i abe4dc52fd6b0e67 - Admin

Чайка Дмитрий Евгеньевич

Эксперимент

(НЕ)ПРЕДСКАЗУЕМЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

Боже, как давно это было!

   Что будет, если детям позволить самим строить свой мир и писать его правила? Будут ли они гордиться теми же достижениями? Совершать те же ошибки? Строить и водить свою технику так же как мы?

   Ответа не знает никто, ведь никто не пытался провести этот эксперимент. Вот только я его помню...

  -- Юрий Владимирович, ты уверен в безопасности детей?

   Андропов кивнул:

  -- Абсолютно. Если экспериментатору не пытаться записать знания и воспоминания другого, то побочных эффектов нет.

   Генеральный задумался.

   Шёл 1977 год. Казалось, страна на подъёме: в космосе "Салют-5", на Северном полюсе побывала "Арктика", на конвейер встала новая модель ВАЗа - "Нива"... Но в Политбюро знали и про другое. Про то что даже в "золотую" косыгинскую пятилетку на импорт зерна уходили десятки тонн золота и что теперь с каждым годом всё больше. Пришло время взять новый курс. Генеральный однажды в сердцах пошутил, мол, Советский Союз - это словно тягач и пятнадцать прицепов. Любой поворот его должен быть плавным, заранее тщательно подготовленным зная куда поворачивать, как и зачем. "Молодёжь, - сказал он, - я боюсь, повернёт слишком резко, при этом страну разорвёт на клочки... к-хм... Зачем поворачивать, всем тут понятно. Как - не нас кому-то учить. Вопрос только куда."

   Дело, решили, для лучших умов, но в рекордно короткие сроки всё дело закончилось противоборством их "школ" без малейших намёков на пользу. Нужны были свежие головы, но и студенты, и кандидаты, и доктора наук страшно боялись пойти против "школ": даже когда главные "школьники" утверждают полную чушь, замечать это - значит идти против Истины. А тебе ещё с ними работать... или работать на стройке за то что "профессор не прав". Кто рискнёт предложить что-то новое, да без оглядки на "школы"? Со школьной скамьи мы привыкли подстраивать наши ответы под мнение преподавателя: скажешь не то - и "родителей в школу".

   Прокралась идея: пусть "светлые головы" будут детьми! Ведь ребёнок не знает решённых задач; прирождённый новатор, готовый исследовать что только можно, он сразу берётся решить все задачи, не делит их на фундаментальные и на рутину. Он с ходу готов создавать звездолёт, ибо тот для него не сложней пылесоса!

   Ребёнок есть гений. Любой кто познал радость быть его папой... Ильич на мгновение по-стариковски расчувствовался, вспомнив о внуках, представив их "в поле", без взрослых. Идея использовать в эксперименте детей была дикой, однако генсек скрепя сердце кивнул: для страны это было единственным шансом:

  -- Когда наш эксперимент заработает?

  -- С постоянным составом - через два года, - ответил Андропов, - В летние каникулы 1979-го.

Война для начала

Я буду помнить...

   Каждый ребёнок мечтает хотя б на денёк оторваться от взрослых, от их надоедливых нравоучений, от "время обедать" как раз посредине игры, или "спать", когда спать тебе вовсе не хочется... Нас отобрали в эксперимент: дали волю, всё лето без взрослых! Они нам привозят еду, инструменты... да всё что попросим, нам стоит достаточно точно им всё объяснить, и готово!

   Родители если б узнали, то не отпустили бы точно, поэтому организаторы им говорили, что всё это лето мы будем в Артеке. И если я не проболтаюсь родителям, может, возьмут меня снова сюда?

   Я, конечно, не помню всего: миллион впечатлений, одно затмевает другое, но самое яркое - помню.

Воспоминание первое: Война и манёвры

   Я не знаю как началась эта война. Как-то сама собой, как игра началась и никак не кончается. Это обидно, ведь нам дали всё, ну чего не жилось-то нам мирно, стихов не писалось, не строилось? Мы ведь могли мастерить, в телескопы смотреть... Но - дерёмся.

   Конечно, войну мы ведём по всем правилам военного благородства: девочки неприкосновенны, те кто в палатках с красным крестом или на руках санитарок - тоже. При этом никто в лазарете не прячется. Тот кто сдаётся на милость победителя не хитрит а сдаётся, и милость победителя ему обеспечена.

   Почему я оказался на нашей стороне? Просто оказался бы на другой - называл бы "нашей" "ту" сторону. И от этого ничего бы не изменилось.

   Надо сказать, что солдат из меня никудышный. Мне на войне вообще грош цена: не силён, не вынослив и драться совсем не умею. Ни разу не дрался. Какой во мне толк: самострел починить или пушку (снаряд разгоняет пружина, ведь как делать порох - не знаем) могу, а сражаться - увы.

   Но чинить у меня получается. Не изготавливать, а именно чинить: я как-то сразу вижу, как это работает.

   Как-то ко мне подошёл командир, говорит:

  -- Есть работа: построить в тылу линию укреплений. Войнушка идёт с переменным успехом, и, может, придётся всерьёз отступать. Тогда врага остановит только "линия Маннергейма". На фронте без тебя труднее не будет... в смысле без вас... в смысле не обижайся, я хотел сказать, что от строителей тоже на войне польза. Если вы не остановите их на вашей "линии Маннергейма", то хана. Придётся отступать - будем водить их сколько сможем. Выведем на вас, и дальше вам отдуваться. Нас будет просьба не кантовать.

Воспоминание второе: Отрезок Маннергейма

   Прежде чем строить, мы собрались всё обдумать. Понятно, что либо мы сможем построить короткую крепкую линию, либо пародию на оборону по всей ширине территории.

   Был среди нас один мальчик, "ботаник", блестящий знаток математики. Он рассказал, что читал про Сунь Цзы. Этот древний мыслитель сказал, что война есть искусство обмана. Смысл вот в чём: если ты можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто не пользуешься; будучи близко, показывай, что ты далеко; когда далеко - что ты близко и так далее. Как носорог: его складки на коже создают впечатление крепкой брони, их даже рисуют в мультфильмах с заклёпками. Но брони носорог не имеет.

   Врага мы должны обмануть, только как? Если только на вид неприступные стены построить возможно, то как показать врагу слабость? Ведь он не дурак, он увидит, что тут его остановили, и двинет в обход! Это было задачкой. Посыпались мысли, идеи, которые тихо сложились в моей голове в удивительно стройную схему. Как оказалось, когда я начинаю строить, то тоже сразу вижу как всё должно быть.

   Предстояло немало работы, ведь наш укреплённый рубеж должен был содержать батареи, зарытые в землю "по шляпку"; канавы, прикрытые дёрном; ходы сообщения; тросики для отпирания крышек канав, провода к телефонам и лампам... Плюс к этому четыре "видимых" объекта: "фотоаппарат", ДОТ с раструбом-амбразурой; чуть в тыл ему башня под два орудия, "купол" с круговым обстрелом и танк.

   О последнем особо: танк предназначен стрелять из окопов с кирпичными стенками, переезжая по необходимости из одного в другой. Верхний ряд кирпичей выступает вовнутрь, и заехавший танк получается башней, торчащей из камня. В кладке замаскированы люки, через которые можно грузить в танк боеприпасы, а в долгом бою - заменить экипаж: все стоянки соединены подземными ходами между собой и с другими объектами.

   Мы принялись за работу, спланировав так чтобы каждая очередь стройки могла быть финальной, а каждая следующая дополняла её. Так мы надеялись быть готовыми к обороне даже если противник застигнет нас в самом разгаре строительства.

   Как-то под утро пришёл командир:

  -- Как у вас продвигается стройка?

  -- У нас всё готово.

   Он был удивлён, но, подумав, сказал:

  -- Я вам верю.

   Противник теснил наших прямо сквозь линию, лишь ненадолго он был остановлен прикрытыми дёрном канавами. Перед собой он увидел совсем не готовый рубеж: на ещё не замаскированном "куполе" спешно вешали люк, в башне наспех законопачивали "дыру" под второе орудие, "фотоаппарат" был ещё не засыпан землёй и с известным противнику сектором обстрела грозил оказаться статистом...

   Как мы и задумали, неприятель бросился обходить "фотоаппарат". Потеряв уйму времени, он обошёл его с флангов, и тут же попал под огонь. "Фотоаппаратный" расчёт приник к хорошо спрятанным перископам и занимался своим главным делом: руководил огнём скрытых орудий. Вовсю огрызалась и башня, пока в половину расчётного темпа стрельбы из единственной предусмотренной пушки.

   Противник увяз. Прорываясь весь день, до коротенькой тьмы летней ночи, едва рассвело он озлобленно ринулся снова. Похоже, мы правильно всё рассчитали: они увлечённо, старательно бились башкой о единственный столб.

   Ближе к вечеру бой захлебнулся: противник устал. И когда на валившихся с ног атакующих ринулись сытые и отдохнувшие наши, итог был понятен. Противник не отступал, он спасался.

   Наутро усталый, довольный пришёл командир:

  -- Молодцы! Ото всех вам спасибо! Блестяще! Вот только... вы слишком разнесли по фронту артиллерию: много "посылок" не долетало.