Чара силы - Галина Романова

Чара силы

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Холодный осенний ветер простуженно свистел в скалах и, налетая с вершин, толкал в бок высокого, худощавого, нескладного юношу, пробиравшегося по камням вдоль берега моря. Совсем рядом, чуть ниже, пенные валы остервенело бились лбами в голый, неприютный берег, а над ним неподвижно замерли отшлифованные ураганами горы. Несколько случайно уцепившихся корнями кустов ветер мотал и рвал так, что становилось страшно за юношу, который с отчаянным безразличием шел наперекор буре, рискуя быть сброшенным в бушующее море.

Юноша выглядел усталым и измученным — такие походы были ему в новинку. Он то и дело приостанавливался, тяжело опираясь о камни дрожащими ладонями и хрипло дыша широко раскрытым ртом.

На вид беглецу — ибо он то и дело оглядывался, будто опасался погони, — было не больше семнадцати — восемнадцати лет, но он был так тощ и нескладен, что мог быть равно и моложе и старше означенного возраста. Узкое лицо раскраснелось, и на фоне сухой болезненной кожи неестественно ярко выделялись длинные, мягкие, белесые волосы, собранные на затылке в косицу.

Его отороченная мехом одежда с богатым шитьем и щегольские сапожки мало подходили для долгого пути. Да и за плечами его висел совсем тощий мешок, но одного взгляда на решительное лицо юноши хватало, чтобы понять — он твердо избрал свой путь и не свернет с него ни за что.

Было отчего бежать из родного дома в холод осени, в мир, где его никто не ждет! Поздний ребенок, он с рождения знал, что на него возлагали особые надежды. Родители думали, что он повторит путь старшего брата, но мальчик рос болезненным и хилым и больше времени сидел у огня, словно старик, нежели бегал по двору, играя со своими сверстниками. Многочисленная родня недолюбливала его, и, устав терпеть их насмешки и придирки матери, он собрал свои нехитрые пожитки и ушел из дома. Ушел так далеко, что сама мысль о возвращении казалась дикой — он не смог бы найти дорогу назад.

Оставалось одно — идти вперед. Так и забрел он в эти горы, о которых никогда не слыхал.

Пробираясь берегом бушующего моря, беглец не поднимал головы, а потому не заметил на вершине одной из скал мощный старый дуб. Ветер срывал с его корявых сучьев последние листья, а вокруг ствола исполина была обмотана огромная шкура, на которой темнели странные письмена.

Скалы раздвинулись, открывая вход в неглубокое ущелье — был отлив, и море ушло отсюда, обнажив гладкие камни и клочья водорослей. В ямках соленой воды что‑то шевелилось.

Юноша свернул туда, удаляясь от кромки моря и прибрежных скал.

— Ну и пусть, — подбадривал он себя негромким шепотом. — И ушел! И что из того… Вот теперь–то вы поймете! — И глаза его сузились в две светлые, серо–водянистого цвета, щелочки.

Под ногами хрустнула галька. Обходя огромный валун, обточенный морем лишь снизу, юноша не сразу обратил внимание на странный глубокий звук, донесшийся из‑под камня. Казалось, он вздохнул.

Занятый своими мыслями юноша прошел было мимо, но звук повторился гораздо громче и резче. Под землей что‑то дрогнуло. Юноша замер.

­— Кто тут? — воскликнул он, торопливо выхватывая из‑за пояса нож с красивой рукоятью.

Ему отозвалась сама земля, и легкий пар поднялся из‑под камня.

— Подойди‑ка ближе, путник, — прогудел низкий голос.

Юноша приблизился к камню.

— Кто ты? — спросил он.

— Змей, — донеслось из земли, и облачко пара снова взлетело в воздух. — А ты? Судя по голосу, ты молод…

— Кощеем звать, — ответил юноша и ни с того ни с сего добавил: — Кощеем Виевичем…

Под землей заворочалось мощное тело — слышно было, как когти скребут землю.

— Виевичем? — с интересом переспросил невидимый Змей. — Не сын ли Вия Змеевича?

Юноша потупился, мрачнея.

— Сын, меньшой, — выдавил он с неохотой. — Только я им никто теперь! — выпалил он сердито. — Они сами по себе — я сам по себе!

Змей, казалось, не расслышал его последних слов. Он с усилием перевернулся в земле и гулко стукнулся головой о камень, ругаясь от боли.

— Слушай, Кощеюшка! — окликнул он юношу. — Уж ты бы помог мне отсюда выбраться, а я тебе зла не сделаю, не сомневайся! Мы ведь с тобой по отцу родня — я брата твоего старшего, Святогора Виевича, знавал когда‑то… Помог бы по–родственному!

Кощей угрюмо нахмурился.

— Семья меня извергла, сказали: слаб я и не надежда для родителей, — объяснил он коротко. — Нет у меня теперь родни.

— А я и не набиваюсь, — заторопился Змей. — Мне что — мне все равно… Или ты меня опасаешься? Не боись — не трону, коль ты ко мне с добром! Авось еще и помогу чем, отслужу честно!

Голос его звучал вполне искренне, и Кощей подошел ближе.

— Я бы рад помочь тебе, — виновато объяснил он, — да чем?

Змей заворочался в глубине, натужно пыхтя. Парок над щелью стал гуще, словно внутри что‑то дымилось.

— Да всего делов‑то — камешек, что мне выход загораживает, в сторонку откатить, — весело объявил он. — Хоть щель какую ни на есть сделай — а уж там я сам как‑нибудь…

Кощей отступил, оглядывая камень. Валун был высотой в три его роста, не меньше. Человек восемь только и могли бы его обхватить. По всему было видно, что когда‑то камень был на совесть вдавлен в землю какой‑то неведомой силой.

— Рад бы, да сил таких у меня нет, — ответил Кощей, подумав. — Его никто с места не сдвинет…

— В прежние времена я бы его одной лапой сковырнул, — прогудел под землей Змей. — Да только пока подкопы рыл, всю силу поистратил. Во мне сила от воды, а здесь ее ни капли нет — уж скоро два десятка лет, как сижу взаперти!

— Так ты пить хочешь? — Кощей почему‑то обрадовался, услышав про воду. — Пить?

Змей рявкнул согласно, но юноша его уже не слышал, скидывая мешок с плеча. Судя по всему, добежав до уреза воды, он уже знал, что делать. Прилив должен был начаться еще не скоро — вечером. Он бы хлынул в ущелье, окружив волной камень; но под него наверняка не просочится ни капли. Надо было помочь воде проникнуть внутрь.

Обойдя валун кругом, Кощей выбрал место, где от дыхания Черного Змея пар поднимался сильнее. Здесь он и стал копать, отбрасывая камни в сторону.

На поверхности был и слежавшийся песок, и галька, но ниже пошла почти спекшаяся глина, в которой и приходилось рыть ход. Скрипя зубами от натуги, Кощей выворачивал камни, откатывая их в сторону. Словно нарочно, они становились все крупнее и крупнее, с ними приходилось возиться подолгу, но яма все углублялась, постепенно продвигаясь под валун.

Змей притих как мертвый — даже струйка пара почти иссякла, — внимательно прислушиваясь к работе Кощея, и когда тот, обессилевший, раскрасневшийся, привалился спиной к груде вывороченных камней, Змей спросил: