Элвис Пресли. Последний поезд в Мемфис - Питер Гуральник

Элвис Пресли

Последний поезд в Мемфис

Самая знаменитая биография короля рок–н–рола

Питер Гуральник

Моим отцу, матери и Александре посвящается

ОТ АВТОРА

«Биография» означает книгу о чьей–то жизни. Вот только в моем случае это стало чем–то, вроде поиска, исследования физического присутствия человека в прошлом, поход по его следам. Вам ни за что не удастся повторить его путь в точности, ни за что. Однако, возможно, если вам повезет, вы сумеете написать о погоне за этой призрачной фигурой так, что она оживет в настоящем.

Ричард ХОЛМС. «По следам приключения романтического биографа»

Я первый раз написал об Элвисе Пресли в 1967 году. Я сделал это потому, что любил его музыку и чувствовал, что относились к ней слишком легкомысленно и пренебрежительно. Я не писал о его фильмах, имидже или популярности. Я писал о человеке, которого считал выдающимся блюзовым певцом (сегодня я употребил бы выражение «певец, поющий сердцем», потому что он по–настоящему болел своими песнями — будь то блюзы, госпелы и даже в некотором роде неожиданные сентиментальные вещи, — он пел их непринужденно, без какого бы то ни было намека на экзальтацию) и который, как я полагал, относится к себе именно так. Поддавшись этому самому духу свободы и непринужденности, я послал копию своей статьи Элвису в Мемфис по адресу: 3764, шоссе 51, Южный округ (позже это место было переименовано в бульвар Элвиса Пресли) и получил от него на Рождество открытку.

На протяжении всех этих лет я писал о нем неоднократно, пытаясь показать его вне толпы обожателей и недоброжелателей. Я писал под влиянием его пластинок и статей о нем, интервью с ним и, конечно же, подчиняясь собственным измышлениям — а мы неизбежно размышляем о том, кем восхищаемся издалека. И хотя я не отказываюсь ни от одного своего слова о нем, немало из того, что я написал, можно было бы уточнить. Не знаю, думал ли я когда–либо о реальном Элвисе Пресли до того момента, пока в 1983 году не оказался рядом со старым зданием студии грамзаписи «Стэке Рекордз», что на Маклемор–авеню в Южном Мемфисе, — я и моя знакомая по имени Роуз Клейтон просто проезжали мимо этого здания. Роуз — а она уроженка Мемфиса — обратила мое внимание на аптеку, в которой работал двоюродный брат Элвиса. Захаживал сюда и Элвис, сказала она; бывало, он садился в отделе, где продавали газированную воду, и, задумавшись, барабанил пальцами по стойке. «Бедняга», — произнесла Роуз, и что–то словно щелкнуло в моей голове. Это был не Элвис Пресли, это был подросток, сидящий у стойки с газировкой в Южном Мемфисе, — кто–то, за кем можно было наблюдать, как за мной или вами. Этот подросток о чем–то мечтал, слушал музыкальный автомат, прикладывался к молочному коктейлю и ждал, пока его двоюродный брат закончит работу. «Бедняга».

Идея собственно книги оформилась только через несколько лет, но образ возник именно тогда. И когда я, наконец, решил писать эту книгу, идея была очень простая — по крайней мере она казалась мне простой вначале: воссоздать события в режиме «реального времени», позволить персонажам жить самостоятельно, по их собственным законам, избегать оценок и даже намеков на выводы, которые мы неизбежно склонны делать задним числом. Вот что я хотел сделать — и потому, что хотел быть честным по отношению к моим персонажам — реальным людям, с которыми мне посчастливилось познакомиться в ходе моих изысканий и поездок, — а также потому, что я хотел показать истинные масштабы мира, в котором вырос Элвис Пресли. Мира, который огранил его и который он, в свою очередь, невольно изменил, сохранив присущую ему прелесть и непосредственность.

Постигать реальность этого мира было словно выходом за пределы моей собственной вселенной. Английский историк Ричард Холмс описывает биографа как «своего рода бродягу, который постоянно стучится в окно кухни, втайне надеясь, что его пригласят на ужин». По–видимому, Холмс имеет в виду попытку исследователя проникнуть в тайники истории, хотя не исключено, что он говорит сущую правду. Если не осознавать свой статус стороннего наблюдателя, если бы я не был способен посмеяться над собой, оказавшись в нелепом положении, в которое я не раз попадал за эти годы, тогда бы мне не хватило необходимой скромности для выполнения своей задачи. Но, с другой стороны, если не быть достаточно тщеславным, чтобы думать о возможности воссоздания событий и ситуаций, происходивших в жизни, из беспорядочных деталей; если не считать себя способным домыслить различные исследования, рассуждения, смутные воспоминания, тогда нечего и стремиться рассказывать историю. «В тот самый момент, когда кто–то начинает исследовать истинность простейших фактов, которые он считал подлинными, — писал в своей автобиографии Леонард Вулф, — он моментально сходит с узкой, но надежной тропы и оказывается в трясине или зыбучих песках: с каждым шагом он все глубже увязает в болоте неуверенности и неопределенности». Эта самая неуверенность и должна стать единственной реальной отправной точкой и единственным неоспоримым фактом.

При подготовке этой книги я провел интервью с сотнями свидетелей и очевидцев описываемых событий. К моей великой радости и нескрываемому удовольствию, я