Принцесса и горошины - Алисса Дэй

Алисса Дэй

Принцесса и горошины

Давным-давно и далеко-далеко отсюда, в крохотном королевстве под названием Эльвания, жила одна принцесса.

Точное расположение этого королевства затерялось во тьме веков: одни говорят, что оно стало частью Франции, другие утверждают, что Швейцарии. Второе утверждение, по всей видимости, ближе к действительности, так как жителям этого королевства бывало свойственно ледяное безразличие, которое позднее назовут нейтралитетом. Все сходятся на том, что из окна своей спаленки в высокой башне принцесса могла любоваться водами озера, ныне известного как Женевское. Впрочем, живописные озера не очень ее интересовали. Как и другие виды. Принцессу занимало одно — упорные и неуклонные поиски идеального мужа.

Вот история этой принцессы (и не только ее).

— Люсинда!

Мелодичный вопль Ее Геморройного Высочества оглушил, словно рев трубы в руках бездарного трубача. Люси соскочила с узкой койки, судорожно прижимая к груди ветхое одеяло. Отупело моргая спросонья, она пыталась понять, что произошло.

Хорошо бы — с ней. С ней — это с принцессой Маргаритой Глорианой Долорес Трезор Монтегю. Для друзей — просто Глори… Хотя откуда у нее взяться друзьям? Для Люсинды — с тех пор как им обеим исполнилось десять лет — госпожа, повелительница, хозяйка и сущее наказание.

Вопль не повторился. Люси закрыла глаза и медленно опустилась на комковатый тюфяк, в глубине души надеясь, что ее посетил кошмар. Может, опять приснится тот необъяснимо волнующий сон, хотя и забавно было, что через парадный зал, сверкая черными глазами, к ней несся верхом Ян. С каких это пор Ян является ей во сне?

Более того, с каких это пор у нее дух захватывает от какого-то там… сна?

Люси решительно прогнала эту беспокойную мысль и открыла один глаз. Розоватый свет, сочившийся в узкое окно, недвусмысленно говорил о том, что прошел всего час, никак не больше, с той минуты, когда принцесса наконец-то — наконец-то! — объявила, что изволит быть удовлетворена приготовлениями, а стало быть, Люси может уйти в свою спальню — тесную конурку, примыкавшую к покоям Глори, — и вздремнуть хотя бы пару часов, прежде чем появятся гости.

Тоже, кстати, ублюдки королевской крови.

Будет просто чудо, если Люси доживет до конца этой недели. И почему она не кухарка, не посудомойка или даже не прачка? Уж верно, надрываться в духоте поварни или у котлов, где кипятится белье, — настоящий праздник по сравнению с тем, чтобы скакать на задних лапках перед избалованной принцесской.

Ну да ничего. Не важно. Спать… Ох, какое же это счастье — спать! Еще хоть пару часиков, а потом — кружку крепкого горячего чая… Нет, две кружки, а лучше три, и…

— Люсинда! Сейчас же иди сюда, ленивая мерзавка! Мы забыли про горошины!

Люси от неожиданности подскочила и ударилась головой о каменную стену, да с такой силой, что через пару часов на этом месте наверняка образуется шишка размером с гусиное яйцо. Уже не говоря о головной боли. Стиснув зубы, Люси спустила ноги с койки и встала. Ее слегка пошатывало, голова кружилась и раскалывалась от боли.

— Уже. Иду. Мерзкое. Ты. Чудовище, — едва слышно процедила она сквозь зубы. И добавила громче: — Иду, госпожа!

Она даже не потрудилась придать голосу надлежащую бойкость. Глори все равно этому не поверила бы. В последний раз голос Люси звучал бойко в тот самый день, когда она подбросила в кровать Глори чрезвычайно мокрую и склизкую жабу. Вспомнив тот случай, Люси улыбнулась, но тут же невесело вздохнула: что веселого — жить воспоминанием о ребяческой выходке одиннадцатилетней давности.

Еле волоча ноги, Люси вошла в спальню Глори и, как всегда, оторопела под неистовым напором розового цвета. Настенные коврики, покрывала и сама Глори — все и вся здесь было тошнотворно-розовым. И розово-розовым. И пурпурно-лилово-розовым. Все равно что вдруг оказаться в желудке свиньи.

Люси вновь протерла глаза, надеясь, что кошмарное видение исчезнет, — не помогло. Да и никогда не помогало.

— Глори, ты о чем? Какие горошины?

— Для тебя — «ваше высочество»! — рявкнула Глори. — Или «миледи». По крайней мере, пока не уедут гости. Еще не хватало, чтобы кто-то решил, будто я позволяю прислуге со мной фамильярничать!

— Прислуге?! Прислуге?! А на чьем плече ты выплакивалась столько раз, что нам обеим не упомнить? К кому ты забиралась в постель, трясясь от страха во время грозы, пока тебе не стукнуло пятнадцать? — Люси была уверена, что задает эти вопросы с поразительным хладнокровием. — Так что подумай, стоит ли называть меня прислугой, иначе на этой неделе тебе будет прислуживать Магда!

Глори ахнула, ужаснувшись одной мысли о том, что получит в камеристки свинарку.

— Магда?! Да ведь она год не мылась! Ты, верно, шутишь? Не забывай, что ты обязана мне…

— Я тебе ничем не обязана, — холодно отрезала Люси. — Все одиннадцать лет я отрабатывала — причем с лихвой — свое содержание, и это вопреки тому, что твоя мать обещала моей матери! Через три дня мне исполнится двадцать один, и на эту неделю я задержалась здесь лишь из одолжения той Глори, которую когда-то любила как сестру.

Надо отдать Глори должное — вид у нее стал пристыженный, но буквально на пару секунд.

— Ты отлично знаешь, что, сколько бы тебе ни исполнилось, ты никуда от меня не денешься. Тебе просто некуда идти.

— К моим услугам, Глори, целый мир. Или ты забыла?

Люси взмахнула рукой, и все вещи, которыми был завален пол спальни, — подушки, наряды, побрякушки, — грациозно вспорхнув, разлетелись по местам, в сундуки и гардероб.

— Ну? Какие горошины?

Да, конечно, обязательно нужно было спросить: «Какие горошины?» «Кретинка пустоголовая!» — злобно прошипела себе под нос Люси, с тяжелым стуком грохнув на деревянный позолоченный каркас кровати последний матрас.

Вот уже добрых полтора часа она шныряла по коридору, забираясь в комнаты, приготовленные для гостей, чтобы под каждый матрас засунуть железный шарик размером с горошину. Напоследок она пробралась в роскошную опочивальню, которая предназначалась исключительно для заезжих принцев либо эльфийских вельмож, и там пристроила на место последнюю горошину. Ну вот, дело сделано.

И надо же, чтоб горошины оказались именно железными! Против железа чары Люси были бессильны, а не то бы она управилась за считаные минуты. Именно в том, собственно, и состояло задание, которое придумала для нее Глория, — спрятать в гостевых покоях крохотные кусочки железа, чтобы эльфы во время переговоров не смогли творить там волшбу.

Магия эльфов тоже была не в ладах с железом. И все же рассудок Люси, изнуренный недосыпанием, чуял в рассуждениях Глори изрядную брешь. Как бы там ни влияло железо на чары Люси, сама она твердо знала, что никоим образом не может быть эльфийской породы. Она поборола соблазн в подтверждение этой мысли потрогать кончик своего уха — обычного, ничуть не заостренного. Быть может, ее дар — отголосок древней лесной магии, но уж совершенно точно не эльфийской.