Кошмар номер четыре - Роберт Блох

Роберт Блох

Кошмар номер четыре

Мы решили, что это розыгрыш, прочтя в вечерней газете заметку о каком-то полоумном изобретателе из Джорджии, который будто бы придумал способ печатать на воздухе.

Не дымовые сигналы и не телевидение, а новый аппарат, печатающий слова прямо на воздухе, да так прочно, что ветром не сносит.

Так было написано в газете. Но что такое газетная заметка, чтобы принимать ее всерьез? Только что посмеяться. Или сказать жене:

– Интересно, что они выдумают в следующий раз!

Большинство читателей, наверно, даже и не обратило на нее внимания. Тем сильнее все были огорошены, когда рекламодатели ухватились за эту идею.

Помню, как я, выглянув утром в окно, увидел висящие в воздухе слова (представляете себе, висят буквы – черные, жирные!) и прочел:

«Ты не забыл купить сегодня хорошее слабительное, приятель?»

Помню, я зажмурился.

Буквы словно напечатанные типографской краской, но совсем твердые. И не сдвинешь.

Так это началось. А когда я вышел из дому, направляясь на службу, то на улице увидел еще рекламы:

«Мыло „мукс“ самое целебное для кожи!»

«Вы сдали ваши меха на летнее хранение?»

«Смените сегодня масло в коробке скоростей!»

Пассажиры в автобусе удивлялись. Но и только.

Поначалу буквы были небольшие, всего каких-нибудь полметра, черные на белом фоне:

«Для молодых – коскен-кола!»

Вскоре можно было средь бела дня увидеть людей с большими шприцами, из которых они выдавливали буквы. Народ собирался в кучки и смотрел, как они это делают.

Новая реклама стала предметом эстрадных шуток и фельетонов, о ней сочиняли песенки.

Но еще никто не писал негодующих писем в газеты.

А текстов становилось все больше, они появлялись над газонами, над дорогами, над домами, и улицы начали задыхаться от нескончаемых объявлений.

Куда ни повернись – всюду чернеют слова. Домовладельцы подавали в суд на рекламодателей, но ведь воздух никому не принадлежит! Решили судьи.

Водители машин жаловались, что не видят дороги из-за реклам. Резко возросло количество несчастных случаев.

Гибли люди, но рекламы оставались. Чтобы больше покупали хлеба. Чтобы покупали средства, помогающие переваривать хлеб. Чтобы покупали слабительное, помогающее очистить кишечник от хлеба. Когда он будет переварен. После чего, само собой, опять нужна реклама хлеба.

Так и шло, и мы бы, наверно, привыкли со временем, если бы буквы не начали становиться больше и толще. Сперва полметра. Потом метр. Затем два метра, при толщине в полметра. Воздух почернел, его совсем загадили.

Пошло в ход какое-то секретное вещество, от запаха которого людей мутило. Правда, вреда оно не причиняло.

И появилась новая реклама:

«От тошноты принимайте понарол!»

На всякий недуг находилось лекарство – на всякий, кроме слепоты, помешательства и зрелища этих вечных реклам, от которых нигде не было спасения. Они извивались среди бельевых веревок в трущобах, парили над плавательными бассейнами в садах, перегораживали улицы, черной тучей висели над городом…

«Мягчайшая туалетная бумага!»

«Неделя усиленного потребления!»

«От угрей можно избавиться!»

«Худейте с удовольствием!»

Потом рекламы сделали цветными и световыми, чтобы их было видно ночью. И сразу резко участились случаи слепоты и помешательства. Все обычные рекламы исчезли, ведь новый способ был дешевле и прибыльнее.

Вот только слова начали цепляться друг за друга. Посмотришь в окно все небо в смазанных буквах…

А тут еще придумали использовать насекомых. Не знаю уж, то ли им прививки сделали, то ли натаскали их каким-то способом, чтобы они писали слова. Во всяком случае, шприцы исчезли. Теперь буквы выходили из насекомых. Не иначе их откармливали в каком-нибудь рекламном бюро.

Изобретение очередного гения…

Разумеется, была сделана попытка ввести новые законы – как всегда, когда поздно что-либо предпринимать. И теперь было поздно. Насекомые уже распространились повсюду. Черные рои, тучи насекомых извергали буквы из толстых брюшек. Соблюдалось разделение труда: одна козявка делает черточку, другая – запятую, третья – точку.

Сами понимаете, это было началом конца.

Слишком много насекомых.

Слишком трудно их обучать, слишком трудно контролировать. И они начали размножаться безудержно.

Размножаются, всюду летают и все пожирают. Они гнездились в ящиках со слабительным. Точили всякую тару. Сверлили дыры в картонках с понаролом.

Теперь уже не было никакого резона сдавать меха на летнее хранение.

Все равно насекомые их пожирали, размножаясь еще больше.

Небо вконец почернело. Черным-черно от насекомых. Поздно что-либо предпринимать. Начались эпидемии, голод. Вызвали войска.

Но что сделаешь штыком против насекомого? К тому же очень скоро, когда эпидемии и голод сделали свое, не осталось потребителей.

Не осталось даже – лучше поздно, чем никогда! – рекламодателей.

Только насекомые беспорядочно летали в загаженном воздухе между словами, потерявшими всякий смысл теперь, когда их некому было читать.

Глаза насекомых оглядывали сверху пустой мир, где не осталось ничего, одни слова…

Хорошо еще, мне удалось уберечь несколько слов, чтобы записать этот рассказ…