Прения сторон - Александр Розен

Прения сторон

1

В пять утра Ильина разбудили — идем на посадку, — и он сразу стал высматривать купола мечетей и легендарные минареты, но ничего не было видно, а в голове, со сна, что ли, крутилось: «Солдаты, сорок веков смотрят на вас!» Но то было сказано в Египте, а здесь Средняя Азия, и веков поменьше, хотя, впрочем, тоже хватает…

Из Москвы Ильин вылетел ночью. Сегодня арбитраж, и сегодня же ночным самолетом домой. Он любил уплотненное время. В прошлом году в Риге с помощью милейшего Энгельке за день успел уйму: ратуша, Домский собор, оформил заказ на книжные стеллажи — красивая подделка под мореный дуб, Саласпилс, днем разбирательство с заводом-поставщиком, вечером слушали Вагнера и ужинали в ресторанчике, где места заказывают заранее: желающих много, а мест мало, и в этом вся прелесть.

Аэродром, как и все другие, никаких восточных чудес. Издали увидел Азимова, которого знал по совещаниям в Москве.

— Зря вы беспокоились в такую рань!..

— Ничего, пожалуйста, у нас уже семь…

— Что-то холодновато, — сказал Ильин, поеживаясь.

— Поздняя весна… Но днем тепло…

— В котором часу заседание?

— Дорогой Евгений Николаевич, маленькая неувязка, перенесли на понедельник…

— На понедельник?! Но сегодня только четверг!

— Дорогой Евгений Николаевич, вы впервые в нашем древнем городе, постараемся, чтобы не скучали…

Ильин сел в машину. Понедельник! Легко сказать… На понедельник было назначено заседание у первого зама, да и выходные пропадали, в воскресенье он обещал детям айс-ревю…

А если сегодня смотаться домой и вернуться в понедельник? Ну нет, в конце концов он ведь не Киссинджер, и уж раз так сложилось… «Да оно, может, и к лучшему», — думал Ильин, вспоминая вчерашний день, который провел в каком-то особенном настроении. Он довольно часто ездил в командировки, много видел нового и интересного, но тут было предчувствие чего-то совсем нового, такого, чего с ним никогда не случалось… Ильин выглянул из машины в надежде что-нибудь разглядеть, но машина шла быстро, мелькали дома, люди, небо…

Здание гостиницы стояло в лесах. Пахло краской, ходили по досочкам, лифт не работал, но в огромных холлах трещали телевизоры. И номер был огромный, с полированными шкафами, пуфиками и козетками, в алькове две кровати, бра, и на журнальном столике ярко-красный телефон.

— Чай надо с дороги, — сказал Азимов. — Я заказал.

Ильин быстро разобрал портфель — хорошо, что Иринка в последний момент сунула свежую рубашку и пижаму…

Спустились в ресторан. Ильин не привык много есть утром, но Азимов был трогательно настойчив.

— За здоровье вашей супруги! Как себя чувствует?

— Отлично! У Иринки всегда все хорошо!

Азимов серьезно выслушал, спросил:

— Дети?

— Дочка умница-разумница, отличница, плюс музыкальная школа, ну а парень сам не знает, чего хочет.

Помолчали, выпили, потом Азимов спросил, глядя поверх рюмки:

— Касьян Касьянович?

— Здравствует и процветает! Просил передать привет!

— Большое спасибо!

Касьян Касьянович был человеком известным. Кто-то из московских умников назвал его Первоприсутствующим. Существовала когда-то такая должность в Сенате, что за должность — никто толком не знал, но словечко было какое-то уж очень подходящее. За двадцать дат в конторе — так Ильин называл свое московское учреждение — не раз менялись управляющие. Был один очень хороший работник, но его погубил рак; назначили другого, года не прошло — послали куда-то на повышение; третий просто не мог ужиться с людьми. Но ничего, решительно ничего не случалось с Касьяном Касьяновичем. Здоровье у него было, тьфу-тьфу, железное, тащить на себе он мог много, на повышение его не посылали, против управляющих он не копал и легко уживался с любым вышестоящим характером. Все помнили управляющего из бывших военных, знающего дело, но очень самолюбивого. Касьян Касьянович никогда не опускался до угодничества, он только советовал аппарату: щадите, товарищи, самолюбие, самолюбие надо щадить. И пока самолюбивый начальник управлял, все, в том числе и сам Касьян Касьянович, делали вид, что именно благодаря ему контора процветает. Один раз за все время существования конторы во главе ее стоял самодур. Это был в общем-то хороший человек, не делавший никому зла, но целиком находившийся во власти своего вздорного характера. Если бы не Касьян Касьянович, он бы перессорил контору и с поставщиками, и с начальством. Все возмущались, кроме Касьяна Касьяновича, который, кажется, даже не замечал брыканий управляющего, и даже наоборот — чем больше брыкался управляющий, тем спокойней вел себя Касьян Касьянович.

Подали кофе, Азимов сказал озабоченно:

— Разрешите о программе. Мы тут продумывали. Сейчас отдых с дороги, не торопитесь, Восток есть Восток… Я заеду в четыре тридцать: обед в кругу семьи, затем театр. «Мария Стюарт» — в Драматическом. Завтра знакомство с достопримечательностями, в субботу поездка за город, а в воскресенье у нас гости.

Ильин взглянул на серьезное лицо Азимова и засмеялся.

— Я в ваших руках…

Все-таки ему не терпелось. Поднялся в номер и быстро открыл тяжелые шторы: как выглядит этот Восток?

Он увидел каток, синее пламя сварочного аппарата, посредине двора стояла чинара с деревянной скамейкой вокруг мощного ствола, громко кричала голубка, на которую наступал старый лиловый голубь, пахло развороченной землей, дымом, краской, олифой, ремонтом, и поверх всего слышался еще какой-то тонкий и теплый запах. Это был запах весеннего утра, солнечного и еще не успевшего запылиться. «Достойно кисти Айвазовского», — говорил в таких случаях Касьян Касьянович.

Ильин заказал Москву и, пока соединяли, побрился, как обычно, без зеркала. Он не любил смотреться в зеркало и даже галстук завязывал, как говорят шахматисты, à l’aveugle — вслепую. И сам не мог объяснить эту странность. Может быть, боялся встретиться с возрастом? Но он отлично знал, что выглядит куда моложе своих сорока трех — свежая кожа, ни сединки, мускулы, как у спортсмена, хотя спортом никогда не занимался. «Природа, — шутил Ильин, — предоставила мне статус наибольшего благоприятствования».

И все-таки зеркало всегда вызывало в нем какое-то неприятное чувство, и каждый раз возникало одно и то же: «Я это или не я?»

Телефон. Веселый Иринкин голос:

— Ты здоров? Все хорошо? Ничего, ничего, я сама пойду с ними на это айс-ревю. Так, значит, в понедельник?

— Да, дневным, дома буду поздно вечером.

Ильин был женат пятнадцать лет, срок не маленький, но его чувство к жене не притупилось. Иринка, Иринка! Когда они где-нибудь бывают, все на Иринку глазеют. И в конторе, и на курсах усовершенствования, где он читает лекции, и на заводе, где у него старое совместительство, знают: у Ильина жена красавица. Красавица! Кто бы мог подумать… «Бедные мои косточки», — шутил Ильин, когда они поженились. И не то чтобы он без памяти влюбился в эти самые косточки, а просто, увидев однажды Иринку, сказал себе: с ней я буду счастлив. И не ошибся, и, как говорится, выиграл по трамвайному билету двести тысяч. «Понимаешь, — втолковывал ему старый друг Саша Семенов, — из меня Люся сделала мужа, а ты из Иринки — жену».

— Отдохни хорошенько, воспользуйся случаем, — сказала Иринка бодро. — Понял?

— Постараюсь.

Ильин умел отдыхать. И в санаториях, и в домах отдыха его всегда за это хвалили. Весь день расписан. Никогда не пропустит утренней зарядки. И море, и пляж, и мяч на пляже. А осенью в Подмосковье чего стоит выходной! И сын и дочка с раннего детства приучены находить грибные места. Домой вернутся с тяжелыми корзинами, плотно укрытыми молчаливым папоротником.

Но сейчас Ильин был совершенно свободен от всякого расписания. Странная это штука — свобода: ее всегда не хватает, а когда ее много, не знаешь, что с ней делать.

Можно, конечно, и покемарить. «Лучшие мысли приходят в горизонтальном положении», — всегда говорит Касьян Касьянович. Да и Азимов советовал не торопиться с Востоком. Но Ильину не терпелось: хотя бы кусочек!

Он вышел на улицу. Начало пригревать солнце, но как-то мирно, не жарко; хорошо, что эта командировка не пришлась на какой-нибудь чертов июль. Но Востока так и не видать. Современные здания, много машин, столики кафе, реклама кино: Смоктуновский в котелке и — радость кинопроката — римские гладиаторы. Москва сначала на них повалила: все-таки Голливуд, — но тут же отпрянула: все-таки ерунда собачья.

Наконец впереди показался голубой купол, и Ильин поднажал. Снова вспомнилось: «Солдаты, сорок веков…» Великий полководец и здесь от него не отставал.

Мечеть была стиснута двумя крупнопанельными домами, справа мельхиоровым светом сияла витрина Ювелирторга, слева выгружали ящики с холодильниками. Внутри было пусто и пыльно. И осматривать вроде нечего. Он вышел во внутренний, чисто выметенный дворик и увидел старого служителя.