знал, как и не знал, живы ли они вообще, или давно умерли, или навсегда перебрались во французскую или испанскую зону. И где он родился, этот маленький горбун Башир? В Танжере? Тетуане? Лараше? Может, в дикой горной области Риф? А может, в таинственной долине реки Сус? Никто не задавал Баширу таких вопросов. Что проку — он все равно не мог на них ответить.

Этот ребенок, похоже, был предоставлен самому себе с первых дней жизни, подобно множеству других таких же бедолаг. Как им удается уцелеть — одному богу ведомо. Многие умирают в младенчестве. Но если такой ребенок выживает, если вырастает, словно сорная трава, то уж обладает поистине незаурядной жизненной силой.

И в старом городе, и в новом не было ни одного человека, который не знал бы Башира. Не заметить и не запомнить его было просто невозможно. Он выделялся из толпы городских мальчишек не только тем, что был горбат, но и всем своим необычным обликом: в красивых чертах его лица, несмотря на их тонкость и пластичность, таились энергия и отвага, в необузданной курчавости волос было что-то дикое, а линия рта выдавала исключительную волю. Но замечательней всего были у Башира глаза. Они выражали такие свойства характера, которые никак не соответствовали его возрасту: задумчивость в сочетании с ироничностью и снисходительностью.

И еще одним удивительным даром обладал Башир: он пел, как ангелы на небесах.

Конечно, тому, кто впервые видел Башира, прежде всего бросалась в глаза его фигура. Горб на спине по форме и размерам напоминал большую сахарную голову, а горб спереди — страусиное яйцо. Однако Башир вовсе не походил на шута. Он был силен и стремителен. И одновременно в нем ощущалось какое-то скрытое величие.

Его смелость, решительность и ум притягивали к нему любопытных ребятишек, уличных газетчиков и попрошаек. Все они составляли его свиту, над которой он, такой же оборванец, как и они, властвовал безраздельно.

Но самыми верными его друзьями были щупленький мальчуган в огромной феске и девочка — такая стройная, свежая и хорошенькая, что можно было подумать, будто она явилась из какой-нибудь сказки, а не из реальной жизни.

Однажды летним днем, в час, когда толкотня и разноголосица на Большом базаре достигают наивысшего предела, горбун Башир появился на площади в сопровождении маленького Омара в большой красной феске и Айши, которая шла легкой танцующей походкой; у Омара в руках была тростниковая флейта, Айша несла тамбурин. Башир же, как обычно, шел, засунув руки глубоко в карманы своих изодранных штанов.

Вначале никто не обратил на них внимания. Люди привыкли видеть их на Большом базаре. И даже путешественники, оказавшиеся в это время в Танжере и на десяти разных языках с наивным изумлением обсуждающие базарные чудеса, не заметили три маленькие фигурки, затерянные в пестрой толпе.

Но тут мальчуган в огромной красной феске и девочка, каждое движение которой было исполнено удивительной грации, принялись играть на своих инструментах, а Башир запел. Стоило маленькому горбуну начать петь, как тотчас, словно по волшебству, воцарялась тишина. Чистота, нежность и поразительное богатство его голоса были, казалось, неземными. И мелодии его песен обладали такой же притягательной силой.

В них улавливались волнующие интонации испанских мелодий, чувствовалась таинственность протяжного пения арабов, хотя их никто никогда не слышал ни в Испании, ни в Марокко. Это были забытые андалусские песни времен мавританского владычества.

Голос маленького горбуна вызволил песни из глубины веков и выплеснул их на Большой базар. Покупатели забыли о своих покупках, а торговцы — о своей торговле. В несколько мгновений большая толпа обступила Башира.

Поистине невозможно представить себе многообразие лиц и нарядов в этой толпе. Старики, на лицах которых отпечатались спокойствие и мудрость, люди с изъеденными оспой телами, жители Юга и Севера, гор и равнин, городов и дуаров, погонщики верблюдов, купцы, грузчики, негры и метисы, шлёхи, рифы и даркава[2] (эти в религии самые фанатичные), крестьяне и нищие — и у каждого прическа, одежда — будь то убогое рубище или дорогая джеллаба[3] — соответствуют занятию, положению в обществе, выдают принадлежность к определенному племени или секте. Женщины держались позади мужчин — одни с закрытыми лицами, другие с открытыми; первые одеты в белые, черные, голубые и розовые ткани, у вторых волосы заплетены в косы — развевающиеся или прикрытые соломенными шляпами. И в глазах у всех собравшихся — одно и то же напряженное простодушное внимание.

Внезапно Башир перестал петь. И по толпе, еще не насладившейся вдоволь пением, прокатился слабый ропот. Но Башир поднял руку, и вновь воцарилось глубокое молчание. И горбун воскликнул:

— Друзья мои, торговцы и крестьяне, ремесленники и писцы, рыбаки и погонщики верблюдов! Вы знаете прекрасно, что все мы ежеминутно пребываем во власти Аллаха. И никто не ведает, что может случиться с ним в следующий миг. А я и подавно не знаю, я иду своей дорогой в жизни, поступаю так, как велят мне духи. И вот когда я приближался без всякой цели к Большому базару, некий дух заговорил со мной: