Ленин в 17-м - Олег Лукошин

Ленин в 17-м

Олег Лукошин

© Олег Лукошин, 2017

ISBN 978-5-4485-4513-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ленин в 17-м

Пьеса

Действующие лица:

Владимир Ильич Ленин – вождь мирового пролетариата.

Надежда Константиновна Крупская – его супруга.

Алексей Максимович Горький – писатель.

Оксана – девушка с пиццей.

Джон Рид (голос) – американский журналист.

Человек с пистолетом.

Обшарпанная конспиративная квартира. В центре сцены находится стол с тремя стульями, на котором стоит ваза с искусственными цветами. Сзади от него и чуть правее – видавший виды сервант, в одной из ниш которого виден скромный музыкальный центр. Рядом с ним стопкой разложены компакт-диски. Чуть левее – тахта с застиранным покрывалом, на которой лежит что-то плоское и тёмное. Между тахтой и сервантом – дверь в спальню. Слева – дверь на лестничную площадку, справа – окно, плотно задёрнутое занавеской.

Через входную дверь в квартиру заходит Крупская. Снимает плащ и беретку, вешает их на крючок. В её руках стопка газет. Она делает несколько шагов к столу, аккуратно раскладывает на нём газеты, затем усаживается на тахту и берёт в руки тёмный плоский предмет – это планшетный компьютер. Надежда Константиновна нажимает на нём какие-то иконки и погружается в чтение.

Из спальной в квартиру входит Ленин. Он в костюме-тройке и в галстуке. Владимир Ильич бодр и нетерпелив – он в предвкушении больших свершений.

Ленин: Доброе утро, Надюша!

Крупская: Доброе утро, Володя!

Ленин: Утро великого дня, Наденька! Сегодня – или никогда! (Завидев на столе газеты). Ага, свежая пресса!

Усаживается за стол, берёт в руки газету «Коммерсант» и с интересом погружается в чтение.

Крупская: Так много денег уходит на газеты, Володя!

Ленин: Угу, угу…

Крупская: Сейчас нет необходимости покупать бумажную прессу. Есть интернет.

Ленин: Да я по старинке… Не научился читать с экрана. К тому же эпоха свободного интернета миновала. Интернет сейчас – это средство контроля, учёта и промывки мозгов. Выходить в сеть крайне опасно. Помнишь, как нас обложили в Финляндии, когда я сдуру ответил на дерзкое и несправедливое письмо Плеханова?

Крупская (словно оправдываясь за то, что пользуется планшетом): Я выхожу в защищённом режиме.

Ленин: Ну конечно! Ты старый и опытный конспиратор.

Какое-то время они читают молча.

Ленин: Посмотри-ка, буржуазная пресса вполне определённо пишет, что повышение пенсионного возраста произойдёт через пару лет. Очень похоже на правду.

Крупская печально кивает головой.

Ленин: Ныне и молодому человеку сыскать работу непросто. А что они собираются делать с армией безработных стариков? Это же Тришкин кафтан: сократят бюджетные расходы на пенсии, зато тут же вылезут другие подводные камни. Моментально увеличится число инвалидов и людей, получающих пособия по безработице. Я уже не говорю про моральные последствия этого шага.

Крупская: Зато возрастёт революционная активность масс.

Ленин: Это да! Впрочем, она и так высока. Ну да всё это повышение – буржуазная теоретизация. Будем надеяться, дело до этого не дойдёт. Если, конечно, всё у нас получится.

Крупская (прочтя что-то в планшете, вскидывает руками): Мамочка родная!

Ленин: Что такое, Наденька!

Крупская вскакивает с тахты и показывает Ленину планшет.

Крупская: Посмотри, что запостил в Фейсбуке Каменев!

Ленин: Ну-ка, ну-ка!.. (Читает). «…И именно поэтому я полагаю, что моя обязанность сейчас высказаться против всякой попытки брать на себя инициативу вооруженного восстания, которое было бы обречено на поражение и повлекло бы за собой самые гибельные последствия для партии, для пролетариата, для судеб революции…»

Крупская: Точно такую же запись сделал в своём аккаунте Зиновьев.

Ленин встаёт и в раздражении начинает ходить по комнате из стороны в сторону.

Ленин: Вот так, значит! Томагавк в спину революции! Подлость, граничащая с предательством! Путаны! Ночные бабочки!

Немного успокоившись, снова садится за стол.

Ленин: А-а, пустое! Ничто не способно остановить маховик истории. Да и социальные сети – помойка. Никто не воспринимает их всерьёз. Главное, чтобы это не повлияло на решимость штаба в Смольном.

Он достаёт из внутреннего кармана пиджака сотовый телефон и делает дозвон.

Ленин: Алло, Лев Давидович! Как у вас обстановка?.. Боевая!? Это хорошо! В Фейсбук заглядывали? Уже в курсе? Материтесь? А уж я-то как!.. Думаете, не повлияет?.. Ну, дай бог, как говорится… Совершенно верно! Почта, операторы сотовой связи и интернет-провайдеры – это цели первостепенной важности… Когда собираюсь прибыть сам? Ближе к ночи, Лев Давидович, ближе к ночи. Буду непременно!

Закончив разговор, Ленин убирает сотовый обратно во внутренний карман.

Крупская (глядя в планшет): Опять все те же прежние гадости! Неужели им не надоело об одном и том же?

Ленин: Что такое, душа моя? Снова штрейкбрехеры и разложенцы?

Крупская (словно сожалея о том, что потревожила мужа): Ерунда! Не стоит внимания!

Ленин (поднимаясь со стула и пересаживаясь рядом с женой на тахту): Я просто горю желанием взглянуть на эти гадости!

Крупская: Володя, право же, не стоит! Ни к чему тебе читать эти глупости. К тому же анонимные.

Ленин: Нет, вот сейчас я решительно желаю взглянуть на эти записи! Ты же знаешь, что я покоя себе не найду.

Крупская: Ну, изволь. Только не ругай меня снова за то, что я мониторю все записи о тебе в интернете.

Ленин забирает планшет и читает:

«Не верьте Ленину! Он еврей и немецкий шпион!..». Ха, каково!

Крупская: Старая, заезженная пластинка. Не обращай внимания!

Ленин: Заметь, я не просто еврей, я ещё и немецкий шпион. Это всё равно что быть сметаной в огуречном рассоле.

Владимир Ильич встаёт и, лицедействуя, обращается к публике:

– Здгаствуйте, люди добгые! Я Мойша из Бегдичева. Починяю пгимусы… Яволь, херр офицер… Нур дас райне им херцен канн айне гуте супе махен… Дас ист фантастиш!*

(*Слушаюсь, герр офицер… Только чистый сердцем может сварить хороший суп… Это фантастика! (нем.))

Крупская от души смеётся и закрывает рот ладошкой.

Крупская: Володя, тебе только в кино сниматься!

Ленин (снова усаживаясь рядом с ней на тахту): Ну а что? Вот возьму и снимусь! Превзойду славой Мозжухина, женюсь на Уме Турман, поселюсь в Голливуде и буду слать тебе циничные эсэмэски.

Крупская: А-а, ну если тебе именно такая перспектива рисуется…

Обиженно отворачивается в сторону и погружается в чтение новостей на планшете.

Ленин (словно извиняясь): Солнышко!

Крупская не реагирует.

Ленин: Котик!

Нет реакции.

Ленин: Надюша, ну ты же понимаешь, что всё это не всерьёз!?

Крупская: Да откуда мне это понимать? Я же не написала пятьдесят пять томов собрания сочинений.

Ленин: Давай остановимся на том, что будем сниматься вместе! Ты – Бонни, а я – Клайд.

Протягивает ей мизинец. Крупская в ответ протягивает свой, мизинцы переплетаются и разрываются в знак примирения.

Крупская: Не думай, что я забыла твои слова об Уме Турман. Я вовсе не отрицаю её актёрский талант, просто не понимаю, как можно быть увлечённым такой некрасивой женщиной.

Ленин: Вовсе ей не увлечён. Просто так ляпнул, для связки. Ты же знаешь, кино – это…

Крупская: Важнейшее из искусств, знаю.

Ленин: Нет, важнейшее из искусств – сделать человека по-настоящему свободной и высокоразвитой личностью. А кино – это просто поток грёз, который имеет свойство казаться порой заменителем реальности. Меня оно тоже иногда волнует, хотя и не сильно… Знаешь, какой фильм я бы снял сейчас, будь у меня соответствующее образование?

Крупская: Очень интересно!

Ленин: Фильм о человеке, который участвует в Олимпийских играх.

Крупская: И попадается на допинге? Как-то банально. И потом – слишком уж на руку западным ненавистникам России.

Ленин: Подожди, он не попадается на допинге. Пусть он вовсе будет не из России! Это фильм совсем о другом… Спортсмен не просто участвует в Олимпийских играх, он считается в них главным фаворитом на победу! Вот объявляется забег на пять тысяч метров, наш герой в нём. Флажок, выстрел, атлеты бегут по дорожкам. Наш парень сразу же выбивается в лидеры. Тысяча метров позади, две, три, четыре… Наш стайер бежит в гордом одиночестве впереди. И вот когда до финиша остаётся сто метров, или пусть даже десять, он вдруг останавливается и пропускает всех соперников вперёд. Они финишируют один за другим, а он стоит и не двигается с места. Трибуны свистят, зрители крутят пальцем у виска, а наш герой сходит с дистанции и удаляется в раздевалку. В гордом одиночестве. Потому что на самом деле победил именно он. Потому что сумел отказаться от всех этих буржуазных иллюзий – от богатства, славы, сомнительных возможностей – и остался в душе чистым человеком. И, покинув стадион, он уходит работать на завод – простым токарем, или даже дворником в жилищно-коммунальную контору. По-моему, это в высшей степени коммунистический и даже, хоть я и не люблю религиозные аллюзии, христианский сюжет.