С войной не шутят - Валерий Поволяев

Валерий Дмитриевич Поволяев

С войной не шутят

Баку – город ветров. Бывает, откуда-то с небес, из неведомой глубокой дыры, сваливается жестокий, сильный, способный перевернуть автомобиль ветер и начинает куролесить, носиться с воем и грохотом по улицам, пугать старух и детей, подбрасывать в воздух бродячих псов и шмякать их об асфальт, гоняться за людьми, оказавшимися на открытом пространстве, и засыпать окна домов песком.

Дурные это ветры – бакинcкие, дурнее не бывает.

Зато после их разбойных налетов хорошо клюет рыба. Удочку можно забрасывать даже в лужу – обязательно что-нибудь зацепится.

Впрочем, для капитан-лейтенанта Мослакова все едино: когда ловить, на какую наживку, – он мог ловить даже на голый крючок и вытаскивать рыбу по заказу. Если кто-то на берегу заказывал добыть окуня, он ловко выхватывал из воды колюче-глазастого окуня, если просили зеленуху, извлекал ее из морской пены, со змеиным шипением подкатывающейся под деревянные сваи причала, если же на берегу оказывался гурман и просил поймать царь-рыбу, то Паша Мослаков принимал и такой заказ.

Он был настоящим богом по части рыбалки. И, пожалуй, не было в пограничной морской бригаде более неунывающего человека, чем Мослаков.

Но сейчас он сидел на причале грустный, рыбу, вопреки обыкновению, не ловил и с неким нехорошим изумлением оглядывал лица своих бывших земляков.

Причал был густо забит рыбаками. Все – азербайджанцы. Ни одного русского среди них не было. Впрочем, об этом факте надо было задумываться не сейчас, а раньше, когда все они – и Мослаков, и эти люди – были советскими и о национальности своей никто никогда не думал. Сейчас же национальное «я» вылезло на первое место.

Все сидящие на причале люди были «випами» – «очень важными персонами», первым сортом, «цимесом», как говорил тезка Мослакова капитан-лейтенант Павел Никитин, а Паша Мослаков, по их мнению, – третьесортным человеком, приравненным к собаке.

Однако публика, занявшая причал на манер кур, устроившихся на отдых на насесте, тоже особо не веселилась. Не потому, что неожиданно свалившаяся на них государственная независимость чем-то им грозила, – совсем наоборот, она тешила их самолюбие, наполняла сознание гордостью: наконец-то они бакинскими вышками будут распоряжаться сами, – хмурились бывшие земляки потому, что море не хотело радовать их.

Кепки-«аэродромы», на которые можно было запросто сажать вертолетный полк, недоуменно посматривали друг на друга и пожимали плечами: интересно, с какой это стати дедушка Каспий повернулся к ним задом?

Русский мужик давным бы давно поднялся и покинул мол, пошел бы куда-нибудь пить пиво, но только не местные рыбаки. Местные рыбаки – ребята упрямые, упрямство родилось раньше них. Они просидят здесь до вечера. Даже если не будет ни одной поклевки, все равно не уйдут. Паша Мослаков сожалеюще вздохнул и окинул критическим взором снасти, которыми были вооружены здешние рыбаки.

Каких только удочек здесь не было! Длинные, сверхдлинные, короткие, с пластмассовыми надставками и рогульками-трезубцами, в виде латинской «S» и немецкой «W», квадратные и ромбовидные, кривоколенные и эллипсоподобные – по части придумок здешний народ не сравнить ни с кем… Но толку от этих сложных конструкций не было никакого – рыба все равно не клевала.

«Ладно, – подумал Паша Мослаков с усмешкой, – сейчас я вам покажу, как надо варить борщ из гаек. Правда, урок может плохо закончиться. Впрочем, что главное в профессии пулеметчика? Главное вовремя смыться с поля боя».

Он достал из кармана куртки небольшой моток лески – рыболовные причиндалы он всегда носил с собою, – привязал к нему пару крючков, следом достал грузильце – заранее надсеченную свинцовую дробину, затем плоскую пластмассовую коробку. Из коробки он извлек двух радостно извивающихся червячков – ожили «звери», почуяв свежий воздух, засуетились, думая, что наконец-то пришла свобода. Мослаков, хмыкнув, насадил «зверей» на крючки и, намотав конец лески на палец, зашвырнул червячков в море.

Сидевшие рядом «аэродромы» в едином презрительном порыве повернули к нему головы, один даже гадливо сплюнул в воду и пробурчал:

– Привыкли эти русские… море засорять… Тьфу!

Сами они ловили на наживку изысканную – на слабосоленую кетовую икру и личинки жуков короедов, на сочную клейкую кашу, сдобренную пахучим кедровым маслом, и жареное тесто, на лепешечки, нарезанные из черной паюсной икры, и привезенную из Ирана рыбью вкуснотень – диковинных сухих гусениц, сто граммов которых тянули на месячный заработок капитан-лейтенанта Мослакова, – в общем, у каждого были свои секреты и своя закуска, любовно приготовленная для обитателей здешних глубин и мелей.

А у капитан-лейтенанта были лишь обычные навозные червяки, выкопанные на задах огорода одного русского дедка, выращивавшего помидоры величиной с коровью голову и редкостные, сладкие как сахар персики, – одни только червяки, и больше ничего.

Рыбаки в кепках-«аэродромах» отвернулись от Паши Мослакова, будто его здесь и не было. Паша в ответ только губы раздвинул в легкой усмешке. «Ладно, выдам вам концерт на память. С ватрушечным боем, салатом из рубленых гвоздей и пирожными с селедкой. Будете знать, как русские офицеры умеют договариваться с морскими богами».

Тут Мослаков поспешно вскинулся – забыл поплевать на червяков, вот незадача-то, проворно выбрал леску из воды, изловил ее конец и азартно поплевал вначале на одного червяка, потом на другого и вновь закинул леску в море.

На этот раз рыбаки даже не пошевелились.

Настроение у Павла Мослакова было препоганым. Пограничная бригада уходила из Баку в Астрахань, с места обжитого, насиженного, перемещалась в неизвестность, на место совершенно голое. В Астрахани, на полосе берега, выделенного морской бригаде, не было ни причалов, ни топливной площадки, ни грузового мола – один лишь мусор.

Жилья тоже не было. Часть имущества уже переброшена туда. Тезка Мослакова капитан-лейтенант Никитин, вернувшись из Астрахани, молвил уныло:

– Как бы нам там не пришлось жить в камышовых шалашах. Вместе с семьями да с детишками.

А здесь, в Баку, у бригады был свой городок с прекрасным жильем: у каждого офицера – отдельная квартира. «Цимес!» – восхищенно произносил Паша Никитин. И все это надо бросать.

Льстивые азербайджанские чиновники успокаивали пограничников:

– Мы вам компенсацию выдадим. В твердой валюте.

– В долларах, что ли?

– Зачем же в долларах? – обижались чиновники. – У нас есть своя твердая валюта – манат. Выдадим в манатах.

– И на что же потянут наши прелестные квартиры?

– Один квадратный метр – сорок манатов.

В пересчете на русские рубли это было тьфу – калоши только можно было купить. А к ним – пачку гвоздей. Калоши прибивать к полу. Чтобы не украли.

Леска, обернутая вокруг пальца, натянулась, Паша почувствовал, что к наживке подошла рыба. Паша приподнял одну бровь, правую: та-ак, что это за рыба? Похоже, жирная сонная зеленуха. Очень хорошая штука в жареве. Масло на сковородку даже бросать не надо, зеленуха жарится без всякого масла, на собственном жире.

Он обратился в чутье: больно уж экземпляр осторожный. Крупная зеленуха, не иначе. Рыба опытная, на своем веку повидала много, вот и осторожничает.

За первой, едва приметной поклевкой последовала вторая, такая же, едва ощутимая. Паша ждал.

Именно этот момент, когда зеленуха соберется с духом, и надо уловить.

Капитан-лейтенант почувствовал, как в ушах у него что-то сжалось, потом раздался тонкий звон, словно внутри включился некий радар. Мослаков улыбнулся тихо, едва приметно и в следующий миг сделал резкую подсечку.

Тяжелая рыба бултыхнулась на леске, стремясь уйти на дно. Мослаков чуть отпустил леску, чтобы она не обрезала ему пальцы, сделал вторую подсечку, вгоняя крючок поглубже в пасть рыбе.

Через пару минут зеленуха уже звучно хлопала мокрым хвостом по молу.

– Не осетр, конечно, но и не пескарь, – произнес Мослаков довольно.

«Аэродромы», как один, дружно повернулись к нему. Порыв был общим, на лицах – недоумение, страдание, боль, зависть, ненависть, обида, онемение, еще что-то, чему нет названия: повезло, мол, Ивану-дураку…

Мослаков ухмыльнулся, поправил на крючке червяка, которого зеленуха так и не успела «оприходовать», звучно поплевал на него и забросил снасть в море.

«Аэродромы» начали тревожно переглядываться друг с другом: этот малоразвитый русский случайно сел на добычливую яму, так он может и обловить их…

Рядом с мослаковской леской в воду звучно шлепнулся яркий, по-попугайски волнисто раскрашенный поплавок. Следом – другой, такой же яркий, потом – третий. Мослаков досадливо крякнул и несколькими резкими движениями выбрал леску из воды. Если не вытащить, от лески останутся одни ошметки.

Скрючив рогулькой пальцы, Мослаков намотал на них леску, чтобы она не запуталась и не образовались противные «бороды», поддел под жабры зеленуху и переместился на пятнадцать метров правее.