Старый вождь - Чары Аширов

Об авторе

Вот уже более полувека народный писатель Туркменской ССР Чары Аширов многосторонне и плодотворно работает в советской художественной литературе. За это время им было опубликовала сотни стихотворений, более десятка поэм, множество рассказов, повестей и романов.

А начинал Чары Аширов свою литературную деятельность в 1928 году, когда стал печататься в республиканских газетах и журналах. Он является не только одним из популярный поэтов и прозаиков республики. Чары Аширов зарекомендовал себя и как хороший переводчик. Впервые на туркменском языке в переводе Чары Аширова появились лучшие стихи и поэмы Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Маяковского, басни Крылова, проза Гоголя, Толстого, Чехова, произведения современных русских поэтов и прозаиков.

Самое крупное произведение, над которым автор работал четверть века, роман-трилогия в стихах «Кровавый водораздел», «Сын Ялкаба», «Джигиты Геокяйлы». Все три книги переведены на русский язык известными поэтами и переводчиками Москвы и были изданы в издательстве «Советский писатель».

Каждый исторический этап нашего государства и народа был отражён в произведениях Чары Аширова, он беспрерывно работает над созданием художественно реальных образов современных героев. Даже в годы войны, будучи на фронте командиром стрелковой роты, он написал, кроме многочисленных стихов, поэмы «В тылу врага» и «В городе Н».

В послевоенные годы Чары Аширов опубликовал поэму «Ошибка молодого мельника», начатую ещё до войны, а также поэмы «Разлука», «Кровавое сопротивление», «На границе», «Кадыр», много стихотворений героического, лирического и сатирического характера.

В последующие годы Чары Аширов написал романы «Следопыт», «Близнецы», «Старый вождь», «Гаррычирлинцы», «Айна».

Текинка Тылла

Тылла сидела в углу чёрной кибитки и при тусклом свете очага пряла. Отец и семь её братьев весь день провели на пастбище и сразу же после ужина завалились спать. Едва их головы коснулись подушек, и кибитку заполнило разнотонное сопенье усталых людей.

Хотя время было ещё и не очень позднее, маленькое село Чоганлы, затерявшееся в песках, уже спало. Дом Тыллы стоял на самой окраине села, и тишина приближающейся ночи навевала тревожные мысли… Жаль, что этот домишко на отгонном весеннем пастбище не такой надёжный, как тот, что в ахальском селе Гызганлы, где они проживают не только весной…

Ведь совсем недавно всадники загорного предводителя Абдуллы напали на соседнее селение Селмели, выкрали пятерых девушек, угнали также несколько верблюдов. Отец Тыллы Сазак-ага со своими четырьмя взрослыми сыновьями сели на коней и вместе с селмелянскими жителями кинулись в погоню. Всадники, захватившие девушек, ушли уже далеко вперёд и их не догнали. А конники, погонявшие верблюдов, заметив преследование, оставили животных и ушли в горы.

Тылла хорошо знала тех девушек. Селмели находился совсем рядом с её Чоганлы. Особенно она дружила с дочерьми чабана Мереда — Дженнет и Джерен.

В прошлую весну они на пастбище были вместо. Все втроём ухаживали за ягнятами, доили коз, играли… Да и детство их прошло вместе. Их любимым местом для игр был небольшой песчаный барханчик, подступавший к дому Тыллы.

Но время летело. Дети взрослели. У них стали появляться и другие заботы, устремления. Тылла уже встречалась со славным парнем Назаром, а старшую из подруг-сестёр Джерен любил друг Назара, смелый и статный парень Хаджимурад.

Тылла вспомнила и горячие заверения Джерен, адресованные своему любимому: «Чтобы в моей жизни не произошло, я уверена лишь в том, что могу принадлежать или тебе, дорогой Хаджимурад, или этой сырой земле…» Как же теперь с этим твёрдым обещанием Джерен? — тревожно думала Тылла. — Сделать рабыней или выдать не по любви такую гордую девушку вряд ли возможно. Что же с нею будет? — удручённо качала головою Тылла…

Жена у чабана Мереда умерла несколько лет назад. Его единственной радостью в этой жизни были любимые дочери. И вот их внезапно не стало. Как без них будет жить чабан Меред? — невозможно и представить.

Тылла сегодня узнала от Назара, что родственники трёх других похищенных девушек, уже побывали в Кызкала — «Девичьей крепости», принадлежащей чужеземному беку-разбойнику Абдулле и выкупили своих дочерей. В руках налётчиков остались лишь Джерен и Дженнет.

«Джерен-джан, ягнёночек мой, Дженнет! За что ж жестокая судьба и вас и вашего несчастного отца обрекла на такие страдания?» — сокрушался, вытирая слёзы, чабан Меред. Он знал, что завтра или послезавтра их повезут на невольничий рынок в Гучанд или Бужнурд. А на рынке какие-то жирные богатей будут их пристально осматривать, трогать за худенькие плечи. Затем их купят, наверно, разные хозяева и увезут с собой. И останутся они в тех чужих краях рабынями на всю жизнь. Будут без устали трудиться и беспрестанно плакать, вспоминая своё село, своих родных… «Мои милые, несчастные дети!» — со стоном произнёс чабан Меред.

Эти стенания и причитания чабана рвали душу и Хаджимураду, который как раз зашёл утешить несчастного отца.

— Меред-ага, ну что в бездействии мучить себя, убиваться. Ты ведь давно пасёшь овец своего родственника Курбанмурада, пойди к нему и попроси, чтобы помог тебе в беде.

Хаджимурад вместе с Мередом отправились к его зажиточному родственнику.

— Помоги мне, Курбанмурад-бай, выкупить моих дочек, а я уж этого не забуду, до конца своих дней буду верой и правдой служить своему благодетелю, — униженно умолял Меред.

Но тот на жалобные просьбы своего чабана лишь молча качал головой.

— Ну, помоги мне выкупить хоть младшую дочь, ведь цена ребёнка невелика, — продолжал умолять хозяина чабан. А Курбанмурад-бай словно онемел, ни слова в ответ, лишь не переставал всё так же молча качать головой. Наконец он, искоса поглядывая на гостей, заговорил:

— Если бы отдал свою старшую дочь, когда я просил, сейчас бы она не попала в такую беду, а теперь сам выкручивайся, как хочешь, а от меня помощи не жди, — и указал гостям на калитку.

Той суммы, что собрали чабан с Хаджимурадом, наверно, не хватило бы даже на выкуп одной дочери… Отдал свои сбережения и Назар, а Тылле виноватым голосом объяснил:

— Мне стало жаль Хаджимурада и я отдал ему почти всё, что собрал для нашего свадебного тоя.

Немного беспокоился, не зная, что ответит невеста.

— Так это ж очень хорошо, если ты отдал своё добро для спасения моих несчастных подруг!.. — услышал он в ответ и с благодарным чувством, нежно посмотрел на девушку.

От нахлынувших раздумий и воспоминаний Тылле было не до сна. Она устремила взгляд туда, где вместо двери висел старенький коврик — килим и сокрушённо подумала: «Ах, почему у нас нет настоящей двери, тогда можно было бы запереть её и спокойно спать…» Потом посмотрела на спящих отца и братьев и прошептала:

— Дай бог им всем здоровья, отвели от них несчастья, которые творятся вокруг. — И снова как-то невольно подняла глаза на коврик, заменявший в кибитке дверь. Подумала, что где-то там за нею сейчас находится любимый джигит Назар. «Какой он умный, какой отважный парень! И почему бы ему не стать нашим родственником?..» — Девушка вздохнула и печально посмотрела на отца… «Ведь тётя Дурсун говорила же и ему, и старшему брату, что мы с Назаром любим друг друга. А когда пришли родственники Назара сватать меня, отец им не дал определённого ответа. Возможно, он семью Назара считает чересчур бедной. «Папочка, я не смею ослушаться тебя, только не делай так, чтобы я оказалась несчастной и всю жизнь плакала, не иди, папочка, против моего выстраданного желания!» — молила Тылла, не отрывая взгляда от спящего отца.

Тылла — высокая, худощавая девушка, у неё тонкие чёрные брови и немного удлинённые выразительные глаза. Концы двух её толстых кос опускались почти до щиколоток…

Мать Тыллы умерла рано, девушка перестала пасти верблюдов и занялась домашним хозяйством. И дома дел хватало, но всё же они не требовали той силы ловкости и выносливости, которые необходимы людям, связанным с работой в песках. Вот и выросла Тылла вроде бы немного изнеженной, но в то же время крупной и статной девушкой.

Тылла пряла и думала, думала обо всём на свете. Но во все её думы как-то невольно сам собою входа образ Назара. Она даже начинала верить, что он уже где-то близко, приближается к их кибитке, надеялась, что вот-вот он приоткроет коврик и глаза их встретятся. Она так уверовала в своё желание, что то и дело поднимала глаза от прядильного станка к прикрытой ковриком двери.

И вдруг сердце её замерло. Коврик на двери и вправду приподнялся. Его поддерживала, как Тылле показалось, чья-то белая рука. Но самого человека не было видно: «Нет, это не Назара рука, — вздрогнула девушка, — слишком она холёная, даже ногти окрашены хной».