Пасынок судьбы. Искатели - Сергей Волков

Сергей Волков

Пасынок судьбы. Искатели

Светлой памяти

Анатолия Васильевича Волкова

посвящается…

Пролог

«И рек Учитель: „Многие верят, а многие – веруют, но и тем, и другим не дано постичь… (фрагмент надписи уничтожен в результате обстрела камня из стрелкового оружия осенью 2000 года)… название сущностей не меняют их сути. Нет добра и нет зла, есть лишь путь, ведущий смертного по бесконечности…“»

«…Нежелающий воспользоваться путем – будет отвергнут.

Свернувший с пути – будет забыт.

Остановившийся на пути – горе тебе!»

Глава первая

«Незваный гость лучше званного…»

Суббота! Перефразируя классика – ну какой же русский не любит субботу! Первый, и замечу, лучший из двух законных выходных, день-расслабуха, день-спальня, когда можно всласть побездельничать после тяжелой трудовой недели (тут я, сорри, малость загнул – завтра месяц, как я перестал ходить протирать штаны в свой всеми забытый проектный институт, пополнив ряды всемирной армии безработных). Но, черт возьми, все равно до ужаса приятно, что сегодня – суббота, и совесть не будет грызть за вынужденное безделье. Рефлекс, будящий меня каждый день в семь тридцать пять утра, как собаку Павлова, в субботу можно послать подальше и размякнув, словно тесто, растечься по чудесным, удобным тайничкам постели, мягко проваливаясь в дрему… Все проблемы побоку, все плохое – потом… Суббота – это нирвана, тишина и покой…

Звонок задребезжал в самое «то время», примерно в семь сорок. Естественно, я успел сладко уснуть и даже увидел какой-то сон. Звонили в дверь, требовательно и нагло. Длинные звонки перемежались короткими, как точки – тире в азбуке Морзе.

«Шиш вам всем! Меня нет дома!» – подумал я и залез под одеяло с головой. Ну нет дома человека! Что непонятного? Все свободны! Пока!

Однако звонивший в дверь был редкостной сволочью. Во-первых, он не ушел, как сделал бы любой нормальный человек, которому не открыли дверь в течение пяти минут, а во-вторых, сменил тактику: вместо азбуки Морзе начал вызванивать спартаковские гимны, перешедшие в сплошной «з-з-з-з!»

От субботней утренней умиротворенности у меня ни осталось и следа. Убью! Встану и задушу, кто бы это ни был! Я вскочил и, как был, в трусах, зашлепал по холодному линолеуму к двери.

– Кто там?! – голос мой спросоня походил на рык голодного крокодила.

– С-свои! От-ткрывай, з-засоня! Ес-сть п-полпинты ш-шнапса и тушенка! – раздалось за дверью.

– Чего… шнапса? – сбитый с толку, я переступил босыми ногами на холодном полу, и тупо уставился на коричневую дерматиновую обивку двери.

– Б-бутылка в-водки, д-дурак! Откроешь т-ты или н-нет? – за дверью явно нервничали.

«Алкаш какой-то!», – подумал я, поворачивая вертлюжок замка и заготовив пару приличествующих случаю ругательств. Моему не проснувшемуся взору предстало совершенно неописуемое существо в грязной куртке цвета хаки, волосатое и улыбающиеся. В руке существо держало авоську, в которой хрустально светилась «поллитра» и консервные банки.

– Ты кто? – спросил я, пытаясь углядеть в раннем госте хоть что-то знакомое.

– Эт-то же я, Ник-коленька! Здорово, С-степаныч! – беспардонный визитер шагнул ко мне, протянув руку и продолжая улыбаться. Не назвался, я бы и не узнал! Николенька! Мой одноклассник, украшение 10 «Б», балагур и девчачий любимец! Едрить твою мать! Бог мой, кого я вижу! Последнюю фразу я произнес вслух, расплываясь в улыбке.

– Д-давно бы т-так! А т-то – кто д-да кто! П-привет, с-старина! – Николенька обнял меня и от его куртки повеяло костром и вокзалом – ветер дальних странствий овевал эту заслуженную штормовку!

Пока он разувался, что-то бубня себе под нос, я, одеваясь в комнате, через неприкрытую дверь исподволь разглядывал своего старого знакомого.

Был Николенька тощ, худ и высок, так что любая одежда моталась на нем, как на вешалке. Длинная кадыкастая шея здорово походила на гусиную, его так и дразнили в младших классах – Гусь, Гусак. Мы не виделись лет семь… За это время Николенька еще больше похудел, просто высох, и худобой в сочетании с густым загаром напоминал древнюю мумию, таинственную свидетельницу прошлого. Но всякое сходство с исторической реликвией заканчивалось, как только Николенька открывал рот. Сказать, что мой одноклассник был болтлив – значит ничего не сказать. Николенька просто извергал слова, водопады слов, Ниагары фраз и ручьи междометий. Причем, возьмись он рассказывать «Курочку Рябу», до конца сказки вы добрались бы только к утру – Николенька с детства жутко заикался. Еще он славился нахальством, щенячьей какой-то смелостью и страстью ко всяким тайнам, кладам, могилам и подземельям. Помню, мой друг даже посещал кружок юных археологов при Дворце Пионеров и ездил в Москву на всесоюзную олимпиаду. Эх, когда это было!..

Он действительно мало изменился – после душа, побритый и причесанный, Николенька выглядел лет на восемнадцать-двадцать, этаким нескладным подростком, действительно – гусенок гусенком! От Николинькиной водки с утра пораньше я отказался – сработал внутренний контроль, если шампанское по утрам пьют аристократы или дегенераты, то водку – только дегенераты… Зато две банки курганской тушенки, тут же разогретые на сковородке и залитые тремя яйцами, пришлись весьма кстати – кроме этих даров «синей птицы удачи» – курицы, съестное в моем обшарпанном жилище отсутствовало, как понятие.

Во время завтрака Николенька с нескрываемой иронией разглядывал мое однокомнатное малогабаритное обиталище, после развода и дележа имущества больше всего походившее на келью отшельника, склонного к выпиванию алкоголесодержащих напитков. У меня не было даже телевизора! Катерина вывезла все, вплоть до вилок-ложек, а по поводу квартиру сказал: «Эту халупу в виде гуманитарной помощи дарю! А то пойдешь в вокзальные бомжи, с тебя станется, неудачник!».

О том, что квартира в конце восмидесятых благодаря материальной помощи моих родственников была куплена мною же по кооперативной цене и являлась на сегодняшний день единственной более-менее дорогостоящей собственностью, принадлежащей мне, моя элитная супружница благополучно «забыла».

Сосед по площадке, Витька, который делил всех женщин на две категории – «бабы», и «бабы-дуры», относил Катерину ко второй, и я где-то был с ним согласен…

Тушенка с яичницей кончилась подозрительно быстро. Я думаю, мой ранний гость последний раз ел неделю назад. Насытившееся лицо Николеньки залоснилось, глазки стали масляными, и вся его внутрисодержащаяся ирония вылилась наружу в виде ехидных вопросиков, на которые он был мастер, и которыми, помниться, доводил учителей до нервных припадков.

– А что, с-с-тарик… – ласково вопрошал сытый Николенька, развалясь в единственном в квартире кресле: – …Т-ты записался в кришнаиты? Т-твоя роскошная фатера п-похожа на убежище их в-великого г-г-гуру!

– А ты что, там бывал? – лениво поинтересовался я, разливая чай.

– Я, с-старик, м-много где б-бывал! П-потом расскажу…

Правду сказать, легкая болтовня Николеньки радовала меня, как младенца погремушка – последний месяц, разведясь с Катериной и боросив бесцельно ходить на работу, где все равно уже год как ничего не платили, я совсем скис, два раза срывался в запойный штопор, обрюзг, плюнул на чистоту в жилище и начал поглядывать вниз с балкона с интересом человека, вдруг узнавшего, что у него Спид.

Пожалуй, как-нибудь в одно похмельное утро я действительно прыгнул бы вниз от тоски и безнадеги, но это скорее было бы смешно, чем трагично – я жил на втором (и весьма невысоком!) этаже…

Семь лет разлуки между друзьями – не год, и наши с Николенькой жизненные интересы здорово разнились – не смотря на прикид, я чувствовал, что Николенька живет получше, чем я, не дорожа особо своими вещами, что может себе позволить только достаточно обеспеченный человек. Я собрался было задать своему другу вопрос о его личной жизни, но он опередил меня:

– С-степаныч! Я т-так п-понимаю, т-твой к-корабль с-семейного счастья д-дал т-течь?

– Скорее, он напоролся на рифы и сразу затонул! – серьезно ответил я, вспомнив ту ругань, которая сопровождала наш с Катериной развод.

– Она б-была с-стервой? – поинтересовался Николенька.

– Да нет, все куда проще: я, парень из провинции, приехал учиться в столицу! Ну, познакомился, женился, она – коренная москвичка, а ее мама вообще уверена, что все москвичи – современная аристократия! Ну, пришелся не ко двору! С Катей-то мы жили не плохо, и если бы не ее мать…

– Ага! К-картина м-маслом: «Н-неравный б-брак!». М-м-мез-зальянс-с, мать ег-го!