Первые люди на Луне - Герберт Уэллс

Первые люди на Луне

Новая повесть Г. Д. Уэльса

Менипп. Три тысячи стадий от Земли до луны… Не удивляйся, товарищ, если я буду говорить тебе о надземных и воздушных материях. Я рассказываю по порядку недавно совершенное мною путешествие.

Глава I

Мистер Бедфорд встречает мистера Кавора в Лимпне

Когда я сажусь писать здесь, в тени виноградных лоз, под синим небом южной Италии, мне приходит на мысль, что мое участие в изумительных приключениях м-ра Кавора было делом чистейшего случая. Я попал в эту историю в то время, когда считал себя отдаленным от малейшей возможности каких-либо отвлекающих от работы опытов. Я приехал в Лимпн, воображая это место самым безмятежным уголком в мире. «Здесь, во всяком случае, — говорил я сам себе, — я найду покой и возможность работать!».

И эта книга есть следствие моего пребывания там. Так расстраивает судьба маленькие планы людей.

Быть может, здесь уместно будет упомянуть, что недавно я прогорел в некоторых коммерческих предприятиях. Сидя теперь среди богатой обстановки, приятно вспомнить о моей бывшей нужде. Я могу допустить даже, что до некоторой степени я сам был виновником моих бедствий. Может быть, есть роды деятельности, к которым я имею некоторую способность, но ведение коммерческих операций не из их числа. В те дни я был молод, то есть я и теперь еще молод годами, но то, что со мной приключилось, несколько состарило мой ум; умудрило ли оно меня сколько-нибудь, это, пожалуй, сомнительно.

Едва ли нужно вдаваться в подробности спекуляций, приведших меня в Лимпн. Достаточно сказать, что я отчаянно рисковал. В этих делах все сводится к тому, чтобы давать и брать, и мне довелось в конце концов лишь отдать. Я пришел тогда к мысли, что мне не остается ничего более, как написать пьесу, если я не желаю трудиться всю жизнь на положении клерка. Постепенно я привык смотреть на эту ненаписанную драму, как на маленький запасец про черный день. И этот черный день настал.

Скоро оказалось, что сочинение драмы потребует большего времени, чем я предполагал, — сначала я клал дней десять на это дело; но надо было иметь «pied-a-terre», вот я и приехал тогда в Лимпн.

Мне посчастливилось найти маленький бенгало, который я и нанял на трехлетний срок. Я расставил там кое-какую мебель и начал сам готовить себе кушанье. Моя стряпня, конечно, шокировала бы миссис Бонд, но у меня были две кастрюли для варки яиц и картофеля, сковородка для жаренья сосисок и кофейник. Кроме того, я запасся ящиком пива в кредит, и отпускающий на книжку булочник являлся ко мне ежедневно. Это, быть может, не было обстановкою сибарита, но у меня случались и худшие времена.

Без сомнения, если кому-нибудь нужно уединение, то Лимпн самое подходящее место. Он расположен в глинистой части графства Кент, и мой бенгало стоял на краю старого приморского утеса, откуда через равнину Ромни-Марш виднелось море. В ненастную погоду место это почти неприступно, и я слышал, что по временам почтальону приходится переправляться на лыжах через более сочные участки своего района. Перед дверьми немногих хижин и домов, составляющих нынешнюю деревню, торчат воткнутые в землю толстые пучки березовых прутьев для очистки обуви от налипшей глины. Я сомневаюсь, чтобы деревня обосновалась на этом месте, если бы она не была увядающей памятью давно минувшего. Здесь был расположен крупный порт Англии в римскую эпоху, Portus Lemanus; ныне же море находится в четырех милях отсюда. У подножья крутого холма рассеяны кучи камня и кирпича, остатки от римских построек. Я часто стоял на холме и думал о кипевшей здесь некогда жизни, — о галерах и легионах, о пленниках и чиновниках, о женщинах и торговцах, о спекулянтах, вроде меня, обо всей сутолоке и шуме, царивших когда-то здесь в гавани. А теперь несколько груд мусора на поросшем травой скате холма, пара овец да я. Там, где был порт, расстилается ныне болотистая равнина, тянущаяся широкой полосой до отдаленного Дёнгенеса и пестреющая там и сям группами деревьев да башнями церквей в старых средневековых городках, сменивших приморский Леман.

Вид на болото — один из самых красивых, какие мне случалось встречать. Дёнгенес находится отсюда милях в пятнадцати; он кажется паромом, лежащим на поверхности моря, а далее к западу виднеются холмы Гастингса. Иногда они отчетливо вырисовываются на горизонте, иногда же бывают подернуты дымкой, и часто, в туманную погоду, совсем исчезают из виду. Все ближайшие части равнины исполосованы плотинами и канавами.

Окно, у которого я работаю, обращено к линии этой гряды холмов, и из такого окна я впервые узрел Кавора. Это случилось как раз в то время, когда я корпел над моим сценарием, сосредоточившись на этой трудной работе и, естественно, Кавор остановил на себе мое внимание.

Он нахмурил брови, как будто встретил проблему.

Солнце только-что село, небо было окрашено в желтый и зеленый цвета, и на фоне его вдруг появилась, в виде темного пятна, довольно странная фигурка.

Это был низенький, кругленький, тонконогий человечек, с нервными движениями; костюм его состоял из пальто, брюк и чулок, как у велосипедиста, а шапочка вроде той, что носят крикетисты. Зачем он так одевался — не постигаю, ибо он никогда не ездил на велосипеде и не играл в крикет. Вероятно, это было случайное соединение разнородной одежды. Он жестикулировал, мотал головой и гудел на подобие проволоки электрического телеграфа.

Перед тем шел дождь, и этот спазмодический характер его прогулки еще усиливался крайне скользкой тропинкой. Дойдя до места, откуда виден закат солнца, он остановился, вынул часы и постоял с минуту, как бы в нерешимости. Затем каким-то конвульсивным телодвижением он повернулся и поспешно пошел назад, не жестикулируя более, но широко шагая на своих относительно длинных ногах, которые казались еще длиннее от прилипшей к подошвам глины.

Это произошло в первый день моего пребывания, когда моя сочинительская энергия достигла высшей точки, и я взглянул на этот инцидент лишь как на досадную помеху — потерю пяти минут. Я возвратился к своему сценарию. Но когда на следующий день явление повторилось с замечательной точностью и стало повторяться каждый вечер, сосредоточение над сценарием потребовало больших усилий. «Проклятый человек, — говорил я про себя, — можно подумать, он готовится в марионетки», и несколько вечеров я проклинал его от всего сердца.

Затем моя досада уступила место удивлению и любопытству. Зачем ему нужно проделывать это? На четырнадцатый вечер я не вытерпел и, как только он появился, я открыл французское окно, прошел через веранду и направился к тому пункту, где он всякий раз останавливался.