Четверо - Аскольд Якубовский

А. Якубовский

Четверо

(др. название — История четырех)

1

Когда темнеет небо и всюду зажигаются огни, приходит час стариков. Приходит раз в сутки, на границе ночи.

Вот стрелка часов движется к десяти вечера, к одиннадцати (а жизнь — к ночному сну, чтобы утром начаться снова).

Свет из окон желтит верхушки тополей, а небо еще сохраняет голубизну — пятнами.

Загораются огни на телевизионной башне, вспыхивает ранняя звезда. Красная. Дрожащая.

И выбегают на ночные вольные прогулки собаки и кошки, а старики становятся бодрыми. Жизненная их усталость, портившая стариковский день, на время уходит. В промежутке между десятью часами вечера и двенадцатью ночи старики бодры, почти молоды.

И если старикам есть где собраться и припасено варенье в достаточном количестве, они собираются, пьют чай и рассуждают о разных случаях жизни.

Говорят о том, что ушло и что есть, что они любят.

А старики еще очень способны любить детей, внуков, чай, варенье, ночные удобные туфли и солнечные дни…

В середине августа 197… года, когда сибирское лето уже повернуло к осени, сатанели мухи, табунились кулики-дупели, собираясь лететь на юг, и по-осеннему лениво токовали глухари, Алексин угощал Иванова.

Собрались они рано, еще засветло. В семь поужинали, а там дошли до чая.

Было одиннадцать вечера. Луна сияла, роняя красные тени.

Старики были на пенсии уже лет шесть-семь. А когда-то работали инженерами и слыли горячими охотниками.

Ушли на пенсию.

Иванов еще сохранил немалые силы: охотился, держал собаку. А вот Алексин силы неразумно потратил и теперь пытался вернуть их, занимаясь садоводством: он копал, окучивал, прищипывал.

Жена Алексина расставила перед ними блюдечки с вареньем полутора десятка сортов: двух сортов вишни, черноплодной рябины, облепихи, пяти сортов смородины, шести — яблок. Но Иванову больше нравилось плодовое вино, что Алексин делал сам из яблок-падунков и белой смородины.

Старики рассуждали о прошлой охоте, собаках, о великолепных старинных ружьях с различно устроенными стволами, вспоминали складывающиеся — пополам! — двустволки.

Они наливали в один стакан чай, а в другой вино и говорили об умерших собаках, какие они были чутьистые.

Не нынешние, нет, куда им!..

— Слушай, друже, — вдруг сказал Иванов, потягивая кислое, даже скулы сводило, вино. — Почти даром отдается Гай.

— Какой такой Гай?

Алексин зацепил ложечку красносмородинового варенья.

Он поднял эту ложечку, чтобы лампа уронила на него свет, и залюбовался — рубин! Хоть в лазер его вставляй.

Подумав о лазере и отдав этим долг современности, Алексин проследил путь соков земли сквозь корни к ягодным кисточкам.

Их так сильно, по-сибирски грело солнце. Оно родило этот невыразимо красный цвет. Словом, Алексин размечтался.

— Будто не знаешь, — сказал Иванов, отхлебнув еще глоток и закусив хлебом с кусочком сыра в частых дырочках.

— От Цезаря Камышина и Цыганки Суслова?

— Он самый.

— Линия черных пойнтеров.

Алексин съел варенье и запил его чаем. И взволновался: он любил именно черных пойнтеров, считая их лучшими собаками для охоты с ружьем.

Черный пойнтер!..

Он встал и ходил по комнате, так как мог думать только на ходу. Семенил, шаркал туфлями, подтягивал брюки. Память же его работала, перебирая предков пойнтера Гая, который отдается даром.

— Сколько ему лет? — спросил Алексин. Иванов начал припоминать, связывая возраст собаки с памятными датами. Чему мешало выпитое вино.

— Он родился… значит… после того, как я у Кондакова перекупил трехстволку фирмы Гейма. Сейчас Гаю восемь месяцев.

— А я вспомнил родословную Гая. У него в жилах кровь чемпионов Хэндсом-Ара, чемпиона Хэндсом Глэдис. У него в крови гены Джони-Холинда Первого. Помнишь, тот самый, что разбился на охоте. Обо что он разбился?

— Набежал на пень в траве, — пояснил Иванов. — На полном ходу. А бежал — километров сорок в час, искал тетеревов. Поле было ровное, широкое, пустое, и вдруг — обгорелый пень.

— Черный пойнтер, с огромной страстью к охоте… Отлично, я его возьму!

— Но зачем? — изумился Иванов.

Алексин остановился, схватив лацканы пиджака, будто вожжи.

— Тпру-у… — засмеялся Иванов. — Купишь? Да ты же не охотишься. Или забыл?

— Так коего черта он его продает? — спросил Алексин.

— Ну, во первых строках, владелец Гая — начинающий охотник, ни черта не понимает в собаках. Кроме того, грызет жена — продай… Дом их сносят, дают квартиру, они переезжают. Отсюда и нападения жены: не хочет пускать собаку в новую, с иголочки, квартиру.

— Надо перекупить собаку, иначе попадет в скверные руки. Или к воскресному охотнику. Родословная-то какая! А будет валяться по диванам, пропадет талант.

— Ее берет начальник стройтреста, — сказал Иванов. — Он занятый выше головы человек. Ты прав, пропадет собака!

— Сообразим! Черный пойнтер, в потенциале замечательный работник, ему угрожает диван… — бормотал Алексин. — Я собаку брать не могу, ты брать не можешь. Кто у нас в городе отличный собачей?

— Сам знаешь, у нас все утятники да зайчатники. Им лаек подавай.

— А сколько за Гая просят?

— Сотню.

— Слушай, возьмем пополам? А? Ты его натаскаешь, и мы продадим его неторопливо, с выбором, в хорошие руки.

Алексин сел и успокоился. Здорово придумано — купить собаку пополам.

Иванов же завозился — стул вдруг стал чертовски неудобным. Хорошо Алексину кидать деньга, у него сад. Продаст яблок, оправдает собаку. А что станет делать он, Иванов? Пенсия его железно и по копейкам распределена.

— Не могу, супруга восстанет.

— Ладно, я плачу, — решил Алексин. — Подержу его до лета, а ты натаскаешь. Лады?

— Друже, если так… — Иванов перевел задержанное дыхание. — Если так, я твой с потрохами, руками, ногами. Плесни-ка еще кислятинки… А цену мы собьем, будь уверен, и начальника я отважу.

2

— Продаешь щенка? — спрашивал Иванов толстого мужчину. Осмотрелся: да, комнатка и мала и неудобна. Пора, пора дать молодым людям что-то получше этой узенькой комнаты с печуркой, с баком воды, поставленным в угол.

Это хорошо, что дают им новое жилье. Плохо — это событие уводит из их жизни замечательную собаку.

— Жена грызет, — шепотом отвечал владелец собаки, мотая головой, большой и лысоватой. Тосковал, это видно.

— А ну, покажь ее.

Хозяин вышел — он на время сборов и увязывания всего в узлы держал Гая в сараюшке. Жена его, высокая, с распущенными по плечам длинными волосами, презрительно глядела на Иванова. Тот угадывал ее мысль: «Как не стыдно быть старым и красноносым. Неужели мой Петя (Коля, Ваня, Саша) станет когда-нибудь таким же?»

Дешево собаку она уступать не собиралась — трат предстояло множество, а собака была с родословным древом. Но первый, богатый и надежный, покупатель уже отказался по телефону.

— Это редкая собака, — говорила она Иванову. — Много на нее охотников.

«Ври, голубушка», — думал Иванов. Он прикидывал, что будет дальше. Если это «дальше» представлялось даме с распущенными волосами в виде получения за собаку пачки денег, которые уйдут на наем грузовика, на перевозку вещей, то Иванов знал его гораздо точнее.

Он знал, что примерно через десять минут сюда придет Алексин и станет дико критиковать собаку.

Они будут делать вид, что незнакомы. Иванов махнет рукой на собаку, Алексин тоже махнет. Так они собьют цену со ста запрошенных рублей до пятидесяти: столько денег было у Алексина.

Хозяин привел собаку. Вел отворачиваясь, ему было стыдно.

Иванов откинулся в кресле. Он рассматривал щенка, старался угадать, что же получится в конце концов из этого подростка, в котором сейчас все не так. И хвост его слишком длинный, и лапы крупны. Что поделаешь, издержки роста.

Но родословная щенка прекрасна, ноздри широко распахнуты всем на свете запахам, морда его объемиста.

Что значит — обонятельные нервы развиты!

Голова щенка выпукла, а глаза веселые. И стало Иванову жаль свою молодость, захотелось схватить собаку за поводок и удрать с ней домой.

Вот бы Алексин ахнул! Но щенок скуласт. Не злобен ли?

Пришел Алексин и спросил за дверью о собаке. Красивая жена радостно улыбнулась, а хозяин сильнее затосковал.

— Здравствуйте!

Входя, Алексин впился взглядом в щенка.

— Этого уродца продаете?

— Почему же уродца? — обиделся хозяин.

— У него зубы редкие и неправильные.

Алексин схватил щенка. С ловкостью многократного собачьего судьи приподнял ему губы, открыв щенячьи неровные зубы. «Однако же быстр», — рассердился Иванов. Но следовало работать по созданному ими плану.